Кристина
Крюкова

Бесснежица

У ноября особые полотна:

Там вторит небо зеркалу пруда,

Из сумерек ныряет неохотно

В хмельной туман румяная звезда.

Колдунья-ночь сковала всё земное

Плющом из снов и многоликих лун,

И, перемирие храня у водопоя,

Пьют полубоги голубой улун.

Прозрачен лес в хрустальной колыбели,

Берёзы с непокрытой головой

От наготы как будто оробели

И прячутся за ельник вековой.

Что с ней не так? Ты, осень, захворала?

Ступай, мой друг, пришла пора зимы:

Рождественского, чистого хорала,

И ярмарочной, пёстрой кутерьмы.

Явись, студёный праздника предтеча,

Вели спуститься с гор твоим снегам,

Мне веру в сказку возвращает вечер,

Когда снежинки падают к ногам.

Водоворот

Лилась вода меж островков несъеденных,

По переулкам, с кровель гибких,

Из парка рвался в час обеденный

С кислинкой запах почек липких.

Свистели птахи под окном печальные,

Рождая дружный детский хор,

От грома дребезжали ложки чайные,

И чуть поскрипывал забор.

Клубился пар, и в воздухе взъерошенном,

Достигнувши второго состоянья,

Вновь собиралися горошины

Воды, как слезы покаянья.

Гореть

Священный стерх срывается с гнезда,

Влечёт меня в заоблачные дали.

Скажите, вы когда-нибудь видали,

Как гибнет одинокая звезда?

Саму себя, нисколько не жалея,

Вселенной расплескала словно в дар.

И миллионы лет потом над нею

Пылает возрождения пожар!

И ты подобен будь светилам жарким,

Не предавай Божественной души!

Гори огнём живительным и ярким!

Дари себя, люби, твори, дыши!

Держи

Мой опыт – тиран мой – хранилище, ларчик, капкан,

В нём собрано всё, чем Создатель питал меня прежде.

И я поневоле теперь продавец-шарлатан,

А ты безразличный ко мне покупатель надежды.

Смотри, открываю сокровища, словно гора

Искателям гибельный путь вглубь себя обнажает,

Там в адских силках меня держит нещадно Вчера,

И сердце трепещет моё, но уже не летает.

Ночами я вижу себя над холмами вдали,

Искусно сложённой из рисовой гладкой бумаги,

Где с неба призывно курлыкают мне журавли,

Где сливы китайские, осы, драконы и флаги.

И вот я лечу за потерянной стаей наверх,

Меня поднимают ветра, как фонарик, всё выше.

Я больше не рисовый змей, я – пылающий стерх,

И клич журавлиный всё чётче и явственней слышен.

Исчезнуть, укрыться в лазоревом небе, дразня

Осеннее солнце, и вот уже сброшены сети...

Но девочка в шёлковом платье держала меня,

Держала так крепко, как могут держать только дети.

Иди за мной

В дубовых рощах – там мои покои,

Я гасну в пыльных склепах городов,

И оттого цветут мои левкои

В таинственных мирах ночных садов.

Ты плакал, помнится, я уходила

И, на запястья тонкие глядя,

Так странно превращался мой Аттила

Из воина бесстрашного в дитя.

О, эти муки расставаний дики,

Всё выжигают в раненой груди!

Оплакивай кончину Эвридики,

Оплакивай, Орфей, но возроди...

И ты, мой милый брат, мой друг, любовник,

Иди за мной испить мои уста,

Чутьём оленя, через злой шиповник,

Каймой резного чайного листа,

Туда, где дуб венчает Розой Мира,

Где льёт вино из древних мандрагор,

В плену мерцаний звёздного эфира

Плести беззвучно вечный разговор.

Ковчег

...Вот тебе душистые дерева, срубленные в рощах Пелиона,

и немного древесины додонского дуба на корму

от самой Афины для неуязвимости.

Построй из них скафандр о четырёх плоскостях,

дабы укрыться от звуков трубящего мира.

Ты боишься настоящего и любой новизны.

