Константин
Лобов

* * *

Утро в город заходит всегда от восточных ворот,

Вперемежку с туманом, а нет – то тогда с облаками,

Всякий раз, натыкаясь на ночь, пробирается вброд,

Будто крот, осторожно, на ощупь, слепыми шажками,

Щурит глаз и пытается каждый неясный предмет

Рассмотреть досконально, обнюхать, погладить по коже

И сравнить первородство с безродностью прошлых примет,

Только, память подводит, рассвет повторить невозможно.

Импрессионистично, по-детски, привстав на носки,

Отвечая урок из-за школьной классической парты,

Свет небрежно тушует неброские с виду куски,

Сквозь туман проступают эмблемы, щиты, алебарды…

…Впечатленье дурное, всё смазано, чья-та мазня.

Но проходит мгновенье. И вот, на картине вельможно

Проявляется город, законченным видом дразня.

Закавыка одна: это всё повторить невозможно.

сентябрь 2020

* * *

В последний раз почувствуешь себя

Приставленным к ветрилу бытия

На утлой лодке, сорванной с причала,

И бурей отнесённой в океан,

В котором, без предела и начала,

Приговорён носиться по волнам.

В ночи, распахнутой над сумрачной долиной,

Волами тучными с блестящей чешуёй

Пасутся волны, перемешивая глины

Глубин глухих. Всю ночь передо мной

Идёт страда, и ветер запрягает

Стада мычащих волн. В продоль и в ширину

Бредут валы, как плугом, налегая

Хребтом вола на встречную волну.

Гуртовщик-ветер неустанно хлещет

Охапкой розг по спинам валунов,

Но вместо крови – горькой пеной блещут

Живые скалы грозных бурунов.

Их не унять. До собственной кончины

Взрыхлят и перемелют наготу

Распаханной в глухой ночи пучины,

Посеют свет. Здесь звёзды прорастут

И отразятся в бездне чернозёма,

Заколосятся вышней тишиной.

Мне не пройти страду – в щепу изломан

Мой старый ялик валовой волной.

сентябрь 2020

Цикады Осипа Мандельштама

Пью ночь, как воду из бокала пьют.

И мотыльком, тайком, мечусь по ночи звёздной.

Мне виден свет, мне выделен приют –

Лишь поле перейти по карте пятивёрстной.

Не тороплю мгновенья высоту,

Вцепившись в воздух и держась за стремя,

Как часовой, забытый на посту,

В молчанье скорбном провожаю время.

Пью ночь, обточенную об углы локтей.

Впиваюсь в речь цикадных пилигримов,

В цитатный рой ушедших в ночь гостей,

Летящих впереди и в темноте незримых.

Калёный оттиск, втиснутый в петит.

Под правою рукой белеет, как страница,

Пространство тех, кто следом полетит.

Мне лиц не различить, меня слепит зарница..

сентябрь 2020

К Урании

Мне бы каплю дождя

на иссохшую в плаванье душу.

До минут низводя

свое прошлое с будущим – в сушу

их вложить бы хотел,

только волны с настоем печали

укрывают предел

горизонта своими плечами.

И как будто во сне,

всё качнулось. Забыв оглянуться,

я плыву в вышине,

столько неба вокруг, но проснуться

всё никак не могу,

усыплённый качаньем напева,

в своём теплом мозгу

я – как маятник – справа налево

или наоборот.

И покажется, что гениален

этот круговорот:

линза – плоска, но взгляд вертикален.

И следит циферблат,

как секунды сцепляются в строчку,

и сквозит через взгляд

то ли вечностью, то ли отсрочкой.

2002

* * *

Я мало выпил: надо было пять,

Возможно десять,

Я устал считать,

Запоминать и сравнивать предметы.

Но, что-то лезет в душу.

– Изыди.

Не отстаёт и душит.

Впереди

и позади

Мне ничего не видно.

Смотрю на небо –

Есть на свете Бог.

Ко мне он до сих пор не слишком строг.

Возможно, он реликт или творенье

Нездешних мест.

Но с моего рожденья

Он наблюдает, как стараюсь я

Сокрыться от законов бытия:

Уйти в расход,

Окончить дни свои

Без божьей кары и его любви.

В огромном знании, как в чаше золотой,

Не больше золота, чем серебра и меди.

И невзначай, чтоб подтвердить, проверить,

Что всё – разновелико изнутри,

Господь даёт мне шанс,

Но я тоскливо

Взираю на бесцветный потолок

И ничего не вижу, только клок

Безмолвного, как до молитвы, неба.

Возможно, в перспективе Бог на Феба

Похож анфас?

Но в профиль не могу

сказать, я не читал Сковороду

Г.С. А зря:

По сути, лишь пургу

Я различаю. Встану, свет зажгу.

Спасибо, Боже. Разрешил дышать

Душе бессмертной.

Поздно мне решать,

Кем зарождается душа

На первом  вдохе

И после выдоха последнего,

Куда уходит вспять?

Вдруг, не вдохну,

Вдруг – незачем дышать?

Я мало выпил: надо было пять,

Возможно десять.

Я устал считать,

Запоминать и сравнивать предметы.

сентябрь 2020

* * *

Так, видимо, растут цветы,

Так прорастают окончанья

Из слов травы. Немы, просты,

Прозрачны жесты, примечанья,

Приметы прошлых зим и лет,

Обеты, данные до смерти

Ворвавшихся слепых комет,

Разбитых в центре круговерти,

В траве из гула снов и слов,

В волне, хлестающею гривой, –

Внезапный, неземной улов

Осколков света: прямо, криво,

Как рикошет из всех пространств,

Пронзительнее ре-диеза,

Так звёзды падают на нас

Монетами из царства Креза.

