* * *
До июньских звёзд шага не дойдя,
проливают кровь над землёю маки.
Небо говорит языком дождя,
время говорит языком бумаги.
Белый лепесток у цветка отняв,
отнимаешь песнь у небесных лютен,
там, где смерть прошла, жив язык огня,
и на нём молчат города и люди,
и на нём поют чёрные дома,
и гнездовья птиц, заживо сожжённых,
и строчит без сна чёрный автомат,
и мальчишки смерть зазывают в жёны.
На ладонь земли падает люпин,
яблоневый сад белым светом залит,
Дети говорят языком любви,
и язык любви их от тьмы спасает,
и как будто он нам с тобой знаком,
как мирская скорбь, что приходит в восемь.
Слово говорит божьим языком,
даже если Бог и не слово вовсе.
* * *
Я лес. Я по пояс стою в воде,
и птицы поют у меня в животе,
и ветер в жилах моих гудит,
и ветрениц белый огонь в груди,
начало всего и всего конец,
я вечность в плену годовых колец,
я нежность в болотных ладонях мха,
я – лес, я ветла, и я ольха,
и век насекомий, и миг людской,
и глина напополам с песком,
апостол с солнечной головой,
нехоженый, мёртвый, живой,
живой.
* * *
Надежды рукописны,
сомненья – тяжелы,
кладу монетку пижмы
в копилку тишины,
звенит она, лежит ли
безмолвно, погляди!
Соломенное жито
волнуется в груди,
тускнеет позолота
в предчувствии войны,
смыкаются за Лотом
две огненных волны.
А за моей спиною,
пройдя сквозь сонмы сит,
словечко наливное
по блюдечку скользит.
* * *
Держи меня, солёная вода,
сегодня отдаю тебе я тело,
я в этой жизни камнем быть хотела,
но я тростинка, Божия дуда.
Играй на мне, живи во мне, качай
меня легко, и робости не ведай,
пусть Бог тебя помилует, пусть ветры
меня не переломят невзначай,
пока звучу – тревожно, горячо,
а ты меня ласкаешь, как младенца,
и никуда мне от судьбы ни деться,
и голос мой на вечность обречён.
* * *
Золотые копья несут шмели,
утопая в лучах заката,
я стою одна на краю земли,
как бычок на доске покатой.
И такая внутри у меня тоска,
и такое живое счастье!
Всё никак не кончится та доска,
по которой иду сейчас я.
Исчезает прошлое без следа,
и надежды белеет панцирь,
под ногами моими бурлит вода,
утекает песок сквозь пальцы.
И стирается время, и рвётся нить
горизонта крылами чаек,
и затишье волны летит хранить,
и качает доску, качает.
* * *
Добыть до моря, дошить, дописать, додышать,
спины коснуться чёрного голыша
холодной и гладкой (кварц, известняк, гранит?),
его молчание вечность в себе хранит.
Потерянный голос море не возвратит,
явление строчек – рождение Афродит
из пены морской, из облака, из песка,
К есенинской нежности нежность моя близка.
Сосновый поросли в пору лишь тишь да звон
погожих дней (осеннее колдовство).
Пустые гнёзда, погасшие угольки
шиповника. Помни, губы мои горьки.
Целуй их долго, смотри, словно сквозь меня,
подёрнется дымкой русалочья полынья,
заполонит соты небес медвяная падь,
и будет страшно по небу тому ступать.
* * *
Диалоги о..
Диалоги с…
Укрощён Гехон,
плачет блудный сын.
Желудёвых спин
под ногами сонм,
бабочка, не спи –
это вечный сон,
знай, мою ладонь
ветер не рассёк,
осень лебедой
оплетает всё.
Я иду сквозь лес:
кочки да бугры,
слово – это плеск
лебединых крыл,
что весны хранят
тонкие черты,
слово – это я,
слово – это ты.
* * *
Правда дымней,
мраморней нега,
море ты мне
выдал за небо.
«Видишь, сверху, –
мне говорил ты, –
кружат стерхи
в солнечных килтах.
Им не ведом
плач наш по маю,
только небо
их обнимает».
Я глядела,
и, наглядевшись,
ныло тело,
тлели одежды.
Тропка ила
билась с травою,
и штормило
над головою.
* * *
Давай покинем землю стариками,
в тот день, что будет так бесчестно юн.
Внутри меня журавлик-оригами
летит на юг,
не видит белокрылый нас, стоящих
под солнцем, и сбивается с пути,
журавлик мой, почти что настоящий,
лети, лети,
покуда ты не выдохся, покуда
злосчастный рак не свистнул на горе,
сейчас ты небо крыльями окутал
и отогрел,
и вот оно уже зарделось сбоку
закатному поддавшись мятежу,
журавлик мой, лети отсюда с богом,
я не держу.
* * *
Я свете тихий на руки возьму
и первую звезду из прочих вычту,
не город погружается во тьму,
а мы темнеем раньше, чем обычно.
Всё это прихоть ранних холодов,
неясность слов, внезапный страх потери,
но горяча, земля, твоя ладонь,
которую покинуть мы хотели.
Смотри, песок рассыпчат, как халва,
и чуточку горчит последний клевер,
но как же быть, но где найти слова
такие, чтобы стало чуть светлее
и дождь прошёл однажды стороной,
и для меня не стал ты посторонним?
Пусть вечер засыпает вороной
у сказочного дуба в пёстрой кроне,
и ночь опять прокладывает стих,
как тропку между мною и тобою,
и солнце под ботинками хрустит,
и свет его становится судьбою.
© Ксения Август, 2022.
© 45-я параллель, 2022.