Лада
Пузыревская

* * *

я всегда это знала – что жизнь
нужна не любой ценой
это как
не уснуть если кто-то кричит за стеной
если ты конечно не глухонемой
выбор не мой

пусть бы текст этот не подчинялся
вообще никакому ритму
не похожий ни на проклятье
ни на молитву
потому что я себя не прощаю
говорить не велю
и молчать запрещаю
а там

а там за старой кирпичной стеной
он стоит прислонившись худой спиной
в зарешеченных окнах тонкие руки
слепые глаза
странные звуки
и эхо
мальчик не слушает голоса

не поёт и даже почти не бредит
мальчик слушает поезда
на которых никогда никуда не уедет
потому что уже приехал
и эхо
только я теперь – его эхо

год назад я сказала – сейчас начну умирать
не оставить его никак
и никак – забрать
было ещё почти лето а вопрос уже не имел ответа
я знала что отвечу за это

так чего же я всё ещё здесь
ни жива ни мертва – как в гостях
умри наконец или ползи на четырёх костях
выкради выведи уведи
что ещё там впереди
гляди не гляди

а там такая беда или другая беда
всё равно беда
господи, не прости меня никогда

август

Воздух пропитан истомой, дождём и хвоей.
Значит ли это, что следует возвращаться?..
Руки, сомкнувшись, печаль увеличат вдвое.
То же – для счастья.

Веки, смыкаясь, делают свет кромешным,
но позволяют видеть такие дали,
где наяву уже никогда, конечно,
сколько бы денег в воду мы ни кидали.

Круг замыкая, шествует наша осень,
вновь начиная падкой листвы мытарства –
сон золотой бескрайних берёз и сосен,
время сырой земли, слюдяное царство.

Слышишь, как изнутри бьются наши люди,
замкнутые в пространство сосновых комнат?..
Бог сам не знает, что с нами дальше будет,
Так же и с теми, что нас берегут и помнят.

* * *

эти тени под глазами
эти медленные руки
нам не сдать зиме экзамен
нас не взяли на поруки

и не в жилу божья помощь
мало в детстве нас пороли
позывные и пароли
растеряли не упомнишь

скоро сказка станет басней
вечный вечер смотрит волком
с каждым выдохом опасней
на снегу хрустящем колком

наши горы наши горки
мы застряли в средней школе
не пойму о чём ты что ли
этот кофе слишком горький

обнимающим друг дружку
выжить бы не до блаженства
здесь мороз снимает стружку
ради жести ради жеста

ветер бьётся взвыл и замер
как в предчувствии разлуки
эти тени под глазами
эти медленные руки

побелеет дом наш дачный
память снега всё острее
круг вращается наждачный
всё быстрее и быстрее

* * *

я давно не пишу о войне о войне не пишу
и не знаю сама это старость уже или зрелость
только снится к утру – незнакомую землю пашу
я любила её
а она подо мной загорелась

задрожала зашлась в ожидании большей беды
как по шву порвала
старый мир от крыльца до сарая
не хватает воды той земле не хватает воды
пожелтела поблекла сама не своя не сырая

что за тени бегут задыхаясь вдоль мёртвой реки
вряд ли помнят уже кто когда затянул пояса им
эти гордые люди живущие здесь вопреки
старой песне о том что свои мы
своих не бросаем

постаревшие дети взрослевшие из-под полы
в детство впавшие матери
сжавшие мир как заточку
из любого зерна прорастает здесь только полынь
под засушливый шёпот за сына за мужа за дочку

из любого угла мягко стелется ласковый дым
словно даже огонь растворяться бесследно подучен
я завидую тем кто уходит от нас молодым
не увидев как мир
выгибается в смертной падучей

* * *

Ночь, распятая без затей,
слов горячечных одержимость –
Боже, миленький, подержи нас
до рассвета на высоте.

За блескучего льда стеной –
миллионы цветочков аленьких,
ты держи нас, держи,
как маленьких,
в этой сказочке жестяной,

где тягучая снов нуга
в небе сумеречном желейном –
рук протянутых не жалей нам,
не проснувшимся наугад.

