...

По мотивам одного интервью Внутренний монолог моих ровесников ‒ забавная штука. Многие из нас перечисляют, в стиле зицпредседателя Фунта, промелькнувшие станции: «...до перестройки... при перестройке... после Союза... в эмиграции... при дефолте...» Да что там, нам сидеть ещё и сидеть в навязанных современной историей ситуациях, перебирая чётки собственной несвободы. И самый свободный в любое время, от античности до Saturday Night Live, ‒ это человек, вышедший на площадь, человек, смеющийся вслух. А потому ‒ послушаем Тимура Шаова, автора-исполнителя эпохи постмодерна с милым (по крайней мере… Из первых рук Читать
...

София Никитина

О людях и... флаконах

Какого рожна?
 
Эта история произошла много лет назад. Я тогда работала приблизительно в километре от своего дома. Транспорт как-то не вписывался в мой маршрут на работу. Надо было куда-то в противоположную моей работе сторону уехать, потом перейти дорогу, пересесть на другой автобус, обогнуть петлёй полгорода и в итоге остановиться за пол-остановки от работы. Логике такой маршрут не поддавался никакой. Так что каждое утро и вечер я имела себе небольшой полезный для здоровья променад.
Голова работала в пути на полную катушку. И это-то я сделаю, и того-то я прищучу, а этой так прямо и скажу…
Но в мои такие умные и смелые планы на будущее внезапно ворвалась одна интересная семейка. Выходила я на работу, можно сказать, с рассветом. И вот иду я по дорожке, вся в думах, в начале дум. До кровавой развязки ещё не дошла.

Новый Монтень Читать
...

Григорий Трестман

О книге Виктора Голкова «Перекрёсток ноль»

Петь не могу!
Это воспой!
М. Цветаева
 
Непереносимая мука, пограничное состояние между немотой и прозрением, атмосфера, сжавшаяся в точку, когда не осталось места ни вдоху, ни выдоху, – вот изначальные координаты поэзии Виктора Голкова. Его поэтическая жизнь начинается там, где другие формы жизни отмирают. Но даже в этой ситуации Виктор Голков придаёт эмоциональному выплеску Марины Цветаевой (см. эпиграф) эпическое дыхание:
 

Не пишется – такая пустота.
Кромешный зной, последняя черта.
И рокового времени приметы,
кровавый бред впитавшие газеты.
Готов ли к смерти? К жизни не готов,
и снится мне ночами Кишинёв…
 
Он весь ‒ родом из детства. Но не ностальгия придаёт ему силы, чтобы достойно тащить себя через все препоны навалившейся реальности, ‒ скорее, силы детства питают ностальгию:
 

И стоишь, как Гулливер
персонаж из детской книжки,
бывший юный пионер,
задыхаясь от одышки.

Новый Монтень Читать