держи меня крепче

Четвёртое измерение № 2 (170) от 11 января 2011 года

каста

где саду цвесть – белеет остов,

а мы краснеем для контраста –

лазутчики из девяностых,

нас – каста.

неприкасаемая свора –

в напрасной нежности жестоких

солдат, не вынесших фавора,

не стойких.

где высоты всё ниже градус,

и будто нет звезды позорней,

чем та, что выпала на радость

в наш лепрозорий.

лечить отпетых нет причины,

и что в сердцах не налабай ты,

мы – сто пудов – неизлечимы,

нас килобайты.

в анамнезе – сто строчек в ворде

за тех, кто не успев наспамить,

за скобки вынесен – подводит

нас память.

мы всё ещё on-line на случай,

когда, забыв про чад и жён их,

провайдер свыше свистнет

лучших

из прокажённых.

не прощай

пусть ландшафт за окном заботливо оцинкован

к долгожданным дождям с соучастием долевым,

но в дрожащую воду сколько ни брось целковых –

ни руки не подать, ни рукой подать до Невы.

раз лыжню развезло назло навострившим лыжи –

измордованный март закаляет нетленный стиль –

рассыпаясь в мартенах пеплом чудес облыжных,

не возлюбленных люто нас

наследивших ближних

не простил –

стало быть, сталевар – не чайки, но снегири на

опустевших ступеньках, которых считай до ста,

там, где вязнут в кромешном чудища из Гирина*

под последней звездой той, которую не достал

отрихтованный феникс ухнет с остывшей реи –

и сомкнётся кругами прогорклых надежд сироп,

не признает и не пригреет пусть – так призреет

пересмешник с небес безрассудных своих сирот.

не с того ли всё меньше светит, да стелет – гуще

ватерлинии ниже знамения полоща,

всё дрейфует трофейных призраков стерегущий**

у взведённых мостов –

не прости меня,

не прощай.

---

*Ши Цзы – каменные львы-лягушки на Петроградской набережной, привезённые в Санкт-Петербург из города Гирина (Маньчжурия).

**памятник миноносцу «Стерегущий», погибшему в 1904 году, в Александровском саду Петербурга.

декаданс

отыграли по полной, сдаваться пора на милость

ёлопалой стране, победившей в «что-где-когда»,

к перлам первых дождей

раз –

не сразу, но обломилась

тупиковая ветка в простуженный декаданс.

хоть трава не расти по следам ледяных ристалищ,

кто б там, вестью напрасной махая, не поджидал,

ты с языческой страстью

свой майский букварь листаешь,

тянешь влажный сиреневый вечер, как божий дар.

с подрастающей тенью подробно срастаясь швами,

не крести календарь и знамений не отмечай,

слишком весел и зол к изумленью небесной швали,

а меча не принёс – так и сгинешь не от меча.

спросят – не отвечай, ни за что горизонт заштопал,

ни куда белый свет год за годом перетекал,

но, покуда не пойман,

никто не поймёт, за что пал

под молитвенный щебет с восторгом еретика.

пока горит

Когда рассветами пернатыми

зависнет над заветной датой

роман с родимыми пенатами –

умри, небесный соглядатай.

И как судьбу не вытанцовывай,

к себе не ближе ни на шаг ты,

глядишь, как голуби торцовые

взлетают из горящей шахты.

Не опознав в палёном лебеде

болотной прыти гадкой птицы,

чужие сны в имперском лепете

сбываются без репетиций.

Не отводи глаза – не гость, поди.

В нечистом поле, как по ГОСТу,

твои?.. следы цепочкой, Господи,

дымятся у пустых погостов.

Сказал бы лучше, чем обидели,

раз, хоть убейся, кровь из носа –

горят бетонные обители,

сто лет не знавшие износа.

Мы по любому счёту – лишние

апострофы в хозяйском сторно,

и только комплексы жилищные

не позволяют жить просторно.

По кругу пущены почётному,

вприсядочку скрипим зубами –

когда натоплено по-чёрному,

весь белый свет легко забаним.

С рожденья сказками угроблены,

бесславно вяжем лыко в грозди,

горим, как брошенные гоблины,

а обещали сделать – гвозди.

Но тех, кто сдуру солнце выкатил

в пристрелянный медвежий угол –

и след простыл, и к общей выгоде

бессилен даже вещий google.

И пусть немыслимы проталины

в связи с отсутствием покрова,

и сумерки впритык приталены,

пока нас, кротких полукровок,

по миру без вести полкающих,

в сердцах не резали по мерке,

аршин не вырастив пока ещё –

пускай до срока не померкнет,

изнежен снежными пейзажами,

остекленевший взгляд на море.

И пусть нас не хоронят заживо,

пока горит чужое горе.

У горизонта вспыхнет зарево –

и то ли с дури, то ли с манны

напрасных

слов не разбазаривай –

все разберут на талисманы.