У последней своей реки
между прошлым качай
и будущим
всех, изнеженных
снежным чудищем,
одиночеству вопреки.

* * *

когда от смерти некуда бежать –
на месте стой, найдёт тебя сама,
научит резать воздух без ножа.
когда придёт охрипшая зима –

учись молчать, пока на небеси́
идёт на тьму кромешный белый шум,
и Го́спода напрасно не беси –
всем ангелам раздав по калашу

он смотрит на лютующий народ…
ты признан лёгким, так умри назло:
не падай, а взлетай – наоборот,
пусть говорят, что просто повезло.

пусть говорят, а ты – не говори
в ответ ни слова мёрзлому свинцу,
умри не зря – за эти январи,
за детство, прикипевшее к лицу,

во славу оттолкнувшимся от дна
и в память не умеющим летать –
мы все одни – и смерть у нас одна:
как жизнь одна, как родина, как мать.

титры

растерявший все буквы в этом раю киношном,
ошибающийся дверями и этажами,
привыкаешь молчать –
так, как нож привыкает к ножнам.
и сжимать кулаки, чтоб пальцы не задрожали.

обнимаешь прохожих, как будто сто лет знакомы…
всё, от самых искусных швов до случайных трещин,
познаётся в сравнении, всюду свои законы –
ночью страшно без тени, а утром морщины резче.

ночью может любая вспышка звездой казаться,
вот и бьёшься в пустое небо – не запретит ли
заскорузлых бинтов неверной рукой касаться.
крупным планом любовь и смерть,
остальное – титры.

остальное – стальные нервы и шаткий почерк.
хриплый голос за кадром цедит своё «amore»,
да звенят на ветру гирлянды цепей цепочек
на заброшенном дубе в ветреном лукоморье.

* * *

до чего не люблю шепелявый апрель
что ж так страшно-то, коли и вор не я
и крадут не моё – отпевают отель
драгоценный отель калифорния

хриплым голосом кроет
пустынный проспект
тут и радость, и счастье, и боль его
а не знающий горя – его на просвет
с любопытством фаната футбольного

месяц треснувших луж и семян лебеды
ты на редкость хороший учитель, но
мне ползти до тебя – от беды до беды
слишком долго и слишком мучительно

это кажется только – вода да вода
шли проклятья на жалоб подателя
и тогда мы посмотрим –
взойдёт ли беда

почему же так больно даже тогда
когда предаёшь предателя

* * *

Ты говори со мною, говори –
о чём угодно – про страну и Бога,
о том, что возле райского чертога
по-прежнему толпятся упыри
и вряд ли стоит назначать там встречу,
о том, что каждый с детства искалечен
тетрациклином… Только – говори.

О том, что подоконник весь в пыли,
и наша жизнь – конспект Экклезиаста,
всё – суета. А звёзды – для балласта
висят на небесах, календари –
недальновидны, как прогноз погоды –
нам не дождаться нового исхода
или – дождя хотя бы… Говори!..

О том, что обновили словари
и fall in love не означает – падать,
о незавидной участи Синдбада,
не знающего моря – изнутри,
о том, что speaker – человек публичный,
а привкус выходного дня – клубничный
и пользы для… Ты только – говори.

О том, как нам опасны – январи
последствием надежд и аллергией
на апельсины. Нет, не ты – другие
их принесли. О том, что фонари
не восполняют недостаток света,
о том, что вряд ли я дождусь ответа.
Ты говори со мною, говори…

* * *

мой сын не рождённый не сгинет на этой войне
чужих сыновей бинтовать мне случится едва ли
я слишком давно на земле – и обидно вдвойне
за маленьких девочек плачущих в тёмном подвале

да те ли молитвы твержу я всю ночь напролёт
да те ли лампада моя освещает иконы
но кто колыбельные в грязных окопах поёт
мальчишкам упрямо идущим на смерть в терриконы

