Леонид Григорьян

Леонид Григорьян

Вольтеровское кресло № 36 (168) от 21 декабря 2010 года

Вальс на побережье Стикса

 

30 августа нынешнего – 2010 года – от нас ушёл Леонид Григорьян. В течение недели в серии Ростовского регионального отделения Союза российских писателей «32 ПОЛОСЫ» был издан сборник стихотворений ЛГ «Этот реющий дух». Грустная книжка – книжка-прощание. Какой подлинный поэт – не провидец? И всяк из нас знает наверняка, чем завершается трагикомедия под названьем «Жизнь человеческая». Однако не всякому стихотворцу удаётся со столь поразительной – драматургической – точностью отразить процесс ухода. В развитии.
Несколько стихотворений из этой – первой посмертной, и пока последней хронологически – книжки мы предлагаем читателям 45-й параллели.
P.S. Публикация – в преддверии дня рождения поэта: 27 декабря-2010 Леониду Григорьяну мог бы исполнится 81 год.
 

 

Декабрь-2010

Ростов-на-Дону
 
* * *
 
Этот звук безыскусный,
Этот реющий Дух –
Изначальный, изустный,
Непонятный на слух.
 
Неужели доселе
Не угас, не померк,
А звучит во спасенье
Разуменья поверх?
 
Был прожилкой в породе,
Но порода сама –
Сгусток крови и плоти,
Красоты и ума.
 
Праязык, повитуха
Сопряжённых судьбин.
Дуновение духа
Высоты и глубин.
 
Над родными полями
Он пока что парит.
Но придёт пониманье
И уста отворит...
 
Прокрасться...
 
Нет, не завидую ни небесам, ни царству,
Ни хлопцу-живчику, ни благостному старцу,
Ни полководцу, ни биржевику,
Ни раскрасавцу, ни здоровяку,
Ни живописцу, скульптору, поэту,
Преодолевшим сумрачную Лету,
Ни скрипачу, ни супербогачу.
Политику, искусному врачу...
 
Как славно, что судьба непокорима,
А я лишь черенок, привой, отвод.
И следует – права, права Марина! –
Прокрасться, не встревожив скал и вод,
Прокрасться тенью, не оставив праха
На урну, не тянуться, не взлететь.
Да, но «перстом Собастиана Баха!» –
Всё мочь и ничего не захотеть...
 
* * *
 
Внезапно сменилось «ура!» на «увы!».
Под занавес все персонажи мертвы.
А тот, что пока ещё дышит, –
Ни виршей, ни писем не пишет.
 
А если и пишет – незнамо кому,
Всего вероятней, себе самому.
И ежели сильно скучает –
Себе самому отвечает.
 
Такая уж особь, такой индивид:
Себя самого провести норовит,
Сурово себя распекает,
Себе же грехи отпускает.
 
Кого-то язвит, никому не кадит,
Никчёмные прописи сдуру плодит,
Кого-то врачует, увечит...
А толку! – Никто не перечит.
 
Ушедшим растерянно смотрит вдогон,
Не веря ослабшему зренью.
И если чему-то научится он,
То разве что самопрезренью.
 
* * *
 
Чудят стишки – то вымарки, то правки,
За каждой строчкой каверзный вопрос.
Твои камены в возрастной отставке,
К тому ж у них артрит, бронхит, склероз.
 
Они твоё прямое отраженье –
Резвушки-душки, если ты удал.
И вот – непоправимое крушенье,
Но разве ты иного ожидал?
 
Своей судьбе нимало не переча,
Прислушайся, как колокол звонит.
Ты неприметно кончился, и неча
Свою беду валить на аонид...
 
* * *
 
Такая полоса. Такое время года.
Едва затих пролог – и траурная кода.
Ты жмёшься у оград, как робкий пешеход,
А жерла труб трубят: в расход его, в расход!
Ну что ж, пускай расход. Финал вполне расхожий.
Ты чувствовал его своей дублёной кожей.
Но думал, что палач, не твой – всея земли
У мира на виду подаст команду: пли!
А будет всё не так. Ты – малая толика,
Безгласная овца, ведомая к ножу...
Сказать? Нет, не скажу: проговорить – накликать.
Пока не скажет враг, я тоже не скажу.
Но будет это так...
 
