Люська, прости! Только перед тобой. А эти… Как я накурил здесь. Какой хай они завтра поднимут. Да ну их всех! Не хочу о них. И вовсе не из чистоплюйства. В другой раз, если время будет, с удовольствием погружусь в это дерьмо. Да, с удовольствием, я не оговорился. Не самое благородное занятие, но кто-то должен. А то привыкли: нагадят и в сторонку, в тенёк. И тихой сапой. Благообразненькие. Улыбчивые. Но стоит чуть копнуть, и сразу хор крикунов: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Защитнички объявились. Только не о чужом они пекутся. Кричат, потому что у каждого из этих хористов свои кучки по всему пути навалены…
Из первых рукЧитать
Возле дома огромный пруд. Важный карп
высовывает морду, его глаза
напоминают две колоды карт,
где спрессованы столетия и голоса.
Пруд безмолвен. Ветер недавно утих.
Луна звенит, как колокольчик шута,
волна вздымается тихим совсем «прости»,
где не отмерена звучания долгота.
Важный карп заблудился в огромном пруду,
морда его поникла, высунувшись из воды,
и он про себя повторяет, словно в бреду,
код, его охраняющий от близкой беды.
Кроны могучих дерев нависают кругом,
словно столетия, замершие впотьмах,
и у карпа под маленьким его языком
долго еще ворочаются боль и страх.
Колокольчик шута до-ре-мийный звон
остановил, как бег свой дерзкий бегун,
и зазвучали скрипки и альты крон,
будто смычок коснулся натянутых струн.
Карпа уже не видно.