вон – пастбищем боли становится твой чернозём
скажи мне господь что просить где и в чём виновата
что ж медленно медленно медленно слишком ползёт
над грешной землёю несладкая русская вата

густых облаков прикрывающих то ли тылы
балы фейерверки советы господ нечестивых
а то ли мишени для смерти из чёрной дыры –
отчаянных дерзких до дури святых и строптивых

пока мы в ковчеге своём уплываем в ничто
они с неизменным прищуром следят за снарядом
пока им по следу по свету идти за мечтой
мы будем молиться: не рядом не рядом не рядом

солдатский лёд

если завтра война – станет в тысячу раз холодней,
не бросай меня, тень, зажигающей свечи на льду…
для чего мне считать, сколько без вести кануло дней,
если рядом с собой в день последний тебя не найду.

если завтра в окоп, так смотри же сегодня, смотри,
как остывшие крылья поспешно мутируют в горб,
как безжалостный град выжигает сердца изнутри
и сжимается нежность своих, умножающих скорбь.

и, пока не настала пора им тебя хоронить,
а шаманящим свыше под хвост не попала вожжа –
научи их не помнить оттенков горящей брони,
обнимай что есть мочи, люби их, встречай, провожай.

ври взахлёб, что полки поведёт не хмельной генерал,
а бесстрашный герой и не всех принесут на щитах –
видит бог, что походную песню не ты выбирал
и не знаешь количества нот на последних счетах.

если завтра война –
а ведь всех нас, как пить дать, сольют,
в свете споротых звёзд будет трудно подняться со льда.
если ты обречён на почётный прощальный салют…
не сдавайся, солдат.

* * *

выходили из круга, говорили о разном
забывали друг друга наши мальчики в красном
наши девочки в белом, провожая – прощались
обведённые мелом больше не возвращались

вон – пустые дома, как несданная тара
так и сходят с ума, нам чего не хватало
время корчится в схватках, выпуская из пасти
ужас в детских кроватках, ядовитые сласти

габардин горизонта в кровоточащий рубчик
а какой в том резон-то, что ж ты медлишь, голубчик
под собой сук рубя, выживать тяжелее
никого не любя, никого не жалея

все остались довольны полем чистым не минным
сроду страшные войны достаются невинным
некапризным, негордым, невезучим и сирым
к тихой жизни не годным – дай же, Господи, сил им

хлеб крошить голубям, завтра не обещая
никого не губя, никого не прощая.

* * *

ты один в этой осени ветреной, оспяной,
закрывая лицо, бредёшь, обнимая сосны,
понимая уже, что молодость за спиной
не крылом прирастёт, а странным
горбом несносным.

как его ни затягивай, этот живой рюкзак,
что туда ни толкай на идише и латыни,
но в истёртую кожу впивается снов гюрза,
вот и стынет.

умереть соберёшься – окажутся ночи длинными
и глаза не закрыть, и от звёзд никуда не деться,
а деревья в окно смотрят грозными исполинами –
как в детстве.

твой же съёжился мир почти до размеров спаленки,
за порогом хрустит и свищет – опять октябрь,
где ты всё ещё слабый, ненужный,
больной и маленький…
так не трусь хотя бы.

рецидив

ты срезанных цветов мне не носил
боялся этой выморочной смерти
растить свои – ни времени ни сил
вот и храню два лепестка в конверте

прими и ты – сентябрь из первых рук
привал бесстрашных в золоте и дыме
но ты рисуешь круг
рискуешь в круг
и сумерки становятся седыми

мгновенно отрастает борода
у каждого из местных анекдотов
мы оставляем наши города
но не находим нужных антидотов

лиха беда начало – вот те крест
а я всё песни пела суп варила
и тьма окрест я помню этот квест
как дрейфовала наша субмарина

ты с чабрецом бодяжишь анашу
друзья дивятся ах неосторожен
а я наш страх под сердцем уношу
минуя лапы пристальных таможен

коньяк воздушно-капельным путем
последний гусь в счёт будущего года –
с тех самых пор мы в прошлое бредём
где на двери болтается щеколда

спасительного жара нацедив
поди вернись скорее отнеси ей
ведь что такое осень – рецидив
страна больна бедой и амнезией

святые девяностые в аду
кто нас учил теплее одеваться
мы молоды и к нашему стыду
мы счастливы
раз некуда деваться

* * *

Что праздновать на третий год войны?
Куранты бьют расчётливо и больно.
И мы больны – как по команде «вольно»
живём за тех, кто брошен в эту бойню –
размеренно, расслабленно, довольно…

Глянь, вороны обсели колокольню –
с недавних пор и сила птиц убойна,
и на дорогах нет сплошных двойных.

