* * *
– какой сегодня день, мой друг?
который нынче год?
– такой, что всё перевернёт
а всё равно пройдёт
такой же точно слышен дождь
как много лет подряд
и тот же град, головопад
и стыд, и срам, и смрад
– но кто ты есть, мой старый друг?
когда оазис тот
– когда земельный перегной
укроет и сотрёт.
Веселье
первая экстренная операция
была примечательна тем,
что на неё пришла на своих двоих.
перед входом в блок
разделась по-деловому.
оставался только нательный крест.
снимите, попросили меня.
«там он уже не понадобится».
почему-то эта фраза
очень нас рассмешила.
вместе с врачом
мы хохотали так долго,
насколько нам позволяло время,
боль, заполняющая моё тело,
и ситуация, в которой мы находились.
или вот, ещё веселее.
после второй плановой операции
ждала перевода в обычную палату.
это было достаточно долго,
потому что впервые за две недели
была в сознании.
наконец я устала ждать
и заснула.
меня разбудил голос:
– ширшова!
воскрикнул он,
резко и требовательно,
так, что я поднялась на локтях,
выдернувшись из тьмы,
ещё не успев проснуться.
простыня соскользнула,
обнажив грудь.
вижу, прямо передо мной
весь состав врачебной комиссии,
человек десять.
они широко улыбались
и сообщили, что у них было собрание.
а потом решили зайти меня разбудить,
чтобы проверить реакцию.
проверили? – спрашиваю
мы смеялись
смеялись
смеялись
полагаю, именно это и был
самый весёлый момент моей жизни.
* * *
«мама, я не хочу умирать», –
пел молодой Фредди Меркьюри,
играющий на рояле.
первый куплет допет,
и зал пожирает мрак.
Фредди ещё не знал,
не мог знать, как оно бывает,
когда слово звучащее определяет тебя,
а остальную жизнь загоняет в рамки
сказанного,
зловещий его там-там
за собой позовёт
и...
* * *
каждый день я вижу людей
которые пережили твой возраст
на год, пять или десять лет
вот Айрис Апфель отпраздновала юбилей
ей исполнилось сто
в своих интервью
она удивляется ускорению мира
бесконечная лента показывает лица
чьих-то незнакомых бабушек
улыбающимися, с букетами
«с днём рождения»
но ты так же улыбаешься мне
когда приходишь во сне
спросить, как прошёл день
подарить что-то красивое
накормить
или поделиться тем
что сейчас читаешь
эти книги ещё не вышли
а недавно я показала тебе пустыню
время перестало иметь значение
родители говорят: поставь свечку
но я не хочу её ставить
потому что боюсь
ты больше не придёшь.
* * *
теремок-коробок,
ни окошек в нём, ни дверей.
расскажи, человек,
как стоит он такой ничей,
не впускает семей,
почему из его минут
не поёт соловей
и трава не растёт вокруг?
коробок-человек
застывает на много лет,
и сочится елей
из его деревянных век.
на отростки корней,
червоточины ног и нор
он закрылся прочней
и срастается до сих пор.
* * *
страшный человек смеётся одним ртом без глаз
страшный человек скажет правду прямо сейчас,
а затем начнёт говорить о чём-то простом
страшный человек обещает решить потом
сообщает одно, думает другое, делает третье
страшный человек тем и страшен, что ты его встретил
страшный человек так меня называют родные и близкие
страшному человеку сложно остановиться,
а измениться практически невозможно
страшному человеку кое-что нужно
когда человек страшен ему хоть бы что
страшен-то страшен, а выглядит на все сто
что для такого ни сделать оно не к лучшему
кроме того, что страшнее страшного
именно потому я его и найду
буду искать по улицам и дворам
буду искать по рощицам и лугам
и я найду его там, где не знаю сам
тот человек выдернет хребет из меня
не мигая
Смех мёртвых людей
я лонг-листер премий, которых вы не помните,
которые давно уже позакрывались, правда
кое-кто из толпы вполне себе может
приподнять бровь, если упомянуть одну из них в разговоре.
подразумевая – о, её ещё кто-то знает
и сразу переведёт беседу
на что-нибудь актуальное.
когда-то мои произведения обсуждали люди,
которые теперь умерли,
но тогда они считались маститыми авторами,
которые вершат судьбы в литературе.
на литературных семинарах и форумах
говорилось множество ядовитых слов.
и сейчас они звучат в моей голове,
вроде смеха людей в комедиях,
записанного на плёнку сто лет назад.
смеха мёртвых людей.
я ничего не добился в жизни,
поскольку очень боялся
растратить себя, не дожать,
не выжать из себя весь сок.
мёртвые люди твердили,
что я должен выжать из себя сок,
весь, до капли, чтобы отдать его литературе,
а потом следили за мной и поэтому
я из страха отдал свою жизнь литературе.
не из любви.
раньше мне снилось, что я сделал всё как нужно,
построил дом, вырастил большой дуб
в семейном саду, под которым теперь
гуляют мои дочери, сыновья и внуки,
унаследовавшие общее дело,
которое прокормит семь будущих поколений.
но просыпался всегда один, в неотапливаемой квартире,
вспоминая о том, как всю жизнь пытался
доказать мёртвым людям, что я выдающийся автор
вместо того, чтобы просто жить свою жизнь.
я существовал по каким-то малопонятным правилам,
которые установило то, что не имеет названия,
которое взяло меня в оборот и скручивало
до тех пор, пока я полностью не закончился.
не превратился сам в того, кто смеётся
над тем, кто только пришёл и растерян
и не готов выжать себя до конца.
так всё и получилось.
я и мёртвые люди сидим и смеёмся,
а что нам остаётся делать
в ожидании тех, кто ещё послушает нас,
отбросит соблазны мира,
откажется от себя
и составит компанию
нашей одинокой участи
на изнанке вселенной
в долине теней.
* * *
непредвиденно возвращаясь,
не забыть заглянуть в зеркало, улыбнуться.
это нужно духам, живущим в доме,
чтобы уверить их в своей благонадёжности
и не прогневить.
случайно просыпав соль,
бросить горсть через левое плечо
прямо в глаз подбирающемуся чёрту,
выбравшему момент подходящий,
готовому причинить вред.
надев наизнанку предмет одежды,
тут же его вывернуть, переодеть,
или в тело войдёт болезнь
и уже не поможет доктор,
лучше такого не допускать.
уронив нож или ложку,
постучать трижды об пол,
сплюнуть – за плечом тот же самый чёрт,
а могут ещё прийти незваные гости
нож-мужчина и ложка-женщина.
раз в неделю делать карточный расклад,
как учила бабушку её мать,
а мать бабушки – её мать.
быть внимательным к планетарным фазам,
следовать вещим снам.
соблюсти это и победить.
больше не умирать.
© Клементина Ширшова, 2016–2022.
© 45-я параллель, 2023.