Константин Кондратьев

Константин Кондратьев

Новый Монтень № 10 (643) от 15 мая 2025 года

Из Панино в Дивеево и в обратную

(Записки на промасленных манжетах, 10W-40)

 

 

Nie ma juz ciala, а boli mnie glowa...

Возвращался с одного из объектов (на хлеб насущный подрабатываю садовническим ремеслом, или как нынче говорится – ландшафтным дизайном: всё «в полях» да «на полях» – и пашем, и сеем, и полем).

 

По обстоятельствам надо было сделать крюк, так что в нынешний раз подъезжал к Воронежу по Ростовской трассе.

Пришлось на час, когда заходящее солнце било прямо в лоб: сквозь муть лобового, среди бликов на стёклах и крышах впереди едущих – глаза в глаза...

Глаза слезились.

И голова заболела: весь день собиралась, а тут решила – пора...

И единственное, что в ней крутилось: вот эта строчка из «Плавания» Елены Шварц: «Уже нет тела, а голова болит...»

 

______________

* Райцентр в Воронежской области

 

 

НРАВСТВЕННЫЙ ЗАКОН

В Дивеево попал к Успению Богородицы, 27 августа. Паломническую поездку подарила на день рождения бывшая жена, с которой по весне этого года как раз и развелись. Наверное – в утешение. Хотя сама про себя она говорит, мол, «я – агностик»...

Ехать должны были от Покровского собора (бывшего кафедрального). На этот раз никто меня не провожал, так что на дорожку пить кофий на соборной площади из передвижной largus-кофейни не стал, прошёл с рюкзачком сразу на напутственный молебен.

Там же нам, «паломникам», объявили, что все автобусы соответствующего класса сегодня отправлены в Курскую область – на эвакуацию. Так что мы поедем на том, что осталось.

И справедливо напомнили, что Бог терпел и нам велел.

Поехали. В дорогу под руководством продвинутой экскурсоводши хором прочли молитвы Николаю Угоднику и Митрофанию Воронежскому, а приложенный ей продвинутый парнишка пел в автобусный микрофон псалмы.

 

Автобус сломался почти сразу на выезде, в Бабяково. Причём так неудачно: там Тамбовская трасса, и так-то «неширокоформатная», сплошь ограничена отбойниками и съездами, так что транспорт наш сумел докатиться только до разграничительного «островка» посреди дороги и стал намертво. Слева и справа вечерний поток машин, выходить не полагалось.

Часа полтора мы пели псалмы, а я с тоской мечтал покурить на свежем воздухе да вспоминал о заветной фляжке, без которой какое уж путешествие?.. Потом приехал аварийный сменщик, и нас переэвакуировали в него хором и гуськом по двойной сплошной...

 

...доехали. Поутру ни свет ни заря исповедался, причастился («плавающим и путешествующим» дорога в постный зачёт идёт).

После долгой вечерней праздничной службы оскоромился: вышел из монастыря, взял чекушку, пивка и крабовых палочек – отошёл подальше, на какую-то загаженную галками скамейку, но с урной рядом (а то у них там в Дивеево с урнами почему-то беда-беда, я так не привык). Расположился то есть. Чекушка, конечно, во внутреннем кармане, а Лёвенбрау прямо так – на лавочке.

Тихо, ни людей, ни машин...

Правда, минут через десять мимо проезжает белый УАЗ «Патриот» с символикой Росгвардии. А ешё через минуту-другую подходят два очень вежливых человека в форме:

«Добрый вечер», – мол.

«Это да», – отвечаю.

«Приехали, наверное, откуда-то?»

«Ну да, – говорю, – из Воронежа».

«Но вот баночкой так светиться... прямо на нашей главной улице!..»

«Понял, – говорю, – уважаемые. Просто мне съёмная хозяйка в доме курить не велит. Ну да и ладно, я у крылечка на скамейке в темноте покурю».

Они: «Вот и мы никакие бумаги составлять тогда не будем».

Всё так по-доброму.

Право слово – святые места...

 

Прихватил я недопитое пивко, да и дошкандылял до лавочки между палисадниЧКами, огороДИКами, сарайЧИКАми. ТемнотиЩА.

 

А над головою – «бездна, звЕзд полна!..»

И скамейка. Урны, правда, не было, но я пачку докурил, открыл другую – а в первую все бычки скинул. А потом в мусорное ведро хозяйке отнёс: про курение она регламентировала, а про какой мусор в ведро кидать, а какой не можно – нет...

«Нравственный закон» тоже тяготеет к буквальности:

дура-лекс он и есть дура-лекс...

