Попивая «чаёк из Барвихи»
На манер москворецкой купчихи
И крутя молодые усы,
Что ей бог даровал для красы,
Восседала прелестная Оля,
Идеал генерала де Голля,
И, свою самописку мусоля,
Сочиняла статьи обо мне
И моей знаменитой родне.
»Как велик и прекрасен Корней
В замечательной книге своей,
За которую каждая мать
Рада-рада его обнимать,
Но которую критик нахальный
До сих пор не признал эпохальной!
Да, кто счастие хочет найти
Пусть читает «От 2 до 5».
Сколько там гениальных открытий:
Что ребёнка купают в корыте,
Что равно и в лесу, и в степи
Говорят все ребята «пи-пи»,
Что не может любимого сына
Прокормить своей грудью мужчина
И что дети умней во сто крат,
Чем какой-то плюгавый Сократ».
К другу детства всем сердцем мирволя,
Восклицала прелестная Оля:
«Лишь ничтожная злая амёба
Не поймет, что «Балтийское небо»
Есть творенье такого ума,
Прeд которым Золя и Дюма
Просто жалкие горе-умишки,
Наподобье Катаева Мишки».
А потом забряцала на лире,
Воспевая «Миклуху в Сибири»,
И скорбя всей душой о Шевченке,
Что с Житковым томился в застенке,
И приветствуя мудрый трактат,
Коим был посрамлён Госиздат.
В том трактате несчастный Панфёров
Беспощадно зарезан, как боров,
Но зато выше всякого Кафки
Был воспет ослепительный Хавкин.
О, как тонко заметила Лида,
Что Тушкан – это гнусная гнида,
Что редакторы дурни и дуры,
Не умеют держать корректуры!
И что всякий редактор ишак,
Если он не такой, как Маршак.
Не оставлена лирою Оли
И жена знаменитого Коли,
Та, которую в Индии Ганди
Пригласил посидеть на веранде
И которую Джавахарлал
Каждый вечер взасос целовал.
О, коварный и ветренный Неру!
Он её завлекал на квартеру,
Но сыну Корнея она
Осталась навеки верна.
..............................
Тут вдруг Олечка бросила лиру,
Что-то нам бормоча для блезиру,
Потому что совсем невзначай
Стал магически действовать чай.
Как они соединились
Они друг друга свыше мер
Любили.
Но был к-д его отец,
Но был с-с её отец,
Они сердец их под венец
Не допустили.
Он был с-д, она с-р,
И к ним жандармский офицер
Явился.
Он посадил его в тюрьму,
Он посадил её в тюрьму
И скрылся.
Его апология
Говорил Горемыкин Аладьину:
– Я тебя раздавлю, словно гадину.
И Аладьин твердел Горемыкину:
– Я тебя, Горемыкина, выкину.
А Столыпин,
Неусыпен,
Ничего не говорил.
И прогнал Горемыкин Аникина,
И Аникин прогнал Горемыкина.
А Столыпин,
Неусыпен,
Никого не прогонял.
Если после – в Баку ли, в Одессе ли –
Всех эс-эров эс-эсы повесили,
То Столыпин,
Неусыпен,
Не повесил никого.
Барбитураты
Виноваты,
Что мы с тобой дегенераты.
Дженни
Английская песенка
Долго плакала, искала.
Мельник туфельку нашёл
И на мельнице смолол.
Посвящается
Ю. А. Васнецову
Муха в баню прилетела,
Таракан дрова рубил,
А мохнатая пчела
Муха мылась,
Муха мылась,
Муха парилася,
Да свалилась,
Покатилась
Ребро вывихнула,
«Эй, мураша-муравей,
Кузнечики приходили,
Стала муха, как была,
И помчалася опять
Как у наших у ворот
Чудо, чудо, чудо, чудо
Не листочки на нём,
Не цветочки на нём,
А чулки да башмаки,
Мама по саду пойдёт,
Мама с дерева сорвёт
Туфельки, сапожки.
