Константин Матросов

Константин Матросов

Сим-Сим № 3 (243) от 21 января 2013 года

Общий компьютер

 

 
из города
 
I
слизнула сливки с города весна,
пополнилась банкнотами казна
деревьев, что свои продали шубы.
в пространство ливень вставлен, а не кокс.
светило демонстрирует свой бокс,
пятиэтажкам выбивая зубы.
 
мне здесь не нравится совсем. ни бар,
ни улица, с которой отблеск фар,
ни смех порнокопытных тёлок, скорчен
чей фейс, солому держащий во рту
пластмассовую, лучше я пойду,
пока к столу не прилепился скотчем.
 
очередной подросток, что ни день,
здесь быстро превращается в мишень
для странного замедленного дартса:
как дротик тычет он по венам шприц
в надежде выиграть какой-то приз,
но сомневаюсь, что ему удастся.
 
одни себя укутали в бетон,
другие копят деньги на батон,
а третьи в шёлке, бархате и плюше.
безжалостные кулаки домов
под дых закат мутузят и с боков,
кромсая облака и солнце плюща.
 
я не хочу с похмелья поутру
в автобусе капустой кенгуру
кормить, чтоб не сказала, что я заяц.
и не хочу я с некоторых пор
быть выше – как естественный отбор
диктует – наравне и пресмыкаясь.
 
а выбравшись из транспорта потом,
идти, чтоб кашу или суп с котом
расхлёбывать – шагать, к тому готовясь,
что будет драть семь шкур свирепый босс.
в селе пребуду лучше – нищ и бос,
чем дрейфовать сквозь ус китовый в офис.
 
II
угрюмый лес, промокнувший в дожде –
всё это небо ходит по нужде,
расстёгивая с грохотом ширинку.
вдоль леса, как канаты, – провода
столбы несут, пришедшие сюда
затем, чтоб очертить пределы ринга.
 
жонглируют пернатыми – то вниз,
то вверх деревья скидывают птиц;
их тени отделяются от бора
и мечутся, как ножницы, в траве,
а то стригут сам воздух в синеве,
тем замаскировавши цель отбора.
 
здесь издавна спокойная резня;
покинув в камуфляже березняк
крадётся врассыпную мокрой пашней
отряд берёз с намерением влезть
в ряды сомкнувший ветку к ветке лес –
с осинами сразиться в рукопашной.
 
внутри чащобы – в рубероидной мгле
топырят ветки об одном стволе
вповалку, в клинче или в виде дубля,
вразброс, фехтуя или же впритык
не в силах вытолкнуть из глотки крик,
беззубые вотще раззявив дупла.
 
пернатые летают вкривь и вкось
на тоже хищных как они стрекоз –
гибридов вертолёта с дельтапланом.
отхлёстанный деревьями закат,
отхаркивая кровь, ползёт за кадр,
прижавши облака к венозным ранам.
 
расстроен, ведь из города в село
желание покоя привело,
однако быть придётся наготове:
по стеблю ржавому ко мне шустрит
клещ и несёт в себе энцефалит
моей пока ещё здоровой крови.
 
начало зимы
 
наверное, в тот день пришла зима,
надели шапки на себя дома
и глаз, как старый фотоаппарат
ловил два цвета, а не всё подряд.
я выключил пищащий телефон
и вышел из изгвазданной маршрутки,
вокруг – типичный поселковый фон,
луна навроде некого шурупа
закручена по шляпку в небеса,
у магазина грустная дворняга,
которой снились шпиг и колбаса,
витрина отражала нас двояко.
 
но даже здесь – плечом к плечу с природой
уже был несвободен человек
и упивался этой несвободой,
меся наваленный горбами снег.
огромный дух природы был обуздан:
сама земля, закрученная, вскачь
летела прямо к человечьим бутсам
в меридианах, как футбольный мяч.
как новый зевс, столбами был спелёнат
железный трансформатор, бигуди
носящий, и как боги только стонут
протяжный стон дрожал в его груди.
великий бог, теперь – домохозяин
туда, откуда пятится зима
в анестезию городских окраин
он стрелы посылает задарма.
и люди в кухнях, полузасыпая,
где стёкла жирный скрадывает чад,
глядят сквозь них, как снег всё засыпает,
не отрываясь сквозь стекло глядят.
 
деревья берегли фрактальные структуры
и сбросили желтеющие шкуры,
что превратились в перегной и слизь,
а позже в полушубок облеклись.
и робко, будто бы скрывая корысть,
они тянули сотни тощих шей
в корыто света – тускловатый конус
торчащих как попало фонарей.
 
я на мосту над маленькой рекою.
пока мы спим, идём и говорим,
зима своей холодною рукою
на лёд ссыпает кучей героин.
природа, чтоб никто не заподозрил
втихую с ветерком вдохнув его,
тайком поспешно вытирает ноздри,
как и не совершала ничего.
 
