Константин
Кондратьев

* * *

На крутом берегу

за дорогой железной

деревенька скрипит

нищетой бесполезной.

На другом берегу,

неказистом и плоском,

городишко лоснится

копеешным лоском.

А меж ними река

катит мутные воды.

В них мерещатся церкви,

посады, заводы…

Да ещё иногда

по железной дороге

простучат в никуда

похоронные дроги.

А над ними – опять только вечное небо.

Только ковшик вина. Только корочка хлеба.

Ул. Фронтовая

Улица Фронтовая

расходится на три стороны:

тонкий намёк, мол, vaya

con Dios... Было б здорово

и вправду свалить отсюдова,

пуститься во тяжких по миру!..

Но с темечка чуда юдова –

только в лаптях – да по морю.

* * *

То ли дело рюмка рома…

Всякая путь-дорога короче воспоминаний.

Стало быть, кружка грога – это тебе награда –

медаль за заслуги прежние, те, что Маруся, Аня

иначеотмечали: «Ты??.. ой... входи!.. я рада...»

Стал быть, червлёный крестик нашёл своего героя.

Стало быть, вырос крестник под стать кавалеру седому.

«Горюшко ты моё горе...» – Они за тебя горою,

они за тобой – горами...

…Дрожки съезжают к дому.

* * *

Выше стропила, плотники!..

Говорят, до войны (до Второй Мировой) тут стояли теплицы,

и теперь хоть бы где ни копнёшь – всё сплошное стекло.

Потому поутру неохота копать – тянут опохмелиться:

вот такое теперь предпочтительней здесь ремесло.

В этом деле, опять же, своя, с позволенья, наука:

здесь и знанья, и опыт – и дерзкие гении есть!..

А потом закопаешь отца, потетёшкаешь внука –

и гвоздишь до зари по стропилам гремучую жесть.

Остановка Лобачевского

Der Ort ist daß Wort

Der Ort und’s Wort ist Eins…

Angelus

Как я здесь очутился?.. – закопав парашют

в жестяной послешкольной листве,

ещё раз затвердив, дескать, гитлер капут

пас сис жю ай лав ю и лавэ –

огляделся вокруг – а кругом ни души!..

лишь цистерны ползут по бугру,

и подумал: – Места хороши, хороши…

Вот я именно здесь и умру.

пейзаж в интерьере

Художник

За окном на крышах снег раскисший.

Галки над извёсткой колоколен.

Вот тебе и сам ты – суд свой высший.

Ну-ка, руку на сердце – доволен?..

Присмотрись – не твой ли холст за рамой?

Не твоё ли это сочиненье?

Не твоя ли постановка драмы?

Не в твоём ли полном подчиненье

Этот захолустный зимний мирик,

Этот серенький денёк январский?..

Что же ты пришиблен, тихий лирик?

Что же так растерян не по-царски?

Путь старушке с тяжкою поклажей

По буграм да ямам взглядом меришь…

Вон каких нащёлкал персонажей –

Так что сам себе уже не веришь.

Сам с собой, пожизненный острожник,

Споришь да бранишься, на трофейный –

Чей-то – кем-то вздуманный треножник

Ладя прокопчённый свой кофейник…

Странная любовь

Жил старик со своею старухой

У самого синего моря…

Пушкин

 И, взором медленным пронзая ночи тень…

                                                                   Лермонтов

  Чтобы было так: смерть с кузовком идёт по года…

Хлебников

А в дубраве, меж усов,

Ищут девушки грибов…

Ершов

Дома – дремучими китами –

С глазками грустных деревень,

С полями, кручами, лесами,

С церквушкой в шапке набекрень,

С сиренью, лавочкой, погостом,

С зубцами, спицами, рекой,

Журчащей под горбатым мостом,

С булыжной дробной мостовой,

С брусчаткой лобного отвеса,

Откуда далеко видать –

не представляя интереса,

не привлекая благодать –

До кромки ветреных просторов

С букашками чужих флотов,

До пятнышек в зрачке, в которых

Вдруг признаёшь других китов,

До искор льда хрустальной тверди,

ну, в общем, в целом и вполне –

до энтой самой синей Смерти,

шевелящейся в глубине.

Март. Конец подлёдного лова

– Париж?.. Париж – тоже провинциально.

– А что ж не провинциально, Фаина?..

– Библия…

Из частного разговора

Март пишет бурым и голубоватым –

сказать по правде, скудная палитра.

Несвежий бинт, комки невнятной ваты,

окурки в банке, мутная пол-литра…

Провинциал. Заштатных дней художник.

Забыт Евфрат, и мга над Иорданом…

По пустырям угрюмый внедорожник

ныряет в ямы и храпит карданом.

Под колесом – земля, как мёрзлый воздух.

Забит завет, и непотребны визы…

Из-под колёс: вороны, бабы с возу,

ошмётья глин – и дым, как голубь, сизый.

Вокруг – снега, изъеденные чернью,

и черенки – обглоданы снегами,

и свет, не утренний и не вечерний…

И дальний звон. И хруст под сапогами.

Так обретя себя в пейзаже хмуром,

я говорю: – Я славлю, а не ною!..

Рыбак кромсает лёд железным буром,

и дальний брег сквозит голубизною…

Народное гулянье на Пасху в Воронежской губернии

Разливы рек её, подобные морям…

От воды ещё тянет простуженным льдом.

