Снова шёлковый жизненный путь пролегает по гребням сердец.
Тормози мою смерть, машинист! –
Я свои купола не раскрасил;
Никому не признался в любви;
Не увидел Париж, наконец.
В три затяжки летит Беломор.
В три секунды летит с турникета
Дионисия влажная гроздь, виноградная руна-рука.
Истекают тягучие дни. Истончается имя валета.
Остальные прошли в короли; не берут одного дурака.
Словно запонки лисьих следов, я читал потайные приметы
Самой горькой мечты, и круги
Всякий раз выводили туда,
Где сплетаются нервы дорог, и с ума шелкопряды-ракеты
Рано, поздно ли – сходят пешком
Если хочешь, возьми меня, отрази в окне.
Зеркала твоего трюмо в пелене снегов.
Раствори все тревоги-сны, к золотой луне
Уплывает тайком апрель,
Крестоцвет богов.
Пламеней, Артемида-ночь, и когда решишь
Слабой быть, я тебя саму залучу, возьму
В жаркий сон.
По пустыне – стон.
Караван-гашиш.
Надо лечь в вертолётный луч.
Все пути – в тюрьму.
Вместо времени – пепел, плен, пелена, пожар.
Мы не ангелы; кровь за кровь – или к плоти плоть.
Стены рушатся в солнце стрел…
От любви дрожа,
Я кричу же, возьми меня! –
На потеху хоть.
Солона без тебя земля, словно вражий след.
Тяжела без тебя судьба, как заплечный ад.
В триединую тьму трюмо улетел ответ.
Истребитель
Пространство на песчинки разбирая…
Остановись. Не надо. Не клянись
Грядущим днём. Изгнанием из рая.
Судьбу не усмиришь ни на вершок.
Обида – бедной беженки обитель.
На дне стеклянной кружки посошок.
Улыбалась грустным-грустному чему-то.
Сочиняла скоростные строки наспех.
Время осень. Время без году минута.
Не рискую согрешить ни полусловом.
Между нами пролегла лыжня слепая.
Возвращаюсь в этот ветер снова, снова,
Бледный бисер в трын-траву пересыпая.
Миг неспешен, нереален, бесподобен
Мог случиться, только ты не отозвалась.
Нитка-искорка средь выбоин-колдобин
Пыль
Сотрётся след. Легенда выпьет быль.
Откроешь книгу – мудрые страницы
Рассыплются, и слово станет – пыль.
Идите мимо, ибо всё равно вам.
Цвета эпохи – глянец и гранит.
Живи, жилец. Я грязь твоим обновам.
До горизонта грязные торосы,
Чешуйчатое пегое колье.
Змеится змей, звеня дугой коросты.
Апоплексичен мир дезабилье.
Пигмеи-рыбы с пятнами пигмента
Метают бисер перед VIP.
Сорокою стрекочет кинолента.
Покорный зритель знай себе терпи.
Блистают, как пятнистые пироги,
Скукоженные выползни-плащи.
Змея дрейфует азимутом строгим,
Перемещая свой бугристый щит.
Сон разума: рождаются уроды.
Французы бы сказали, се ля ви.
Но эту киноверсию природы
Тонкой тенью на промокшем тротуаре
Девушка, невеста, Сольвейг, Чайка,
Чио-Чио-Сан, Ассоль, Изольда…
Зря тебя по имени позвали.
Всё закономерное – случайно.
Радости цена четыре сольдо.
До утра останешься дождливой,
Слёзною, нечаянной, нежданной,
Опустевшей… нет, опустошённой.
Разве это сложно – стать счастливой?
Богоданный вдруг – неблагодарный?
Промолчишь на ветер отрешённо.
До утра часа четыре, и не важно
Сколько там тебе недосказали.
Влажные ресницы. Вуалетка.
Не вчера, не завтра, но однажды
Всё сошлось бы.
Пусто на вокзале.
Поезда не ходят.
Лунный фонарь. Тренога.
Предан я в руки рока.
Повремени немного.
Не уходи до срока
Голос – два тона ниже…
Бархатный плен. Контральто.
Фея-фортуна ближе.
Крутит и крутит сальто.
Ты повторяешь, «надо»…
Не понимаю вовсе
Чёртового расклада.
Ты уезжаешь. Восемь.
На пятачке прихожей
Губы не дашь, «не стоит».
Промысел, выбор Божий? –
Место моё пустое…
Лифта зубовный скрежет…
Медленно выше, выше…
Кто тебя, нежить, нежит?