Щедра ещё на вырост ранами,

кровит реликтовым портвейном

страна несбыточная странная,

где первый встречный

соловей нам

насвищет лишнего с три короба,

хмелея в духе тех историй,

когда махнёшь рукой –

до скорого,

а догонять уже не стоит.

чёртово колесо

на мигающий свет – здесь такой везде –

вон катится шар голубой весь день,

в суровой узде его не держи напрасно:

пусть дышит неровно к лихой езде.

и ты говоришь – я здесь,

залетев на красном.

исступленно цепями бренчат дубы

под небом, взметнувшимся на дыбы,

а я не люблю пальбы и по барабану

хоть вниз не смотри – да и рады бы,

но ты говоришь – слабы,

так судьба раба, ну!..

так танцуй с ветерком, помертвев лицом,

крути своё чёртово колесо

помедленней, коли сон никому не в руку,

чуть мантру затянешь – свистит лассо,

и некому отвести, и куда бы рухнуть.

звёзды сроду не падают для чужих,

и мёртвых научат молчать за жизнь

краплёные чертежи лабиринта речи,

а ты говоришь – держись,

а за что – держись?..

и я говорю – держи. держи меня крепче.

про демонов и жару

дом построишь – ступени плавятся, горячи

закипают следы к полуночи за стеной, но

хладнокровные реки, снежные горы – чьи?..

в раскалённых ковшах

на палевом небе знойном –

ледовитые тьмы не знающих горечи.

раз шальная гроза теперь не грозит бедой,

искры мечущим манит обликом –

обернёшься на свет и станешь вода водой.

или облаком.

дашь дождя днесь –

и станет не о чем умереть,

осыпается ветхий край берегов суконных,

и когда океан был равен лишь сумме рек?..

вот и мочишь по одному, не сходя с иконы,

крепостных прихожан горячечных сумерек.

вот и бродишь заветной притчей во языцах,

из-под ног подбирая сносное выраженье

для почти своего пылающего лица –

роза борзых ветров, бесстрашная ворожея,

проколовшись не раз, по-прежнему колется.

заколдованный хоровод шелестящих па,

лепет сорванный – что за дело нам,

сколько ангелов на конце одного шипа,

сколько демонов.

метастазы

Безучастный пейзаж – ноябрь,

окна с видом на урожай

междометий – прости, но я бы

не дала за них ни гроша.

И раз нечем, не угрожай –

время в коме, небесный комик,

на задворках чумных гоморр –

путь, намоленный до оскомин.

Полюбуйся же, как исполнен

твой завистливый приговор.

Крест, притянутый пуповиной

к багровеющим полюсам –

кто добредит сюда с повинной

по долам к тебе, по лесам?..

Нет, ни стражи, ни мавзолея

иже с ними не наваял –

пусть по щиколотку в золе я,

это, ангел мой, снова я.

Снова детских надежд редуты

сдали, каясь: не уследил.

Угадать бы – в каком ряду ты

среди этих чужих светил?..

Рикошетят во тьме кромешной

искромётные муляжи –

что не мы их зажгли, конечно,

не скажу никому. Лежи.

Взмок в смятении журавлином

медноглазый седой ландшафт –

кто б ты ни был там – ну, соври нам,

что закончилось время жатв,

и не страшно, почти не больно,

путь в спасительный каземат

пусть осилит почти любой, но

если будет легка зима

от щедрот, да дотянет карму

всуе списанных в дождь вояк.

Будь ты проклят, успевший каркнуть.

Не твоя она, не твоя.

Нет надежды, так отпусти ты

не во благо, так хоть во зло –

на ладошке застыли титры

вместо линий за слоем слой.

Свет заточен на пораженье,

слепнет эхо в колоколах,

ворох скомканных отражений

в обесточенных зеркалах.

И накрывшийся медным тазом

город выморочных вождей

грязнет в истовых метастазах

безысходных своих дождей.

Сколько плазму не береди, но

по морозу ли, по жаре

жгут рассветы здесь всё едино

цвета свежего божоле.

Хоть теперь её – пожалей?..

так и ты

просветлеешь лицом к лицу,

и с того не легче –

за оконным стеклом завис горизонт на вырост,

и ржавеет ландшафт, и время совсем не лечит

этой осени стойкий ласковый нежный вирус.

посмотри: облака косяком подались на нерест,

оставляя чешуйки снов в семицветных хордах,

и полынь не звезда,

и на мёд извели весь вереск –

бабье лето, хмельная песня на трёх аккордах.

пламя синих ночей изошло на трескучий лепет,

поревёшь у реки – ни жива, ни мертва водица,

это осень бесстыдно горбатого снова лепит,

то ли бога нам –

кто же станет с таким водиться?..

так и ты

мне ни в жизнь ни одной не простишь измены,

оставляя столбом соляным, старожилом чащи,

иступлённой иглой, умыкающей свет из вены,

слепорожденным вещим сном

в пустоте урчащей.

пусть на время, но время свертывания короче,

я не спорю, что ты любил меня крепче, Отче,

но я тебя – чаще.