Так о чём ещё, как не о русской природе?.. –

вот мой город на выселках, вот он – мой дом,

вот он я – да при всём при честном при народе…

Вот река – как бродяга со ржавью оков.

Вот корявые ветлы, плакучие ивы…

да лихие дымки выходных костерков

и широкой души озорные разливы…

Вон заречной церквушки горит фитилёк.

Вон вороны слетаются важно с амвона…

и ломающий зубы кристальный глоток

тёплой водки со льдом колокольного звона.

Вот расхристанной пустоши полный разор…

Вон за ней горизонт. А за ним – вот он, светлый,

вот он, ясный и трезвый, и любящий взор

на плакучие ивы, корявые ветлы…

4 апр. 2010

пейзаж в экстерьере

Закат Евразии

Кто знает край, где небо блещет…

Раньше манили с картин мастеров подзабытых

Полуальпийские, полуроссийские эти полянки…

Эти просёлки, и сосны, и неба избыток;

Эти графины и штофы, кувшины и склянки.

Вот бы (мечталось) под тем вон раскидистым грабом

С фляжкой и сыра куском возлежать на котомке,

Чтобы карета с трясущимся в оной ландграфом

Мимо пылила в поместье курляндской эстонки…

… Нынче не то. Нынче слишком делами я занят:

То колготой, то тревогой о скорой расплате –

Не до картин… но закуришь – по-прежнему манит

Краешек облачка в нашем всеобщем закате…

Позднее свидание

…Как сумасшедший с бритвою в руке

Трудно, трудно тоненькие прутики

Занимаются огнём на снежной корочке.

Соблазнительно сдирать сухие струпики –

Как на ломтик положить чуток икорочки.

Коньячок из фляжки, гарь дымка шашлычного.

Глянь-ка, глянь-ка!.. – как легавая забавится…

Ничего. И ничего, конечно, личного.

И, конечно, ничего с нас не убавится.

Помнишь, детка, Баниониса Донатаса?..

А над Ладогой туман как раз пред битвою?

Что ж за хрен теперь пугаться нам Танатоса,

Коли Эрос вены вскрыл трофейной бритвою…

Детское

Фридриху Ницше

I Детский театр

Першенье пыли в пересохшем горле.

Таишь молчанье в шорохах кулис –

Как будто спрятался в нору под корни

Сосны и ждёшь охотников на лис.

Дробь каблуков. Дрожит основа сцены.

И лай собачий в зрительных рядах.

А капли слёз, как яд – горьки, бесценны

И не способны принести вреда.

II Снежная считалка

Довольно неожиданно всегда это случается.

Идёт бычок, качается, а чёрточка кончается.

И снег большими хлопьями летит и очи слепит.

И если что не слопает, глядишь – чего и слепит.

* * *

А старуха пряла свою пряжу…

Разбрехались нынче псы на подворьях.

Вот и как-то на душе неспокойно.

И топчу я рыхлый снег лукоморья.

И плюю под сапоги: мол, на кой нам

сдался этот на безрыбье рачиный,

пучеглазый и клешнястый Воронеж?..

Вот и ворон свистнул вслед: «Дурачина! –

Простофиля: где ж таких щё схоронишь?..»

Последний снегопад

Очи чёрные, скатерть белая…

Когда мы вышли за шлагбаум,

снег шёл столбом,

набычась – мол, не на забаву,

и бился лбом 

в щелястые балки предместья –

что женишок,

надравшийся в отмест невесте

на посошок.

Он рвал с души крахмальный ворот,

да всё молчком…

А за душой продажный город

лежал ничком.

И неприкрашенною блядью

весна была,

и скатерть, вышитая гладью,

белым-бела…

На обочине

Очнуться. Полдень ветреный, осенний,

как дряхлый пёс – уже без опасений –

бежит через дорогу под колёса

слепых машин. А небосвод белёсо,

слезливо надо всеми нависает

и никого на свете не спасает.

Очнуться – в дрожи мусорных обочин

расслышать день, который озабочен

уже не столько пропитаньем скудным,

скорее – засыпаньем беспробудным

и непреодолимым остываньем…

И просинь в тучах веет расставаньем.

Очнуться, заглушить, оставить дверцу

открытой и, прислушиваясь к сердцу,

пройти насквозь трепещущий кустарник,

стать на краю (пускай кричит напарник

вдогонку злобно и недоумённо)…

Стать на краю. Припомнить поимённо

всех тех, которые любили, тех, которых

любил. Вглядеться. В ветреных просторах

не различить ни зла, ни обещанья.

И только тучи машут на прощанье

краями рваными, как будто рукавами,

и солнце не у нас над головами…

Шагнуть вперёд. Оставить за спиною

шоссе, кусты, стоящие стеною

дни жизни, ночи страсти, годы странствий…

Шагнуть вперёд в безжизненном пространстве.

Споткнуться, чертыхнувшись; покачнуться

и рухнуть навзничь.

Отворить глаза.

Очнуться.

пейзаж в автопортрете

* * *

На крутом берегу

за дорогой желёзной

деревенька в снегу

нищеты скрупулёзной.

На другом берегу,

неказистом и плоском,

городишко коптится

копеешным воском.

А меж ними река

студит мутные воды.

В них мерещат века

очистные заводы…

Да зарёй молодой,

как отрубится стройка,

просвистит над водой

залихватская тройка –

и опять тишина…

Блещет Славою Небо:

в левой – ковшик вина, в правой – корочка хлеба.