Выдохни воздух в пустоты вселенной.
Дремлем, запаяны в чёрный гранит.
Дерево хрустнуло чашкой коленной.
Не по Неглинной иду – по Нетленной,
Велеречивой, как Анды…
Аид
Медленно, словно купальщица, палец
Вновь погружает в оранжевый Стикс.
Видишь, не видишь, полуденный старец?
На глубине цветомузыка. Танец.
Душных тюльпановых стёкол remix.
Ракурс меняется, словно доктрина
Мироустройства. Сместился прицел.
Пурпурно стелется тень арлекина.
Занавес дёрнулся. Сцена пустынна.
Кукольный саван лежит на лице.
Горло трубы – под кирпичным наркозом.
Вытянул посох безбашенный кран.
Мы приучаемся к метаморфозам,
Бредим, болезные, метемпсихозом.
Сходим с ума и идём на таран.
На невидимке – костяк полумаски.
Раковым солнышком льётся в зенит
Пепел туманности – жупел огласки.
Байковым фетишем скручивай сказки.
Сердце Шопена.
Гряда преград
Сырую арию смешной короткой выдумки – любви.
Лиловым небом в головах – несвоевременная тайна.
Ты говоришь, переживём.
Я говорю, переживи.
В лиловом свете зазвучит пурпурных линий перспектива.
За паутиной старых нот останови пустой парад.
Оставлю место в пустоте, не подобрав инфинитива.
Украсят тернии венков кривые крылья перекрёстка.
Шипы-громады отведут осколки глаз чужой орде.
Бумажной лентою плывёт мечты миражная полоска,
Слепое поле. Слякотное дно.
Фигура речи – компас мирозданья.
Двустворчатое млечное окно
Непрочного ветшающего зданья.
Фонарный столб – обугленный скелет.
Под ним хоронят письма нелюбимых.
Сними на память старенький секрет,
Напротив кирхи, в бронзовых руинах.
Везде фиаско, где бы ты и с кем
Не говорил про брачные корзины.
Гламурной вошью мимо микросхем
Вилами на воду
Горе горит огневище окалина.
Разве не солоно соло на имени
Сына Адамова Авеля Каина
Травы потравлены рваные в инее
Тесно текучий ручей рукавицами
Перегорожен у города в пазухе
Уголь сырее скажи загорится ли
Дважды четырежды горе на азбуке
Выложи ложе пустыми каменьями
Пусть ему будет до донца и сразу же
Цезари цепи смыкаются звеньями
Дважды четырежды радости радужны
Знаки латиницы сложим числительно
Жалобно ждёшь очищения мира ты
Лобные дуги сдвигая мыслительно
Робко проследуют серые сироты
Вилами на воду старые правила.
Овеществлённые грани безветрия
Шатко ли валко ли время буравило
Дарёный миф
Гомер и Шлиман…
Сон бессонней сна
Торжественностью прошлого сырого.
Стара Гекуба, кто тебе она
В пустой тени кентавра дровяного?
Дарёный миф текуч, как Борисфен –
Соль неподсудных парусников круга,
Батальные полотна, табель стен
Являющих незвано и упруго
Картины мира, полного химер,
Летящего пером седого мима.
И кефаред по имени Гомер
Калейдоскоп
Послушай, Брут! Мне чудилось, и ты
Пришёл за мною в мартовские иды.
Кипящий Тибр заглатывал мосты,
Как старец голодающий– акриды.
Планета затянула свой виток.
В холодной тоге смутного кадавра
Я наблюдал у Кассио – платок,
На переплёте книги – имя мавра.
Два Борджиа, химеры похорон,
Строгали, словно грифель, нити ртути.
А Ватикан пылал, как Илион.
Кричал Нерон,
Но я не понял сути
Венеции, огня, паралича,
Безумца, чей покой украл Вергилий.
Вода из вен черна и горяча,
Как свежая наклейка на могиле.
Прощай, родной. Налей себе вина.
Стальные дни – от бритвы до кинжала.
Теряя кровь, истаяла луна.
Ну куда нам выдумывать образы?
Всё уже было.
Источённым сюжетом утрётся парнасский червяк.
Остаётся одно – до утра танцевать краковяк.
Поутру в голове будет месиво;
К чёрту чернила!
В глушь, в деревню… скажи плагиат, я скажу парафраз.
А пойди и прими безыскусственно, как руководство.
Без тебя, да без нас не поднять на селе коневодство.
– Так идём да поднимем…
– А запросто!