Горькое
 
Полуростепель-полуморозец.
Наглый шкет и затурканный дед.
Попрошайка, хамло, богоносец –
То дубина в руке, то кастет.
Непонятная чуждая раса,
И зловеще-лихая молва,
Генофонда лишённая масса
То юлит, то качает права...
 
Среди этого дикого мяса
Лучше так и дожить. Без родства.
 
Выпад
 
Противникам своим желаю долго жить,
Чтобы успеть меня со смаком порешить.
 
Любезные мои, к чему такая спешка?
Ещё пока не вся водица утекла.
Сначала разгрызём орех на два орешка
И гривенник метнём на решку и орла.
 
А там пойдут ходы – засада, перебежка,
На север поползёт скрипучая тележка.
Всё будет точно так, как строго повелит
Воссевший в облаках торжественный синклит.
 
Но как она сладка – обманная промешка,
И как она мила – лукавая промашка,
Когда добрым-добра умильная усмешка
И вьётся над огнем беспутная комашка!
 
Тут спешка ни к чему. Её наскок вульгарен.
Не этому учил приспешников Булгарин.
Хоть Пушкин ни при чём. И тенью не витает.
Но этого добра пока ещё хватает...
 
* * *
 
Я с собою понемногу свыкся.
Только от меня наискосок
Вальс звучит на побережье Стикса,
Лёгкий завлекательный вальсок.
 
В нём с отжитой жизнью перекличка,
Даром что музычка коротка.
Шустрая пичуга-невеличка
Чуть приметна, так невелика.
 
Нет во мне недавнего нахрапа,
Нет и пляски прежней, вихревой.
Ладно, покружусь я косолапо,
Ты же помелькай над головой.
 
Что терзаться сфинксовой загадкой,
Накаляться злостью добела!
Я уже воды коснулся пяткой.
Птаха, улетай, пока цела...
 
* * *
 
Пускай рассудок знать того не хочет,
Чем загодя заполнена графа,
Того, что набормочет, напророчит
Внезапная подспудная строфа.
 
Поди пойми, откуда навязалось,
Вошло дурным составом в плоть и кость,
Как мимовольно вырвалось, сказалось,
Как вопреки возможности сошлось.
 
Каким путем, подпочвенным и тайным,
Осуществилось. Но – кривя губу –
Прикинувшись словцом, злорадный даймон
В который раз определил судьбу.
 
* * *
 
Что там осталось ещё от меня? –
Отзвуки позавчерашнего дня.
Тени любимых, замашки-промашки,
Неодолимая тяга к рюмашке,
Мамы страдальческие глаза,
Милых друзей голоса, адреса,
Шаткие стены родимого дома,
Благовест храма, эдем Левбердона,
Пенье Вертинского, Блока строка,
Город под немцами, страх воронка,
К родине-мачехе острая жалость...
Полно, не так уж и мало осталось.
 
9 сентября
 
Слышишь, тебя зовут? – Значит, пришла пора.
Кто-то тебя извлёк, будто реликт спецхрана.
А на помосте всё те же тычутся тенора,
Тучные баритоны, крашеные сопрано.
 
В этой блудливой толпе нет ничего твоего,
В этом тексте ты вроде ляпсуса-опечатки.
Но почему-то затянут в шумное торжество
Нерасчлененной массы, пустопорожней клетчатки.
 
Сделаешь робкий шаг лестницей без перил
И, отстранив попутно конферансье-шалопая,
«Ну и так далее», – скажешь, как Хлебников говорил,
Речь свою обрывая и в темноту отступая...
 
Братское кладбище
 
Невечный символ вечного покоя.
Туманные покровы Покрова.
Давно в земле покоится мирское.
Плакун-трава, а рядом трын-трава.
 
Скорбят слова на заповедях стёртых
Среди глухих погудок ветровых –
Мемориал святому царству мёртвых
И бойкому ристалищу живых.
 
Родство давно утрачено с утратой.
Осенний полдень сыроват и мглист.
Когда-то здесь хозяйствовал оратай,
А скоро пронесётся футболист...
 
Напоследок
 
Но что же сказать на прощание, на-
последок тебе, хлопотунья эпоха,
Бомжиха, валютчица и выпивоха,
Трудяга, дуреха, шахидка, шахна?
 
Я сызмальства чужд твоему правежу,
Мне до смерти мерзко лицо твоё волчье.
Но ты остаёшься. А я – ухожу.
Без тени надежды. Печально и молча.