Иван
Волосюк

2012

Остаться. Чёрными платками

Уже застелены поля,

И скоро мы увидим сами

Как шевелит материками

Чревоугодница-земля.

А он всё сможет. Всё успеет…

Эсхатология. Судьба.

Нас только солнышко пригреет

И мы исчезнем без следа.

* * *

Аукнется мне, откликнется,

Сидится мне и не пикнется,

Который уж год подряд.

От серости и от пресности,

Заплеванные окрестности

И чёрный, как уголь, сад.

Такая судьба мне выпала,

Голытьба и та мне «тыкала»,

Друзья не пускали в дом.

И сам я – не ножкой шаркаю,

С Петровкой и Пролетаркою

Я думаю об одном.

* * *

К.С.

Две случайные фразы, а так одинаково сказаны,

Это леска закона, её не порвёшь безнаказанно,

Скоро будет деревьев, как виселиц чёрных, несчитано,

Удали эти письма, покуда они не прочитаны.

Хочешь, каждой дороге пойди поклонись по отдельности,

Чтобы чёрные книги душили тебя беспредельностью,

Чтоб пришло вдохновенье, с какой-то улыбкою нищенской,

Чтобы морем не пахло, а пахло сторожкой кладбищенской.

Чтобы всё было серо, и скупо, темно, искалечено,

Только ручку возьми – популярность тебе обеспечена,

Собирай свои залы, своей удивляй эрудицией,

И как хочешь пиши, и глумись, и глумись над традицией.

* * *

Дикое время, пропахшее водкой и потом,

Завтра не будет меня и тебя, ну и пусть

Будут работать за нас полтора землекопа,

Новое время, я больше тебя не боюсь!

Слово моё догорело, и скоро погаснет,

Пепел его не выносят, как сор из избы,

Господи, как это страшное время прекрасно,

Как же обидно его отдавать без борьбы…

* * *

Есть сто ночей. В них мало сходства:

Ночь-нищенка, воровка-ночь.

Нам, продающим первородство,

Уже ничем нельзя помочь.

Из всех ночей я выбрал эту,

Ночь-сводницу и ночь-вдову,

В лучах искусственного света

Ненастоящий – я живу.

Ты слишком медленно разделась,

И я солгал тебе – легко,

Как будто ложь мне в сердце въелась

И в душу въелась глубоко.

* * *

Живёт под Макеевкой, днём спит,

Хоть и не лыком шит.

А звёзды с балкона видит почти

Так же, как москвичи.

А как понаедут к нему друзья

(Мне ведь туда нельзя),

Он обо мне им плетёт за глаза,

Мол, у меня шиза.

* * *

Здесь боль и смерть моя смолистая,

И продолжение пути.

Мне не укрыться, мне не выстоять,

И не осмелиться идти.

И столько птиц канатоходцами

Смотрели с высоты, когда

Лилась, спасённая колодцами,

Во фляги выживших вода.

И были все тогда уверены,

Что как бы ни были сильны,

Вы отдадите нам со временем

Пространство, взятое взаймы.

* * *

Е.В.

Зима страшна, как ночь переворота.

Как факелы, в печах горят огни.

Душа пуста, но сердце знает что-то,

И голоса слышны из-под земли.

Так прорастают зёрна архетипов,

И зная то, что видеть не могли,

Бояться дети шорохов и скрипов,

И произносят жуткое «враги».

* * *

Местночтимым поэтам ничейного времени пригоршни

Насыпают в подол и бессмертием кормят из рук,

А я шёл через город, до ночи тебя не увидевший,

Полуслеп, близорук.

Но, когда почернев, вдруг подсветится небо софитами,

Убегу и напьюсь, в страшный ливень шагну я, взбесясь,

Только скрипнет калитка, тобой до конца не закрытая,

Потаенная связь.

И в неслышимом мире, где тень, как скала, неподатлива,

Мне дышать тяжело, как зашедшему в воду по грудь.

Ты мне с птицею белой пшеничного хлеба печатного

Посылать не забудь.

* * *

Мир становится старше,

Но Москве не забыть никогда,

Как в прудах Патриарших

Потемнела от страха вода.

Эти камни живые,

Я, как книгу, читал между строк,

Над советской Россией

Тихий ангел, как перст, одинок.

И пустынно, и дико,

Чёрный пар поднялся от земли,

По России великой

Поминальные свечи зажгли.

* * *

Мы через лес пошли. Не жалко мне

Листвы, разбуженной шагами,

Но ветер в нас бросает палками

И словно гонится за нами.

И вся пронизана грибницами

Благоухающая почва.

Я ждал свободы: станем птицами

Не мы, так дети наши – точно.

За пять минут я понял многое:

Мне край чужой, как лес густой,

Всё дышит смутною тревогою,

И ветер гонится за мной.

* * *

Мы – поколенье, связанное крепко,

Одною цепью, кабелем одним,

И торрентов вытягиваем репку

Из серых, оцифрованных глубин.

Взрослеем рано, умираем рано,

Живём не так и молимся не так:

«Прости меня, и сохрани от спама,

Убереги от хакерских атак!»