Всё что тебе нужно, это Он – и бесконечность.

Ты ещё видим, ты ещё осязаем,

но твой непостижимый Страж Ланиакеи –

вне плоти, вне видимости – неподражаем.

И ты, в скафандре без укрытия и дна,

ступнями пока ещё чувствуешь тёплую землю,

питающую тебя горячими ключами,

но твой жаждущий познания разум

уже пронизывают летящие на сверхсветовых скоростях

невидимые ледяные частицы бессловесной материи.

Они несут в себе Его дыхание,

и сталкиваясь с твоей мозаичной смертной плотью,

оставляют яркие вспышки света,

преобразовывая тебя в неистовую и невидимую воронку.

Тишины,

ты хочешь вселенской тишины.

Именно поэтому ты не торопишься переделывать себя

во многофункциональный телескоп.

Ты способен уловить Его глас без радаров и радиоприёмников,

и, поверь, чуть слышный шёпот

открывается тебе во всех частотных диапазонах.

Где-то там, над облаками, летят синеволосые распутные дьяволицы.

Это кометы – сама замороженная жизнь.

Тебе знакомы и приятны их убаюкивающие колыбельные.

И светляки в ночи, будоражащие твои сны,

прекрасны в своём тихом горении.

Их тёплые исполинские глаза, однажды открывшись,

глядят на нас сквозь сотни миллионов лет.

Они рождаются и гибнут, как Титаны,

взрываясь, оставляя после себя лишь трёхдневную световую печать.

Это всё Он – кудесник, сотворивший небо, полное тайн.

Все вокруг твердят о Его громогласности и беспощадности,

но ты то знаешь, что Он состоит из тишины.

Он - скромность, ибо никому не явен и не ясен.

Его вылили из золота, слепили из глины,

очертили его контуры, смыли и вновь воссоздали,

наделили человеческими добродетелями и пороками.

И Он, ужаснувшись этим маниакальным фантазиям,

удалился в дальние чертоги,

сконструированные до начала мироздания

из непостижимых для смертных, искривлённых плоскостей,

где зябнет от нашей глупости, равнодушия,

тщеславия и нетерпимости друг к другу.

О, как долго ты искал Его в подлунном мире

и не нашёл.

Как часто, выходя к морю, звал его своим трубным пением,

но Он молчал.

И вот и ты, облёкшись в четыре плоскости своего скафандра,

погружаешься в великую тьму, чтобы превратиться в лёд

и вернуться в прошлое.

Твоё место там.

Ведь ты – всего лишь Его тусклое отражение,

а Он –твоя ярчайшая спасительная необходимость.

Тебе уже явлены неведомые пути,

по которым катится золотой шерстяной клубок.

Юные девы пряли нити этого юркого посланца

из шерсти золотого овна.

Привяжи свободный конец нити к скале Прометея,

чтобы найти дорогу назад,

и спеши вслед за сверкающим проводником.

И вот ты уже скользишь, как Арго, втягивая в себя всё на своём пути.

За бортом -273, и тебе хорошо, потому что ты знаешь,

что Он сам спустится к тебе навстречу

и примет в свою многомерную необъятную реальность.

Май

Нынче солнце сквозь лёгкую дымку

Нагоняет тепличный мор...

Повяжу я себе косынку,

Треугольный простой убор.

В сарафанчик из лёгкого ситца

Обернусь, как в листву сирень,

Я – охотник на души и лица,

Если только не мучит мигрень.

Босиком по московским бульварам

Пробегусь, как цветущий май,

Собирая улыбки даром

И дворняжек потешный лай...

Мой светлый друг

Мой светлый друг, твой одинокий гений

Поёт тоску дождливой полутьме,

И, переполнен дивных откровений,

Трубит рожком в предутренней сурьме.

Из вод твоих напиться невозможно,

Они мерцают у святых садов,

И лишь стекают капли осторожно

Слезой поэзы в венчики цветов.

В полутонах ты видишь краски света,

В багряных яблоках – огонь весны,

И рвутся в небо, требуя ответа,

Твои земные радужные сны.

