Если бы время было более удобное для рабочего дня... Если бы реклама работала более действенно... Если бы другие поэты не были так заинтересованы только своими междусобойчиками... Если бы это происходило в Москве... И ещё много «если бы», которые можно контраргументировать одним, но весомым: если бы не было вечера 2 апреля в ЦГПБ имени Владимира Маяковского, мы, те немногие, которые нашли и время и силы прийти, не узнали бы, насколько душевным и насыщенным хорошей поэзией может получиться этот вечер. Да, нас было мало, человек 25, но мы были в тельняшках – со стихами, стоящими внимания всех непришедших, с интереснейшими рассказами и даже с песнями.
Из первых рукЧитать
Вспомнил, как узнал о смерти Али Байзуллы.
Блуждая по Интернету, на одной из страничек Георгия Яропольского споткнулся о фразу: «Сегодня, 03.03.2011, перестал дышать поэт Али Байзуллаев». Было неожиданно и горько... Да, я знал, что со здоровьем у поэта давно уже было неважно, он часто лежал в больницах, но впечатления смертельно больного человека он не производил. И вот...
Познакомился с Али я в далёком 1977 году.
Решив пару дней отдохнуть, мы с двоюродным братом выехали в Приэльбрусье. Вечером второго дня, нагулявшись, мы, голодные и, несмотря на мороз, разгорячённые, зашли в одно из немногочисленных кафе, с непритязательным названием «Горянка». В зале было полно народу, но свободный столик всё-таки нашёлся. Компания у нас была небольшая, четыре человека. Все трое намного старше меня, к тому же мои близкие родственники, что накладывало на меня определённые обязанности: присутствовать за столом, где распивались спиртные напитки, я мог, но – исключительно в качестве «обслуги»: разливать, прибирать со стола, заказывать.
Намучилась я с ним. Точней – вместе с ним. Досталось ему. С первого же дня, едва свету Божьему явился. Бездыханным. Чудом оживили, расстарались врачи. И пошло-поехало. Болячка за болячкой, беда за бедой. Ровесники его уже яблоки грызли и за голубями в сквере гонялись, а у него головёнка ещё толком на немощной шейке не держалась, ротик беззубый слюнявился. И всё-то он маялся, бедолага, маялся: то животиком, то горлом, то лёгкими, то всякими другими воспалениями неисчислимыми. А диатез, по щекам особенно, такими безобразными цветами разросся, что во дворе к нему других детей не подпускали, остерегались. Не оттого ли и рос он замкнуто, в себя погрузившийся, задумчивый. Это только сказано так – «рос», у него с этим совсем худо было, от одногодков своих заметно отставал. Семилетнего уже – в школу сначала брать не хотели: куда, мол, такого, мелкого да хлипкого.