* * *

Матери

Оживаю для слова: ни жизни, ни смерти не рад,

Я ещё не сказал, я ещё не успел, подождите!

Но уводят меня в вечный холод, и хохот, и смрад

И пусть я не пожил, вы хотя бы ещё поживите.

Тихий ангел ещё не коснулся чела, я успею

Возвратиться туда, где я первые сделал шаги,

Где шумела трава и деревья качались быстрее,

Где я чувствовал мать, на её засыпая груди.

И не зная ещё языка и законов природы,

Я был частью Вселенной, и крохотным сердцем своим

Ощущал, как из мрака земли пробиваются всходы,

Как зерно умирает и небо рыдает над ним.

Оживаю для слова и временной жизни не знаю.

День сгорает, как спичка, и падая камнем в постель,

В полусне-полуяви я ясно теперь ощущаю:

До сих пор твои руки качают мою колыбель.

* * *

Оплетают меня сомнений змеи,

Разное: «to be» там, «or not to be».

Если взломают пароль емейла,

Повешусь на кабеле USB.

Буду доказывать: «Я не робот»,

Капчу любую осилю враз.

Вдруг резануло: любимую трогать,

Если в последний раз?

Место намолено: здесь и я был

После тебя, до тебя, когда

Вдруг навалился листвой ноябрь

На полусогнутые города.

* * *

Противлюсь сам, тебя учу тому же

И буду с теми, кто был против нас.

А снег разглажен, будто проутюжен

В последний, может быть, последний раз.

И на меня её наденут тоже –

Последнюю рубаху бытия,

Но вырвется и улетит, быть может,

Душа непостоянная моя.

За то, что видел дальше, поплачусь я,

А близкого и даром не возьму.

И я хотел прославить захолустье,

Но не прославил, судя по всему.

Я видел мир в просветы между досок,

Чердачной пылью тридцать лет дышал,

Полжизни задавал себе вопросы

И сам на них полжизни отвечал.

И в мире не найдя себе подобных,

Я, если говорить начистоту,

Противиться готов, чему угодно,

Кому угодно – только не Христу.

* * *

Памяти Д. С.

Ситцевым временем не дорожи, изгой.

Междоусобица, осень, трамвай в отстой.

– Ну-ка, построились в очередь, – рёв и рык.

Ради забавы Адаму размять язык.

В нерукописное время, в туман людской,

На «единице» от площади до Складской.

Всё тебе впору, бессмертие, всё как раз!

Выключи прошлое: кухня, угарный газ.

* * *

Стану бродягой, чтоб гнали меня взашей

От порога дома с белым заборчиком.

Идти по мосту и бояться летучих мышей,

И писать, словно врач в поликлинике, неразборчиво.

Видеть другую столицу, не ту, которая

Нарисована на коробке конфет «Киев вечерний»,

С теми, кого в пять утра забирает скорая,

После драки на Гончара у кафе «Харчевня».

И пока не открыли метро, тишина сладкая,

Обволакивает, убаюкивает: сдайся,

Но к тебе не добраться, никак, ни с тремя пересадками,

Ни с помощью GPS или других девайсов.

* * *

Торопиться опасно,

Тонок лёд к середине весны,

Птица кажется красной

Или только лишь крылья красны?

Птица кажется синей,

Я за нею иду и молчу,

Если справлюсь с гордыней,

То великое мне по плечу.

Между веток – пробелы,

Крыльев взмах, и беда – не беда.

Птица кажется белой,

Улетает она навсегда.

Бесконечное лето

Я бы в памяти смог удержать,

Но какого ты цвета

Мне до смерти теперь не узнать.

* * *

Тяжело мне. На пахнущей гнилью

Чёрной тропке в саду – тяжело.

Разве сила моя – не бессилье?

Я, увидевший птиц эскадрильи,

Сам ещё становлюсь на крыло.

Высота в облаченьи пасхальном,

Вечер тих, и закат – не закат.

Почему так легко и печально,

Словно сны по дороге хрустальной,

Ручейки и бегут, и звенят.

И теперь возвращаются краски

К изначальной палитре простой.

Мир тепло сохраняет с опаской,

Так подсолнух без всякой подсказки

Сам за солнцем следит головой.

* * *

Уже сошёл тяжёлый снег

С полей и пашен,

И новый день, как новый век,

Велик и страшен.

* * *

Я губ твоих искал огня и постоянства,

Не страсть меня вела, и не был я слепым,

Ты девочка была, вернувшаяся с танцев,

И превратилась в дым.

Я подарил тебе ручей, но ты разбила

Кувшин воды живой, и не заметил я.

Рукой коснись воды… Но ты не попросила

Прощенья у ручья.

Я понял: устрашит тебя не этот холод,

Быть может, позовёшь, решила – уходи,

Булавкою твоей, как бабочка, приколот,

И мировая ось – лишь боль в моей груди.

* * *

Я не боялся жить, и воду из реки пил,

Свободы не ценил, и не боялся уз,

Зачем же вы тогда придумали R-keeper,

Explorer и Bluetooth?

Мне некуда бежать, везде меня поймают,

Сим-карту вложат мне в мобильный, чтобы я

Не слышал, как Господь задумчиво играет

На флейте бытия.