* * *
Мы в церковь шли. Скрипели невпопад
Костлявые деревья в лесопарке,
О чём и люди многие скрипят.
Шуршало под ногами. Листопад
Оставил здесь и там свои подарки.
На мне листва от головы до пят.
Заветный крест на православном храме
Нам просиял сквозь чёрные кусты
Над пыльными осенними коврами,
Над прахом шелестящей суеты.
Но ты довольна: во вселенской драме,
В борьбе со злом едины я и ты.
* * *
Еду в метро. На стекле от руки
Скверный рисунок.
Сгорблены женщины и старики
Тяжестью сумок.
Бодрая молодость любит уют.
Парни и девки,
Сидя воркуют, смеются, жуют —
Выросли детки.
Не удержалась и стала ворчать
Тетка без места.
Хмырь, изучавший дневную печать,
Брякнул с насеста:
«Ты богомолка? Ну-ну, повтори.
Что? Комсомолка?»
И ухмыльнулись другие хмыри:
«Сыпь, кофемолка!»
Совесть умолкла.
* * *
Опять на ветвях тополей
Серёжки звенят малиново.
От воздуха не ошалей,
От винного, тополиного.
А праздник соцветий высок,
И тем наши мысли блаженнее,
Чем слаще живительный сок
Земного тепла и брожения.
* * *
Свет не видел такого мерзавца:
При любой непогоде в чести.
Но душой бесполезно терзаться
И колючие рифмы плести.
Беспрерывно везёт негодяю
Или кожа породы толста?
Сколько зла сотворит, не гадаю –
Верю в тайную милость Христа.
Пусть мерзавец
на редкость вынослив,
И пасует закон перед ним.
Безотказен и неустраним.
* * *
Зимы разведчица
В лесу метёт,
По кругу мечется
Среди пустот.
Светлы распятия
Нагих берёз,
А с хвойной братии –
Какой же спрос?
С набега резкого
Удар жесток,
Да вроде не с кого
Сорвать листок.
Взлетает крошево,
Сдаётся в плен
Когда-то сброшенный
Ветвями тлен.
Воитель
Пью, опершись на копьё…
Архилох
Не разыскать на кладбище эпох
Исчезнувшей могилы Архилоха.
Каким он был, язычник Архилох?
Сказал бы, удерживая вздох:
Мы Архилоха знаем архиплохо.
Его стихи – разбитый барельеф.
Судьба дышала в строчечный осколок:
Наёмный ратник, утомлённый лев,
Опёрся на копьё, отяжелев,
И пьёт из чаши – отдых так недолог!
…Израненные, корчились тела.
Несли поэта разлихие кони.
Шальная слава кровью истекла.
Иссяк, распался, выгорел дотла
Багровый диск на пыльном небосклоне.
Скорби, Эллада! Гения оплачь.
Проклятье – битва наших со своими!
Тень Архилоха пролетела вскачь,
Играя блеском воинских удач.
О чём гремит раскатистое имя?
Травой забвенья плиты поросли.
На кладбище – стена чертополоха.
Гудят на страже осы и шмели:
Из мёртвой тишины, из-под земли,
Прожглись на волю ямбы Архилоха.
В краю легенд, язычески жесток,
Строку поэта изувечил Хронос.
Но горький стих – бессмертия глоток.
Я доброй силы чувствую приток,
Едва к судьбе воителя притронусь.
* * *
Природы выстуженный храм.
Трепещет голь осенняя.
В охотку буйствовать ветрам.
Ломать и гнуть растения.
Деревья выживут не все
(Терпи, земля-страдалица!)
В раздетой лесополосе
Берёзы с хрустом валятся.
Какая сумрачная муть,
Какая жуть неправая
Людей старается пригнуть,
По кругу жизни плавая?
Но семя дьявола мертво,
А прорастет в Отечестве
Святого Духа Торжество
Над происками нечисти.
Холоп
Гневом бугрится твой выпуклый лоб.
Ты на трибуне.
Новых господ благонравный холоп
Служит фортуне.
Жест мудреца. Речевое клише
Каменно-чёрство.
Умственной черни всегда по душе
Примесь актёрства.
Ты у коллег не напрасно в чести:
Ценят собрата
За мастерство – ахинею плести
С видом Сократа.
И неспроста в дорогое жильё
Въехал философ.
Крепко запахло искусство твоё
Милостью боссов.
Пачку зелёных небрежно суёшь
В прорезь кармана –
Твой гонорар за цветистую ложь,
Мёд из дурмана.
Впрочем, достигнув парнасских высот,
Пьёшь ты без меры.
Или тоска мировая сосёт,
Лезут химеры?
Белое с чёрным, союзник беды,
Лучше не путай.
Водка – тебе. Мудрецу за труды –
Чаша с цикутой.
* * *
До сей поры не кончились дебаты,
Нужны ли циркачи и акробаты
В поэзии? Я думаю, нужны.
Ходите вверх ногами, шалуны!
Ведь сила рук, отвага и сноровка
Заставят говорить о мастерстве.
Хотя, по правде, всё-таки неловко
Торчать на месте срама голове.
* * *
Роняя золото листвы,
Деревья к небу тянут руки.