 

______________

** Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь (Нижегородская губерния)

 

 

Я давно перестал любить ездить на машине. Не в смысле «не люблю ездить», а в смысле «перестал любить как когда-то».

Сегодня опять возвращался позже обычного. Так получалось, что почти на всей протяжённости трассы заходящее солнце – прямо в глаза. Опустил козырёк, по максимуму приподнялся на кресле. Поле зрения – узкая «смотровая щель» между капотом и впереди едущим автомобилем.

Поймал себя на мысли, что ехать можно практически вслепую. И нормально так, шустро ехать (благо, никакой колхозный зилок нынче впереди не попадался, и обгонять по встречке нужды не было).

А ещё поймал себя на мысли, что мысли при этом какие-то другие, о другом...

Не такие, какие бывали, когда ты летел, а перед тобой летело и распахивалось пространство...

 

Успение Богородицы – удивительный праздник. Перекликающийся, аукающийся – и вширь, и вглубь. И в высь, естественно – пронзительно синюю, как небо кончающегося лета... Не даром его считают Малой Пасхой. Человеческой.

По возвращении за рюмочкой рассказывал об этом тёще (которые, как известно, бывшими не бывают). Хотя она всю мою сознательную с ней жизнь позиционировала себя в качестве мистика, зачитывалась Кастанедой и засматривалась Секретными материалами с Дэвидом Духовны, гадала подругам на кофейной гуще – не так давно, обнаружив, что не помнит: крестили ли её во младенчестве, этим озадачилась. Многоуважаемый всеми друг семьи Андрей Брониславович, почтенный прихожанин, тоже этим озаботился. Мне оставалось только сопроводить её в храм Кирилла и Мефодия, где батюшка подверг её чину крещения, но с какими-то своими профессиональными оговорками на случай, если таинство уже было совершено. С тех пор тёща и к моим россказням стала относится со вниманием.

 

«Так вот, – говорю. – Матерь Божия Мария последние годы жила в Эфесе под попечительством преданного Иоанна. Когда же был ей знак, что пора, отправилась в Иерусалим, чтобы умереть и быть погребённой на родине отцов, как и следовало по закону. Там она, само собой, восхотела проститься с ближними своими, и апостолы тотчас явились. У них на руках она и умерла, хотя и сопровождалось это многими чудесами. Их же руками она была погребена, как положено по закону, в семейном склепе. Хоронили там и тогда по-своему: не закапывали в землю, а клали в пещеру, склеп, приваливали вход камнем... А когда спустя, как правило, продолжительное время опять заходили туда, чтобы положить нового семейного покойника, то прах и истлевшие косточки прежнего собирали в урну, и устанавливали ту урну где кому захочется, хоть и перед входом в дом.

Так по закону апостолы и сделали, и был это день успения – то есть празднуемый непосредственно 28-го августа у нас сейчас.

Но не зря же это малая человеческая пасха. Потому что случилась оказия: один из апостолов на прощание с Марией опоздал, обстоятельства не позволили. Кто?.. – догадайтесь, Татьяна Евгеньевна! – правильно, конечно же Фома. Явился он на третий день, и был глубоко расстроен и опечален, и горько сетовал... Ну остальные и говорят, мол, брат, ну что делать... Ну пойдём хоть на одре на Неё глянешь... И пошли. И отвалили камень. И вошли в склеп. А там – никого!.. И ничего. Только Пояс Её на каменном жёстком ложе...»

 

Так вот – главное празднование Успения происходит именно на третий день...

А я по монастырской Канавке тоже прошёл, правда, уже днём следующим. Но сколько шёл – смотрел на дивно («роскошно») цветущие розы и гортензии и повторял (как и положено – не знаю, сколько раз): «Богородице Дево радуйся!..»

 

 

НЕДОРАЗУМЕНИЕ

Регулярность утренней дороги туда и вечерней обратно настраивает на философический лад...

Вот, скажем, Тамбовская трасса до развязки «Орлово – Новая Усмань». Дорога сделана в две полосы. Но при этом очень широкие заасфальтированные обочины.

Как ведут себя нормальные водилы? – Видишь в зеркальце, что тебя нагоняет кто-то явно быстрее тебя, спокойно и добровольно принимаешь вправо на комфортную обочину и даёшь ему возможность тебя обогнать без выезда на встречку.

А он тебе пару раз «аварийкой» мигнёт в знак благодарности.

А потом сам какой-нибудь колхозный зилок нагонишь, тот понимающе сдаст вправо, и ты тоже пару раз ему мигнёшь. Обычное дело.