2003

* * *

«Что сделать мне тебе в угоду?

Дай как-нибудь об этом весть…»

Б.Пастернак. Памяти Марины Цветаевой

Что стеречь? Стереть и только. Слово

выше всплывшей фразы сквозь засовы

лезет, исправляя гранки;

грудь растеряна. Одна на полустанке

остаётся дожидаться, то, что свыше

будет. Есть, ведь был же

свет: так факелом по коже

– узнаёшь, что ближе, что негоже

смерти перед сетью изобилья

слов. Удавишься? Попытка – не бессилье.

Речью заполняя письма, встречи;

что грядёт – то будет, может сжечь их?

и, вгрызаясь в воздух, в область слуха,

обогнать, умножить? эхо глухо...

Остаётся след, поверхность. Где-то,

очень далеко, письмо – ответом:

что? запреты отстоялись в вина?

пей! верёвка, шарф, там – всё едино.

Без вины она, с одним предначертаньем

дневников. Под чёрной с белым тканью –

руки, грудь растеряна. Ответь: что стеречь,

как быть, когда иссякнет речь?

1990

Пять повестей

Елене

1

Войди в мой дом, перепиши начала.

Поспешность ткани придержи

Неторопливостью причала

И руки тайной обвяжи.

Мне руки тайной завяжи

И поднимись на выступ ночи,

Где сны –  пустыни миражи –

Свои слова о воздух точат,

Словно испанские ножи.

И прикоснись холодной местью

Незримой стали острия

К едва заснувшему предместью,

Чтоб предрассветная струя

Гремучей, неусыпной смеси

Блеснула кожей, как змея.

И зашуршала, как змея,

Между лопаток, тратя вечность,

Туда, где рушится заря,

И не дают расправить плечи

Ещё холодные моря.

И как развязывают петли

В полёте утреннем стрижи,

Входя в дождливые столетья,

Мне руки телом развяжи.

1990; 2017

2

То отступала, то пленила,

записывая в посредники.

И окна небом заменила,

срывая крыши, как передники.

Ты та, другая. Или, или…

Все сказано, но повторяться

Приходится. Углом застыли

в ознобе пальцы. Притворяться

собой. Озоновые кили

в промокшем вечере резвятся.

И не понятно: или, или.

И повторять, и повторяться.

И снова по диагонали

Врываться в скученность болезней,

И ждать в приёмной госпиталя, 

Любых перевранных известий.   

Ждать дверь, которой не по силам

Открыть пространства хрупкий полог.

Соединяла, будто мстила.

Дрожа, держала, как осколок.

Но грани удлинялись эхом

И множились, соударяясь.

На площади стояла Гретхен.

Во всех закатах повторяясь.

1989

3.  Фауст

Гроза спешила мир запомнить

Таким, каким он быть посмел:

Не понимающим спросонья,

Что жизнь изводится, как мел.

Вошёл, как будто бы приснился

Обоям тёмным, потолкам,

Камину и бессчётным лицам

Приникших к перекрестью рам.

И, вызванная Сатаною,

Стучалась жажда в окна губ.

Но крыши окатив волною,

Гроза вершила Страшный суд.

Входили: то поодиночке,

То целой сценой, но двоим,

Задуманным единой строчкой,

Никто исчадья не простил.

И мертвенное удивленье

Скользнуло в трещины мостков,

Ища защиту в заточенье,

От стука дамских каблуков.

Трещало платье от разрядов.

Пряма, как молнии ожог,

Она прошла, конечно, рядом,

Что лоб от напряженья взмок.

Она ему ещё не мстила

Плечом, откинутым назад,

И дьявола ему простила,

И сон дурной, зовущий в ад.

Она ему уже не мстила.

Вошла, как Эльмовы огни.

Не узнавала, лишь молила,

Чтоб чашу мимо пронесли.     

1990

4

Заплаты заката на тьме темнокожей

остаток распада на запад рогожу

чадрою восточной бросает, и слепы:

дорога, карета и платье из крепа.

Подъезды далёки, проёмы забиты,

но картою в масть все сомнения биты.

На мост разводной успевает карета.

Дорога, как платье из чёрного крепа.

Тревог перекрёстки в оковы отлились,

на руки упали и в спицы вцепились.

В декабрь, в расход – из бульварного склепа,

несётся карета и платье из крепа.

И за город рвутся, забыв о засаде

по бреши, размытой в гранитной осаде,

по времени, вырванному из вертепа:

дорога, карета и платье из крепа.

1989

5

Вы не видали их, успевших

уйти по неокрепшим вьюгам

и затеряться в захрипевших

метелях, запряжённых цугом.

И, видимо, заставы правы,

колокола твердят об этом,

что нет пронзительней отравы,

чем повесть покидать дуэтом.

В столь бесконечно ясных смыслах

расчерчено свеченье неба,

на оловянных коромыслах

расплескивая всплески гнева.

Так вечность всходит круг над кругом,

чтоб окольцованное время

пространство вспахивало плугом,

в подзол сводя людское племя;

подобие в его деснице:

устанет трепетать запястье,

и снова сыпаться пшенице

в горнило ненасытной пасти,

и снова в забытьи заставы

пройти, укрывшись лунным светом,

и плыть пронзительной октавой

над неоконченным дуэтом.

2019