я той зимой подобен был ребёнку,
в больнице засыпал к стене впритык.
без исключенья под одну гребёнку
всех окружающих знакомых стриг.
и отключал я звук у телефона
и видел – от тебя идёт звонок,
и окромя того, как удивлённо
никак на это я смотреть не мог.
я уходил к рождению от смерти,
в прошедшее сквозь толщу всех времён,
от ежедневной глупой круговерти
на сто лет или даже миллион.
я думал, как бы вскоре, может, завтра
не выдернули кто земную ось
и в новом мире от тираннозавра
с тобой бы нам спасаться не пришлось.
 
общежитие
 

н. б.

 
сначала в центре, как мокрицы в щель
вползают люди, грузчики – улитки
в базар. и воздух – порванный словарь.
и колоннада тянет ближе ель,
дорическую отскоблить улыбку
от граффити. понурясь, спит фонарь.
 
вдоль грязного забора, где бомжи
и гопники обычно с парой банок
спускаешься по тропке и идёшь
к родному институту, где баржи
в реке строгают воду как рубанок,
торчит у парапета молодёжь.
 
но этот навсегда привычный путь
пятиэтажка вдруг мне преграждает,
и засосав в холодный вестибюль,
всё не спешит обратно отхаркнуть,
поскольку так спасает от дождя, от
его накрывших город мокрых пуль.
 
я жил в общаге этой, мы тогда,
как ягоды, засунутые в блендер
пропущенные через турникет,
размешивались в этажах всегда,
спеша поверить россказням и бредням,
оставив у порога пару кед.
 
тот сессию не сдал, а та дала
тому-то в этом месяце по пьяни.
у коли на втором сегодня день
рождения, а куча всё мала
и сплетни длятся. в джинсах ни рубля нет.
из всей еды две кильки и пельмень.
 
но есть всегда на выпивку зато.
и время есть, просунув меж балясин
колено, находиться у реки.
несутся сзади шумные авто
на пешеходов нагонять боязнь.
разломанное солнце на куски
 
в воде. и, нагулявши аппетит,
идёшь туда, где подавился кашлем
бронхитным над посудой грязной кран.
на плитах исцарапанных скворчит.
туда-сюда порхают все в домашнем
девчонки. на тарелке таракан
 
обозревает то, куда попал –
кругом вода и не завёрнут туже,
чем надо заливает мойку до
краёв жестокий кран и остров мал
и далеко до кафелевой суши,
прощай, усатый, крашеный в бордо.
 
учёба, пьянки, девушки, друзья –
теперь всё это в недалёком прошлом,
мы разлились как будто ассорти.
и память, полустёртостью дразня,
играет так с воображеньем дошлым,
что даже сон сметает на пути.
 
у вокзала
 

е. н.

 
провожаю тебя надолго я.
ни на век, ни на год, ни до вечера –
навсегда. твои взгляды колкие,
а мои теперь недоверчивые.
 
мы стоим у вокзального выхода,
в желтизне фонарного конуса,
в облачках наших общих выдохов
только точки из снега, как в комиксах.
 
посыпает как будто нехотя
проходящих, поскольку по фигу,
одноглазый неряха перхотью,
с видом согнутого дистрофика.
 
из одежды трусы бумажные
на всём теле его бетонированном
и среда для него не страшная:
он стоит на месте, что б ни было там.
 
и проносятся сумасшедшие,
на секунду в уши просовывая,
из окна приоткрытого шершни нам
песни глупые и попсовые,
 
уезжают, закинув за спину
хвост за ними скользящий волоком,
светофоры моргают заспанно,
небеса затянулись войлоком.
 
зацепиться мне больше не за кого,
я как снег, что течёт за шиворот,
как уедешь, замечу резкую
перемену – город завшивеет.
 
от набрякших слёз всё призрачное,
и щиты рекламные с брендами
исказились, публично капризничая
и толпа смешалась как в блендере.
 
ну, прощай. и пусть не потребуются
наши чувства, но будут в памяти,
как последние автобус с троллейбусом,
что сейчас убежали в панике.
 
ухожу я в сумерки снежные
в перехода тёмное лядвие.
наши жизни теперь не смежные,
хоть любовь не сломалась надвое.
 
общий компьютер
 
и видео и фото
с компьютера я стёр.
весь день играю что-то
в одну игру «сапёр».
 
все файлы и все папки,
где были мы с тобой
уведены за лапки
в корзину на убой.
 
вон там стоим в обнимку,
целую я тебя.
я очищаю снимки,
как память от репья.
 
компьютер – кладовая,
где общая из нас
та память, что, не знаю,
в мозгах не убралась.
 
компьютер – отпечаток
совместной жизни двух,
пока в пространных чатах
спор вовсе не потух.
 
как отоларинголог,
держа потёртый диск
по горлу пыльных полок
устраиваю иск.
 
теперь все фильмы, песни,
что вместе каждый день –
история болезни,
пространный бюллетень.
 
раз ты пока осталась
ещё в моём мозгу,
в компьютере, как старость
тебя стереть смогу.
 
поддельное пространство
ещё с тобой делить
не буду больше – баста –
«delete», «delete», «delete».
 
пароль на почту скоро
поставлю, как замок.
лишь твой рекорд в сапёра
побить так и не смог.