Музыкант

Э. Артемьеву

Когда из нот, рассеянных в пространстве,

Ты создавал мелодии небес,

Пылал восток в немом непостоянстве,

Ронял покровы побеждённый лес.

Собрав всю скорбь, алхимик обречённый,

Ты горьких слёз в семиполосный храм

Влил океан, идеей увлечённый

Созданья музыки. Её ветрам

Служил как Кифаред, презрев свободу,

Парил как гриф над бездной чёрных нот,

Богам молился, в норы небосвода

Нырял вслепую за мечтой, как крот.

И вот на пик звучания вселенной

Взобрался ты уступчатой грядой,

Тебе огонь явился сокровенный,

И разделилась твердь земли с водой.

И вскрылась скорлупа лепного свода,

И потекла из грубых век смола,

Созвучьями наполнилась природа

И нас в свои объятья приняла.

На полную

Где-то за волнующимся морем,

Где курчавят лбы седые шхеры,

Истомились боги полугорем,

В трещинах, как в хордах полусферы,

Там царит Танатос острокрылый,

И под песни сладкие Киннаров

Тихо спят недюжинные силы,

Хоронясь от вражеских радаров.

Люди – полузвери, полуптицы –

Все смешались в чёрной полутени,

Поперёк разрезаны страницы,

Полумесяц замер в полулени.

Слышатся рыдания и вздохи,

На разрыв все жаждут антитезы.

Мы не отражения эпохи,

Мы – её ненужные протезы.

Выползайте из берлог, медведи!

Выходите, грозные титаны!

Отделите небеса от тверди,

Заигрались в смерть полутираны.

Стоит лишь очнуться от дурмана,

Полумрак растает с полуслова,

Полусон – удел полутиранов,

К нам же полный шаг вернётся снова.

На смерть друга

Приходит час, когда формальности не в счёт,

И стрелок бег утратил безупречность.

Одно пространство искривлённое течёт,

Пульсируя от точки в бесконечность.

И ты растерянно стоишь совсем один,

Хотя вокруг всё буднично-живое,

И словно ищешь что-то позади гардин,

Листву герани спящей беспокоя.

И неожиданно меняешь «Вы» на «ты»,

Как будто ждал согласия у смерти...

И непосильной ношей кажутся цветы,

Когда число их чётное в букете.

И капли-слёзы выступают на ребре

Стакана ледяного с гладкой кожей,

И ты не веришь в этот день в календаре,

Твердишь себе: «Ошибка, быть не может...»

Неизбежность

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку

И. Бродский

Из всех творений, что с тобой связали некогда,

Я вспоминаю то, тревожное, застольное:

Мол, выходить из комнаты не просто некуда,

Мол, жизнь вовне вообще есть штука непристойная.

Слагал ты походя великие пророчества,

В оковах стен священных, в недрах запустения.

В углах буквальности немого одиночества

Ты обращал запечатлённые растения

В венки сонетов для несбывшейся Лукреции,

Рождённой гением влюблённого догматика.

Из коношской избы к артериям Венеции –

Итакой, Троей, Геллеспонтом, Адриатикой –

Твой травелог вели слепая воля фатума

И Марк, тебя встречавший вздыбленными шпилями –

Бессменный вертухай святого ультиматума,

С небес срисованного лодочными килями.

Где воды духом реющим тревожились

В фонтанах брызг над ржавою уключиной,

Пути твои, там пресекаясь, множились

От неизбежности до рокового случая.

Вслед за собой тебя влекло мерцание

Строки, глаголящей: «Спасенье неминуемо.

В Божественном нет места отрицанию».

И относительность опять недоказуема...

Орион

Октябрь, первый снег, и я стою одна

Под властным покровительством Титана.

И с удивленьем смотрит глубина

На Бетельгейзе – око великана!

Мистический, парящий Орион

Пришёл ты, как всегда, к своей невесте.

Таков у нас незыблемый закон,

Что зимы мы с тобой проводим вместе.