Не будет помощи. Мертвы
Красоты осени-старухи.
Со старой липы вдалеке
Пророчит местная ворона
Беду на птичьем языке,
Изображая Цицерона.
Но стужа – грелка для неё:
Отменено в родных пенатах
Сладкоголосое враньё
Инакомыслящих пернатых.
Овидий
В раю, где льётся древний Танаис,
Где ивняков рассыпанные косы
Бегут на месте по теченью вниз,
Глаза хмельного солнца чуть раскосы.
Стеклянный жар над берегом навис,
И тяжелеют мёдом абрикосы.
Здесь каждый тополь мудростью высок,
Целебны травы, бархатист песок
И перламутровы скорлупки мидий.
Здесь хорошо читается в тени.
Моей душе элегии сродни.
«Поговорим о жизни, друг Овидий?
Твой Рим пожил и всласть попировал:
Давно парфяне канули в провал,
Нет Карфагена, сгинули этруски…
История по-твоему права?»
«Возможно, в том, что правильно слова
Я научился расставлять по-русски.
Ты видел смут кровавые ножи?
Ты мерзостей наслушался в сенате?
Паскудство черни и распутство знати
Во всей красе народу покажи.
Труды закончив, людям скажешь: Нате!
В моих анналах ни крупицы лжи.
Но я поэт. И видел я в гробу
Кинжальных партий дикую борьбу.
Я – про любовь. Я вечное затронул.
Крамолу отыскали между строк,
И я поплыл на долгий-долгий срок
Туда, где не бывали Рем и Ромул…»
Ловили рыбу чайку на мели,
Горчила степь заботами полыни,
Волненье серебрило ковыли,
И шелестели травы по-латыни,
Что два тысячелетья протекли,
А люди не исправились доныне.
Я слушал друга чуть не до зари
(Талант божествен, что ни говори)
«Поторопись, Овидий! Солнце низко.
Ты недоступен злобе и вранью,
Но закрывая книгу: не в раю
Мой дом, судьба и вечная прописка...»
Неба мерцающий кров
Держат зелёные стены.
Хвоя сосновой антенны
Ловит сонату миров.
Голос вершины колючей
Слышите? Ночь напролёт
В жилах древесных поёт
Хор благодатных созвучий.
Звёздная морось в окно,
Веток удары глухие.
Чувствую корни стихии –
С ветром душа заодно.
* * *
– Ну, как живёте?
– Да пока скрипим.
Жара в Москве и холода в Армении.
Идиотизм погоды нестерпим.
Держаться надо.
– Правильное мнение.
Всё пуще государственный склероз.
Печатной лжи трясина всё безбрежнее.
За что держаться?
– Вот больной вопрос.
Святыни изуродованы прежние…
Так люди говорят между собой
В конце десятилетия позорного.
А нелюди выходят на разбой –
Стрельба и кровь.
И снова что-то взорвано.
За небо православное держусь.
Между людьми различия не делаю.
Храню в себе единственную Русь –
Великую,
* * *
Ободранный, сваленный бестолку,
Засыпанный мусором лес.
Осталось и выросло несколько
До неба высоких древес.
О тех, кто в разрухе не выстоял,
Скорблю – воскресить не могу.
Но выжили братья ветвистые
И держатся в тесном кругу.
Шумят о России — не канули.
О чести, о верной любви.
Поныне дружу с великанами:
Душе холоднее с людьми.
* * *
Страна есенинских берёз,
Ты горестная свалка.
Чертополох везде нарос,
И прах Союза под откос
Летит без катафалка.
Реформы аховы у нас,
Чиновники бесстыжи,
Гребут, как будто напоказ,
И проживает Фантомас
На Клязьме – не в Париже.
А борзописцы и врали,
Чья стая кружится вдали
Над сытым зарубежьем,
Сегодня моды короли
В родном углу медвежьем.
* * *
Убийца без нажима выбрал путь.
Обычный парень.
Даже не из пьяниц.
Расстрел толпы не повредил ничуть
Его здоровью.
Шуточки. Румянец.
Ответы в точку на любой вопрос.
Расхожих истин полная обойма.
Не барахлит и мышечный насос,
А гонит кровь,
стуча бесперебойно.
* * *
Хмуро московское небушко.
Осень. Распад. Неуют.
Встретились парень и девушка,
Жвачку в обнимку жуют.
Чахнет природа и куксится.
Меркнут лоскутья зари.
Тленье, хандра и безвкусица.
Двое молчат. Пузыри.
* * *
Царствуй, Господи,
в силе и славе!
И сограждан моих замири:
Там, на юге, обстрел до зари —
Может, я и молиться не вправе?
Там война. Боже мой, посмотри:
Дверь оторвана – кровь на двери.
Труп мальца
в придорожной канаве.
Остов храма чадит изнутри.
Вместо улиц, давно пустыри.
Помоги исцелиться державе!
* * *
Когда свободу кровью замесили
Стоящие у власти торгаши,
И дно крушило ценности России –
Что делалось внутри твоей души?
Зачем скрывать? Немалая разруха
Происходила и внутри меня.
Сиял однако Храм Святого Духа,
Незыблемое таинство храня.