Папа по саду пойдёт,
Папа с дерева сорвёт
Зинке – ботинки,
А для Мурочки такие
Крохотные голубые
Вязаные башмачки
Вот какое дерево,
Чудесное дерево!
Голые пятки,
Рваные сапожки,
Кому нужны сапоги,
Лапти созрели,
Валенки поспели,
Что же вы зеваете,
Рвите их, убогие!
Рвите, босоногие!
Не придётся вам опять
По морозу щеголять
Дырками-заплатками,
Жила-была мышка Мауси
И вдруг увидала Котауси.
У Котауси злые глазауси
И злые-презлые зубауси.
Подбежала Котауси к Мауси
И замахала хвостауси:
«Ах, Мауси, Мауси, Мауси,
Подойди ко мне, милая Мауси!
Я спою тебе песенку, Мауси,
Чудесную песенку, Мауси!»
Но ответила умная Мауси:
«Ты меня не обманешь, Котауси!
Вижу злые твои глазауси
И злые-презлые зубауси!»
Так ответила умная Мауси –
Айболит и воробей
Злая-злая, нехорошая змея
Молодого укусила воробья.
Захотел он улететь, да не мог
И заплакал, и упал на песок.
И пришла к нему беззубая старуха,
Пучеглазая зелёная лягуха.
За крыло она воробышка взяла
И больного по болоту повела.
Из окошка высунулся ёж:
– Ты куда его, зелёная, ведёшь?
– К доктору, миленький, к доктору.
– Подожди меня, старуха, под кустом,
И весь день они болотами идут,
На руках они воробышка несут...
Вдруг ночная наступила темнота,
И не видно на болоте ни куста,
Вот и сбились они, бедные, с пути,
И не могут они доктора найти.
– Не найдём мы Айболита, не найдём,
Вдруг откуда-то примчался светлячок,
Свой голубенький фонарик он зажёг:
– Вы бегите-ка за мной, мои друзья,
II
И они побежали бегом
За его голубым огоньком
И видят: вдали под сосной
Домик стоит расписной,
И там на балконе сидит
Он галке крыло перевязывает
И кролику сказку рассказывает.
У входа встречает их ласковый слон
И к доктору тихо ведёт на балкон,
Но плачет и стонет больной воробей.
Он с каждой минутой слабей и слабей,
И на руки доктор больного берёт,
И лечит больного всю ночь напролёт,
И лечит, и лечит всю ночь до утра,
И вот – поглядите! – ура! ура! –
Больной встрепенулся, крылом шевельнул,
«Спасибо, мой друг, меня вылечил ты,
Вовек не забуду твоей доброты!»
А там, у порога, толпятся убогие:
Слепые утята и белки безногие,
Худой лягушонок с больным животом,
Рябой кукушонок с подбитым крылом
И лечит их доктор весь день до заката.
И вдруг засмеялись лесные зверята:
И в лес убежали играть и скакать
И даже спасибо забыли сказать,
Бедный Федотка – сиротка.
Плачет несчастный Федотка:
Нет у него никого,
Кто пожалел бы его.
Только мама, да дядя, да тётка,
Храбрецы
Английская песенка
Храбрые какие:
«Не боимся мы зверей,
Ни волков, ни медведей!»
А как вышли за калитку
Да увидели улитку –
Испугалися,
Вот они какие,
Храбрые портные!
До болота идти далеко,
«Вот камень лежит у дороги,
И на камень лягушки кладут узелок.
Вдруг на ноги камень вскочил
«Это – ЧЕ!
Это – РЕ!
Это – ПАХА!
Это – ЧЕЧЕРЕ!
ПАПА!
Скрюченная песня
Жил на свете человек,
Скрюченные ножки,
И гулял он целый век
По скрюченной дорожке.
А за скрюченной рекой
В скрюченном домишке
Жили летом и зимой
Скрюченные мышки.
И стояли у ворот
Скрюченные ёлки,
Там гуляли без забот
Скрюченные волки.
И была у них одна
Скрюченная кошка,
И мяукала она.