Я с детства полюбила твой размах!

Среди героев ты был лучший воин!

Как буквоед, в астрономических томах

Читала мифы о тебе, но будь спокоен:

– Ты всех живых реальнее, я знаю:

Вот в прошлый год, когда наш клён опал,

Да и годами раньше, вспоминаю:

Ты на свиданье никогда не опоздал.

И всякий раз, куда б я ни спешила,

Ты поднимал меня тихонько в небеса.

С тех пор я знаю Альфу и Ахилла

И тайны всех миров и чудеса!

Он приходил и к вам, должно быть, сотни раз.

И вы смотрели на него заворожённо,

Не отводя от неба жадных глаз,

Когда в тоске дрожало тело напряжённо.

Я верю, каждый задавал себе вопрос:

– Кто поместил на бархате Вселенной

Всю эту кладовую вечных звёзд?

А наша жизнь им кажется мгновенной…

Последний бал

Царственные клёны непреклонны,

Но и с них, в зените октября,

Лист летит, и голые колонны

Съёжились над вязью янтаря.

Бал последний открывает осень,

Закружили вальсы тополя,

Сквозь тугие ветви – неба просинь

Озарила тусклые поля.

Радуйтесь, ликуйте, пейте вина!

Все грехи потом отпустит снег.

Близится декада карантина –

Время белых снов и сладких нег.

Падай, лист, кружись самозабвенно!

У прудов, на вечных сквозняках,

Ты один со мною откровенно

Говоришь всерьёз о пустяках.

Оттого-то я тебя, сердечный,

Не пускаю с ветром улететь...

Это время слишком скоротечно –

Даже оглянуться не успеть.

Посмотри над собой

Посмотри над собой,

Ты увидишь бездонное, вечное нечто,

С вереницами меди из ярких и тусклых огней,

Где медведи веками пасутся беспечно,

А у млечной реки полубоги купают крылатых коней.

Абсолют и химера

Сакрально сплелись в том мистическом крае,

И божественной мерой отмечено всё: от начала времён до конца.

Мне не страшно исчезнуть,

Я тихо, безмолвно сгораю,

Как сгорает печальный Поллукс в голове Близнеца.

Вот уж полночь, конец сентября. Урожаем

Собираю я звёздный, холодный, туманный эфир.

И шепчу лишь одно:

– О, Создатель, ты неподражаем!!!

Как постичь твой великий, таинственный, сказочный мир!?

Предзимье

К архитравам примёрзли побеги аканта,

И подножье колонн заметает пурга,

Огрубевшим ладоням немого атланта

Рукавицы пошьют шелкопряды-снега.

Пусть хрустит под ногами позёмка в предзимье,

Льдинок колких случайным прохожим не жаль,

И присыпаны пудрой берёзы и пинии,

И укутался город в пушистую шаль.

А за градом престольным морозней и тише,

Вязким сумраком скрыт кружевной палисад,

Припорошены туи, оснежены крыши,

Вступишь в дом, тут же тянет вернуться назад,

Где в ажурном плетенье английская роза,

Заболтавшись, забыв о вечернем чепце,

Всё звенит, вопреки ноябрю и прогнозу,

Как румяная девочка в снежном дворце.

Что ей станет? Она ведь теперь королева!

Пусть на миг затянуло её колдовство.

Восхищённо взирают на юную деву

Орион и Персей, и само Божество

От восторга невольно слезу обронило:

– Ты прекрасна, дитя плодородной земли!

И склонились к малютке Каллисто и Ио,

И снега-чародеи её замели.

Прогулки с Вертумном

Ты, Иосиф, профиль взявший от Флавия, вёл тогда витиеватые беседы

в Летнем саду с мраморным богом, который за доли секунды

перевоплощался в гигантов столетий, оставаясь непостижимым и крылатым.

А я, как пустотелая рыба-копилка, глотала монеты метафор,

рассыпаемые Тобой и Твоими щедрыми, темноволосыми собеседниками

из облаков, курсирующих наподобие круизных лайнеров.