В любом ряду возможен разворот –
вокруг своей, земной оси и прочих.
Пасти народы – тысячи охочих,
спасти – не то: Господь да пара кормчих
и тот, кто знает, от чего их корчит…

Смотри – мальчишки из семей рабочих
на смерть идут, как нет тут этой порчи
и в воздухе не сероводород.

Что пожелать нам в третий год беды –
победы, покаяния, покоя?
О Господи, да что же мы такое:
свистят петарды, и чадит жарко̀е,
веселье-то отнюдь не бунтовское…

А где-то не глядят на дно мирское:
там ва́жно не святое, так людско́е,
где дети просят хлеба и воды.

* * *

Ну, здравствуй, Бог. Молиться не проси,
скажу, как есть – к чему мне эта осень?
Таких, как я, немало на Руси,
не нужных вовсе,

не годных ни на бал, ни на убой,
себе не близких и чужих друг другу.
Смотри, смотри – с закушенной губой
бредём по кругу.

Рассвет теперь страшнее, чем закат,
за сумерки готовы разориться,
пока ты наблюдаешь свысока,
чем в этот раз закончится «зарница»,

пока рисуют пули вензеля
и плачут дети: Боженька, помилуй…
Их страх устала впитывать земля,
а смерть, смеясь, вальсирует по миру.

Что ж мы? Покорно глядя в монитор,
считаем дни и ждём дурные вести –
не то скамейка запасных, не то
груз двести.

Пока сплошной отделены двойной
от плачущих теней на пепелище,
предчувствие войны грозит войной.
Мы потерялись, нас никто не ищет.

Без плащ-палаток, ружей и сапог,
идём на свет в ошмётках ржавой пыли,
чтобы успеть сказать – спасибо, Бог.
За то, что – были.

* * *

собери про меня всё что можно найти собери
все тетради блокноты где птицы мои снегири
краснопёрая стая креплёных сибирских кровей
свет и розовый снег и тебя не отыщешь правей

собирай по слогам всю мою несусветную чушь
может я хоронюсь может родину спрятать хочу
в тополиной пурге зазеркалье слезящихся фраз
спрыгнуть
с красной строки мы с тобою пытались не раз

спотыкаясь прыг-скок вдалеке от подмётных кадил
и давали нам срок только срок раньше нас выходил
и опять по пятам щипачи наших снов стукачи
тут кричи не кричи а попробуй впотьмах соскочи

как бездомных котят нас пытались любить утопить
собирай со стола всё что можно допеть и допить
разноцветные фантики тоже как гильзы от пуль
безутешный февраль талый март ненаглядный июль

собирай мою верность живущим не так невзатяг
всех моих рыбаков моряков остряков работяг
дураков и блаженных поэтов бандитов менял
но забудь про меня позабудь про меня про меня

* * *

когда не станет имени, когда
ныть сердце наконец-то перестанет
натянутся струною провода
и мир качнется, больше не шутя…

мы снова поменяемся местами
ты – мать, а я – опять твоё дитя

когда не станет времени, когда
ко мне вернётся речь,
к тебе – твой разум
и тысячами окон вспыхнут разом
оставленные нами города…

и мы услышим, вспомним
голос тот
что сотни лет зовёт к себе зовёт

когда не станет повода терпеть
раз в целом мире мы с тобой одни
тогда поймём, что – вот оно, теперь
бежать на звук, уже не временя…

давай, стрела, летящая во дни –
найди меня