Нормальное дело!..

Однако, в массе нормальных водителей попадаются «блондинки». И «брюнеты».

И тут начинаешь притормаживать, увеличивая дистанцию с впереди идущим, ибо кто знает, чем окончится полёт промчавшейся слева оторванной бэхи на ближайшем слепом пригорочке, а тормозной путь на сотне, как ни крути, метров пятьдесят.

Либо просто тупо пристраиваешься в ряд плетущихся в хвосте какого-то «недоразумения».

Я к чему?

Именно к понятию недоразумение.

Ёмкое слово...

 

 

О ЖИЗНЕННЫХ ПОТЕРЯХ

Сегодня на объекте стриг кустики. Стопицот шариков всяко разных. Участок старый, знакомый: не первый год здесь стрижём, не второй и не третий...

К тому же один из любимых, и вообще, и в частности. На самом берегу реки, это вообще-то типа «летняя резиденция» – для купания, гостей, шашлыков-барбюков, банька опять же. Хотя основной участок и жилой дом заказчика тут же – минут пять езды в том же посёлке, но на горку (там мы тоже стрижём, но там туйки штопором и можжевельники «a-la бонсай»).

Но и тут и там всё основательно – хозяйский дом, гараж, гостевой домик (туалет, ванная, гостиная, пара спаленок. Ну и кухонька, само собой – чай, кофе, все дела.) Когда мы приезжаем туда работать, хозяева велят своему узбеку открыть нам гостевой домик: чтобы где переодеться, перекусить, передохнуть. Особенно классно это глубокой осенью бывало – там везде тёплые полы!..)

В общем, говорю же – прекрасные участки, замечательные заказчики...

Но тут я не об этом. Смотрел сегодня не только на свои спирейки-кустики, не столько на роскошные в эту пору всяко-разные сортовые злаки всех размеров и мастей. А на берёзки. Точнее – на берёзы.

Участок проектировался грамотно, в два уровня – с сохранением того хорошего, что там уже изначально было. А хороши были берёзы: взрослые, статные, пара групп внизу, и совершенно царственная – императрица! – на верхней террасе над домом, фактически – доминантой над всем участком. Метров за тридцать высотой и величаво-раскидистая.

Я помню её всю тягуче-плакуче-зелёную...

Первыми стали уходить скромницы внизу – грунтовки очень близко. А может – просто возраст: у берёз же с человеческим вполне соизмеримый.

Но и «хозяйку ланшафта» потихоньку начало подтачивать. Сначала почти незаметно – года три-четыре назад подусохли самые верхушечки самых верхних веток. Но мы то знаем: самые верхние побеги связаны с самыми глубокими корнями. А значит – всё...

Всё в обратную.

За последний год-два очень резко, по экспоненте. Очевидно уже всем, а не только мне.

Но и опять-таки я не о том. Это что? – понятно: природа вещей.

Я о другом.

Подумалось:

– а вот если бы я был хозяином этого участка, я б, пожалуй, переживал бы больше, чем от потери любимой собаки или кошки. А может даже – жены. Да, собаки и кошки – часть твоей жизни. Жена – часть тебя...

Но всё же потеря, очевидно касающаяся не только тебя и не столько тебя, а всего твоего жизненного пространства-времени – ландшафта, который изначально был и всегда будет гораздо большим, чем ты – она действительно здесь невосполнима.

 

 

СЧАСТЬЕ И КОМФОРТ

А вы замечали? – замечали наверняка!

Иногда ложишься вечером в постель – и оказываешься в таком блаженном тепле и уюте – как в младенчестве...

Меня поражал диванчик в дивеевском «нумере» – съёмной квартирёнке частного сектора двухэтажной позднесоветской застройки. Вообще-то казённой, но с палисадничками, огородиками, сарайчиками.

Нумер был весьма приличный – на уровне самой важной гостиницы райцентра, посещаемого столичными командировочными с подорожной по казённой надобности: «евроремонт», ванная-туалет, кухонька с микроволновкой, электрочайником и отключённым за ненадобностью холодильником.

Ну и чистенькая комнатушка об двух кроватях, которую я делил с «профессиональным паломником», мужичком хорошо под-за семьдесят, который побывал где только ни: от Александра-Невской до Киево-Печерской, поднаторел – и по вселению сразу определил себе широкую кровать у окна. Ну а я угнездился на диванчике напротив платяного шкафа.

Как мне на нём спалось!..