Язык вашей дружной компании Ты называл «смесью

вечнозелёного шелеста с лепетом вечносиних волн». А как же иначе?

Ведь в противном случае облака бы обрушились на землю.

А я всё глотала и никак не могла наесться.

Вот такой прожорливой тварью я оказалась.

Но я заглатывала только то, что падало с неба:

дождь ли, снег, плетение лучей богоподобных звёзд.

Всё потому, что в моём мире была зима...

В Твоём мире тоже случались ледниковые периоды,

и тогда Ты, как кубики масла, плавил айсберги в тропиках,

а вьючных животных пустыни отправлял на полюс.

А я – всего лишь латимерия или змея,

которая ищет горячих камней, чтобы согреться или поджариться.

Зачем мне, рыбе, пытаться рассыпать божественную манну?

Разве предназначение рыбы – не плавать в воде,

и не вскармливать своей блестящей плотью Великих?

Зачем я пытаюсь мимикрировать в мастодонтов,

способных перемещаться между адом и раем,

жечь сердца глаголом, вдруг осознать себя богом или садовой глиной,

видеть то, что не дано увидеть другим и понимать,

что время боготворит язык?

Возможно, я должна радоваться лишь тому, что родилась в Твоём аквариуме

и вскармливаться от VY Большого пса...

А, может быть, прав был старик Дарвин,

и у меня есть возможность отрастить конечности,

выйти из воды сквозь огни тысячелетий и через миллионы перевоплощений,

и если не стать мастодонтом, то хотя бы кормить других рыб в своём аквариуме?

Ведь Ты, со своей кудрявой компанией, зажёг в сердцах и умах

простых земноводных веру в эволюцию.

Ты провёл меня сквозь эоны своих воплощений:

от катархея до конца времён, сквозь Метаморфозы Овидия,

и тайнописью открыл радость от журчания

струи, выходящей из пасти венецианского льва,

податливости бородатого от мха камня базилики,

зоркости душистых игл пиний, цепкости почерка Брунеллески

и научил меня замечать, замечать, замечать...

Купол Санта-Мария-дель-Фьоре, схваченный каррарским мрамором, словно

опустошённый до дна и перевёрнутый сосуд-мастос, по терракотовому панцирю

которого барабанит дождь, вот она – мембрана Вселенной,

пульсирующая от ударов Твоих астрономических единиц, порождающая нежность.

Я теперь вижу сквозь века, и понемногу мои плавники превращаются в крылья.

Рождественское

Метель. В печи трещит полено.

Засеребрил крыльцо сочельник,

В садах сугробы по колено.

Январь на изумрудный ельник,

Хвоинки дабы не поблёкло,

Искристые накинул шали,

И расписал узорно стёкла

В ночи, пока ещё все спали.

Под утро звон стоял. Морозно.

И с башен рвались, точно птицы,

Колокола. Хвалили слёзно

Творца, младенца и девицу

Все прихожане. Пастырь бденно

Пел Славу трём, курил кадило

За дар Господень сокровенный,

Что днесь звезда в яслях явила.

И Мы звезду видали эту,

Да со времён младого рвенья,

Веками, следуя завету,

Несём дары и поклоненье.

Сольвейг

Ты снова в сторону глядишь, и нет просвета,

Как будто ищешь у дверей ключа-ответа…

Что там, на дальних берегах, тебя пленило?

Неужто эта дочь вождя с верховьев Нила?

Тебе и воинство моё не по душе ли?

За мной – лесные существа и запах ели.

Я – мир у сущего в руках, я – ветвь оливы,

Я тот – горящий меж камней – осколок гривы,

Что Львом Норвежским был отброшен пред рассветом,

Движеньем пламенной главы, едва заметным.

Из мрака вырван птичий крик, а я смотрела,

Земля горела подо мной, и я горела.

Я стала воином даймё, или Колоссом,

И Слово сделалось моё многоголосым.

И были присные мои резвей гепарда,

И зорче сокола, и голосистей барда.

Я утверждала жизнь в ядре и вне пространства,

В том – постоянное моё непостоянство.