Сидя у окошка.
А за скрюченным мостом
Скрюченная баба
По болоту босиком
Прыгала, как жаба.
И была в руке у ней
Скрюченная палка,
И летела вслед за ней
Фани Петровне Зеллигер,
Люблю тебя, Петра творенье,
Твои глаза, твоё варенье.
Не бойся этого листка:
Дали Мурочке тетрадь,
«Это – козочка рогатая».
«Это – ёлочка мохнатая».
«Это – дядя с бородой».
«Ну, а это что такое,
Непонятное, чудное,
С десятью рогами,
«Это Бяка-Закаляка
Кусачая,
«Что ж ты бросила тетрадь,
Мура туфельку снимала,
В огороде закопала:
«Расти, туфелька моя,
Расти, маленькая!
Уж как туфельку мою
Я водичкою полью,
И вырастет дерево,
Чудесное дерево!
Будут, будут босоножки
К чудо-дереву скакать
И румяные сапожки
С чудо-дерева срывать,
«Ай да Мурочка,
Может быть, потому, что дети всего мира прыгают и пляшут хореем; может быть, потому, что ещё грудным, бессловесным младенцам все матери внушают этот ритм, когда качают и подбрасывают их, когда хлопают перед ними в ладоши и даже когда баюкают их (так как «баю-баюшки-баю» есть хорей), – но, как бы то ни было, это почти единственный ритм радостных детских стихов. Хорей, который порою сопряжён с анапестом.
Тюшки, тюшки, тюшки!
Ай дуду, дуду, дуду!
Три-та-та, три-та-та!
Дон, дон, дон!
А чучу, чучу, чучу!
А тари, тари, тари!
Тенти, бренти! Сам сокол
Куба, куба, кубака,
Хитэм, питэм, пенни, пай,
Инэ, минэ, майнэ, мо,
Бэссэ, линэ, лайнэ, ло!
______________
* Русские народные песни, собранные П.В.Шейном, М. 1870, стр. 9, 14, 17, 40, 58 и др.
Все эти разнообразные отрывки излюбленных детских стишков, созданных в разные века в разных концах Европы, как бы сливаются в одно стихотворение – до того они схожи между собой, однородны и по расположению слов, и по ритму.
Я нарочно выбрал такие из них, повышенная эмоциональность которых не вызывает сомнений, так как сказывается в структуре стиха: каждое стихотворение начинается какой-нибудь тарабарской запевкой, имеющей характер междометия, выкрикиваемого по нескольку раз: тенти-бренти, дон-дон-дон, ай дуду-дуду-дуду, а чучу-чучу-чучу и т.п. В этих междометиях ярче всего выражается плясовая сущность народной поэзии для детей. Тут топот ног, тут вскидывание рук, тут опьянение звуками – воистину дети всего мира – одна сплошная секта прыгунов.
Ситцевый галопа!
Ситцевый галопа!
Я не та-ак волоку,
Бутерброд
За горою
Жил да был бутерброд
Захотелось ему
Прогуляться,
На траве-мураве
И сманил он с собой
На прогулку
Краснощёкую сдобную
Но чайные чашки в печали,
Стуча и бренча, закричали:
«Бутерброд,
Сумасброд,
Не ходи из ворот,
А пойдёшь –
Пропадёшь,
Муре в рот,
Муре в рот,
Муре в рот
Годятся лучшие врачи
Лишь для анализа мочи.
Ты маг и чародей, мудрец из мудрецов,
Ты силу приобрел такую колдовскую,
Что скоро – верю я – откроешь мастерскую
Для воскрешенья мертвецов.
И я, старик, с мольбою,
Стою перед тобою
И кланяюсь тебе, как брату,
Чтоб воскресил меня по блату.
Корней Иваныч нездоров.
По понедельникам и вторникам
Он должен жить святым затворником,
Но по средам,
Но по средам
Он весь в распоряженье дам.
© Корней Чуковский, 1904-1969.
© 45-я параллель, 2007.