...По возвращении решительно перетряхнул диван свой домашний, застелил его поверх поверхности вдвое сложенным евроспальником поуехавшей в Черногорию дочи, накидал кучу подушек и «думочек», клетчатый плед постирал с кондиционером – не-а!..

То рука затекает, то нога из-под одеяла выскользнуть норовит. То вообще, крутишься-вертишься – а тут уж и рассветное солнце прямо в глаз сквозь все наваленные на голову «думочки», да ещё и нос не дышит...

Да, в Дивееве и ночевал-то всего четыре ночи. Ложился поздно: то то, то сё, то службы длинные, монастырские.

Вставал по-разному: когда рано, когда – заполдень... Под простынь сразу заглянул: нет ли там какого «евроматраца»? – на удивление не было – всё попросту.

Напарник мой тоже не сибаритствовал.

Возвращался довольный – на всех службах во всех храмах побывал, во все источники окунулся и по Канавке с крестным ходом прошёл!.. – вот только цыгане своим табором чуть не затоптали (кого-кого и чего-чего – а цыган и ворон в Дивеево на Успение видимо-невидимо, в отличие от урн).

Потом наводил себе чай и читал на кухне Молитвослов к следующей заутрене. Тактично интересовался: мол, свет засыпать не мешает?

Я: да нет, я тут при ночничке почитаю, если что.

В последний вечер как-то к слову/не к слову сказал мне, что он ровесник президента. И тоже из Питера.

А за два дня до этого я тоже решил пойти на самую раннюю службу – к шести утра надо было быть уже у монастырских ворот. Проснулся по будильнику, но резво вскакивать не надо – курить и кофий пить по такому случаю не положено.

Так что потихоньку всплываю из волн тепла и уюта...

 

И слышу: напарник мой на своей широкой кровати в темноте тоже уже не спит – косточками трещит-щёлкает, суставы, видать, вправляет/разминает. Готовится к ранней службе. После комфортной ночи.

 

 

КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС

С детства и всю жизнь меня завораживала нота летящего высоко-высоко самолёта. Особенно – в небе позднего августа, раннего сентября – за зрелыми бело-ватными облаками – в пронзительно-щемящей сини свершившегося лета. Лета Господня...

Теперь я не люблю звук летящего надо мной самолёта. Мне неприятно. Даже если я на безлюдном просёлке посреди заброшенного поля, отцветшей гербарно-графичной пустоши, среди редких груд красочно-разномастных тыкв и переросших кабачков...

Что случилось?..

Вроде и я – тот же. И мир вокруг меня – тот же.

И тропинка – та же.

И небо. Не-бо...

 

 

ОТКРЫЛАСЬ БЕЗДНА, ЗВЕЗД ПОЛНА

Да:

«Все спасутся по милосердию Божию, один я погибну по грехам своим...»

Но, с другой стороны:

«В бездне греховной валяяся – вижу милосердия Твоего бездну...»

 

А вы всё – Кант, императив… – ну да, ну да – аперитив, корпоратив, аккредитив...

 

 

В предпоследний раз ездил в Панино не по делам. Точнее, тогда даже не в Панино, а дальше, за него – ещё километров двадцать по трассе, а потом вёрст десять, но не направо, а налево.

Зазвал к тому неожиданно стародавний приятель: «Выходной, поехали – тутошняя маленькая Карелия, каскад прудов, цапля в камышах, орлан на ветке усохшего тополя на том берегу, куча обглоданных косточек-черепков под ним... И – никого!..»

 

Я согласился, поехали. А ночи уже были ожидаемо холодные, так что я второпях штаны, свитер, куртку в рюкзачок покидал, а из сигарет – пачку непочатую – так хватит же...

Приехали на позднем закате. Вissues подробности вдаваться не буду. (Ну, орла не было, да и цапля, видать, улетела).

Хозяева хибарки там живущие: отец и сын, махорку курят... Собака безалаберно-лохматая, с мокрым дружелюбным носом. Но это долго рассказывать. В общем, початую пачку я сыну сразу вечером ещё отдал. Дальше тоже долго, но в общем – за полночи, что мы за чекушкой с приятелем заговорились, я и непочатую пачку уговорил.

 

...когда он читал вечернее правило на длинных шатких подмостках посереди пруда, я тоже старался привстать с ящика, брошенного на эти подмостки для комфортной утренней рыбалки, и в должный момент хотя бы перекреститься. Но, по правде сказать, больше был занят всматриванием в небо – сквозь сползающие то на лоб, то на нос очки:

– давненько, давненько я такого звёздного не видывал!..