Секущий купол пополам – пришелец с Марса –

В прыжке охотничьем своём, с улыбкой барса,

Мне резал небо на куски лазурной глины

И прорастали из каменьев исполины,

Все мхи, что от начал времён, в коре секвойи

Уже тогда вещали о паденье Трои.

Мир проникал в меня, как дом, а я Началу

Свои ростки – твоих детей – препоручала.

Я научилась понимать язык растений

И, время обращая вспять, лишалась тени.

Круг замкнут, в нём теперь – ни одного секрета.

Чтоб не пришлось тебе, мой Пер, искать ответа…

Старомодное

Поднявшись на крыло в объятьях ветра,

Вплетаясь в вихри суматошных птиц,

Смешайся в царстве огненных зарниц

С руладой соек, с колыбельной кедра.

И в песне той на языке журчащем

Поведай всем о сказочном зверье,

О горных кручах, о косматой чаще,

О воинстве в сосновой чешуе.

О том, как молчаливые долины

Маняще разговорчивы в ночи,

Лишь там метели обжигают спины

И повергают в хладный сон ключи.

Там на костлявых лапах в избах ветхих

Столетья обращаются в песок.

Дурманит горький дым еловых веток

И на берёзах закипает сок...

Пусть о заветном говорят: «Не ново,

Не в моде архаизмы прошлых лет», –

Но так же красит осень лист кленовый

В багряно-медный старомодный цвет.

То был не снег

То был не снег... На косогор и ели,

Под лунным светом, в сумерках времён,

Спускались нити кружевной метели –

Кристаллов переплёт и перезвон,

Короткое и дивное звучанье

От Райских врат до куполов. Как знать,

Возможно, это тайное венчанье

Вписал ноябрь в приходскую тетрадь?

Кольцом, сильнее стали, приковал он

Меня к тебе, мой невесомый друг.

Аркадия обещана тем малым,

Кто погибает от касанья рук,

Ведь ты, снежинка, баловень погоды,

Столь ветрено, от холода к теплу,

Витальной обречённостью природы

Ведёшь меня по хрупкому стеклу.

Быть может, оттого я растворяюсь

В шипящий, ускользающий прибой,

Я исчезаю... Люди, озираясь,

Услышат только голос меж собой...

Фреска

Поэту одиночество – родня,

Но я приду и поселюсь напротив

Заветных окон, если ты не против,

В прощальных бликах гаснущего дня.

Мой жребий – ветром радужным кружить,

Как карусель винилового круга.

Почти забытая тобой подруга,

Что без тебя не научилась жить,

Дитя урбанистических долин,

Стрекозам меднокрылым в подражанье,

Летит к тебе под вечное жужжанье

Сквозь монотонный стрёкот мандолин.

Но если не придётся нам, бунтарь,

Изведать радость долгожданной встречи,

Тогда мои податливые плечи

Переродятся в огненный янтарь.

И новым островом явлюсь из недр

Под шёпот волн, в разломе океана,

И пустит корни сквозь меня лиана,

И ощетинится могучий кедр.

И вот тогда мы проскользнём с тобой,

Легко, как бриз и терпкий запах пиний:

В ушко иглы и перекрестье линий

Небесной вертикали голубой.

Элегия

Лепестки кудлатой чайной розы

Закружило бурное теченье.

Отсырев, обиженные позы

Приняли промокшие растенья.

В час вечерний полог увяданья

Пышный сад всё чаще укрывает.

Ветер-вертер взялся за гаданье,

Лепестки у мальвы обрывает.

Жар ушёл и небо разрыдалось,

Вот и я с ним плачу, как девчонка.

Как же лета мало мне осталось –

Донышко испитого бочонка.

Август, август, впереди разлука...

Удержу ль изменчивого змея?

Ты, впиваясь леской в мою руку,

Рвёшься ввысь, как крестница Галлея.

Улетишь, оставив сухоцветье

Пряного тимьяна и лаванды,

Расшивая виноградной плетью

Кружевную перголу веранды.