 

Поутру просыпаюсь: листочки с тихим шелестом опадают за окошком стоящего на кирпичах фольксвагена-рыдвана, где приятель-Андрюха соорганизовал лежбище, ещё летом притащив туда шикарный двуспальный матрац. Сам-то он ещё спит в лыжной шапочке, натянутой на нос. А я встал. Николай – отец-хозяин – тоже уже не спал, на двор вышел. Чай, мол, есть, прянички-жамочки, а курить? – самокрутку-то сам скатаешь, али помочь?

Не, в 80-е, когда сигаретные кризисы были, мы со школьным другом знатно козьи ножки сворачивать намастырились!.. И тут первую лихо свернул, но потом всё как-то неловчей – крошки изо всех щелей. Так что Коля снисходительно хмыкал – чо, мол, покурим? – и сам мне сворачивал...

 

Там вообще долго рассказывать. Алексей, сын, по этой весне тоже (как и брат его) умер. Почему-то незадолго перед смертью в разговоре с Андреем припомнив и меня, виденного всего-то раз в жизни...

Но я к чему? –

Андрей проснулся, и я с надеждой: скоро домой поедем? Но – то да сё... Прочесть утреннее правило. С сыном-Лёшей, который на рассвете успел тайно сходить за самогонкой (тайной – мы её не пили – не видели), сидя на днище рассохшейся плоскодонки вразумляюще поговорить...

Потом:

«Ну давай, Кость, за водичкой сходим-прогуляемся, тут хорошая вода, и колодец недалеко. И в Воронеж поедем...»

Да, недалеко... Я сразу как-то удивился: во дворе колодец, из него в чайник воду наливали? Ну ладно. Километрах в двух по абсолютно безлюдной улочке ещё колодец, вроде как старый, общественный.

«Не, не этот...»

В общем, кругом, вокруг трёх прудов, почти у выезда на трассу с крутой обочины – сварная капитальная лестничка длинная вниз, и там в рощице типа как беседка, тоже очень культурная, а в ней колодец обихоженный: с ведром, с кружкой, с воронкой, с иконкой Архангела Михаила в углу. Ну, понятно...

Вода, кстати, там действительно хорошая. (Или у меня, пока шли, в горле пересохло?..)

Пока Андрей наполнял три пятилитровые баклаги, я опять поднялся по железной лестнице к обочине дороги на трассу – там вокруг входного помостка я приметил кучу «бычков» всяко-разных. Выбрал пару-тройку из них, сладко затянулся и вернулся вниз к Андрею. Он как раз последнюю баклагу доливал.

«Знаешь, Андрей, значение термина „королевский бычок“? – спрашиваю. – Это так в мои школярские времена назывался окурок длинной не менее 2–3 см после фильтра», – объясняю.

Потом ещё рассказал про воронежских поэтесс, у каждой из которых был длинный мундштук хорошего дерева, куда те бычки и вставлялись эпохой позже. Во времена, когда я для них эти бички вокруг урны у кооперативной кафешки Арто собирал и в жестянку от английского чая Эрл Грей складывал... – (кафешка-то на самом деле называлась кАРТОфельная, но принадлежала Потребкооперации. Неоновые советские буквы братва чинить не торопилась, хотя гудела там круглосуточно, негромко и не отходя от кассы. С табачком у них и тогда всё было норм...)

«В общем, это вам не King Size – (хотя...)».

В ответ Андрей: «Да это всё понятно. Но вот скажи мне: зачем ты куришь?..»

 

На это я не нашёлся, что ему ответить (хотя одну из трёх баклаг со святой водой предложил самолично понести, и нёс всем обратным окольным путём сам – до самой машины).

 

А в Панино и сегодня был, но газон так до конца и не досеял – придётся ещё ехать.

 

 

* * *

Куда же так медленно мы
как будто не плыли – а плыли?..
«Плавание» Е.Ш.

 

Елене

 

В кухоньке тусклеет. Кошки спят на креслах.
По волне табачной ял плывёт на веслах.

Холод не собачий. Но без пса – промозгло.
Ял плывёт тяжёлый по изгибам мозга.

Ял плывёт под всхлипы – без соплей, истерик:
Чавкает натужно, отдаляет берег.

За кормой разводья. За окном – журчанье.
Это не отчаянье. Это сиплый чайник

просвистал в тумане и затеплил бакен.
Это не отчаянье. Жаль, что нет собаки...

А в углу лопата в комьях рыжей глины:
как весло, что мерно и неумолимо

ял влечёт на стрежень, нас – волной на отмель.
Мы с тобой всё реже...

Ну хоть так – хоть подле.