Все стихи Ирлана Хугаева
Быть как эхо
Лелея благость междометий
И свет неизъяснимый снов,
Я мнил исчерпать хмель столетий
Звенящими ковшами строф.
Я верил угадать истоки
И устья мира в струях строк,
Я так хотел, чтоб были строки
Неотвратимы, словно рок!
Но отрок был далёк от сути,
Не зная опыта и проб:
Нельзя понять небесных судеб,
Земных не исходивши троп.
И мне случилось откровенье
Иной любви, иной тоски:
Вся тайна – головокруженье
Над белой бездною строки…
О, надо быть слепым, как эхо, –
И стих, свободный от оков,
Как эхо, сам ответит вехам
Грядущих и былых веков.
Вера и слава
Православный
и правоверный:
чем отличается правая слава
от правой веры?
Веры не бывает
без славы,
и славы не бывает
без веры.
Вспышка сверхновой
Грусть требует уюта, стен.
Весёлость хочет простора, воздуха.
В тоске человек сворачивается клубком,
желая стать точкой, раствориться, исчезнуть.
В радости воздевает руки к небу, уподобляясь звезде.
Он сияет: смотрите, каков я!
Я есть!
Гост
Быть поэтом очень просто:
На поэта нету госта.
Полюбите. Застрелитесь.
Нарисуйте окна роста.
Два моих сада
Заря – потёмки. Травы – и песок.
Лоза – и смоква (крест наискосок).
И – песня – и мольба. И снова бог – и гад.
Эдемский рай – и Гефсиманский ад.
Деизм. Конспект
Я не могу простить Декарту:
он хотел бы во всей своей философии обойтись без Бога,
но не мог обойтись без того,
чтобы Бог дал пинка вселенной и тем запустил её ход;
после чего Бог был ему больше не нужен.
Паскаль
I
«Дайте компас мне и карту, –
а скрижалей мне не жаль», –
говорит Декарт. «Декарта
жаль», – ответствует Паскаль.
А Декарт: «Долой личины:
я не льщу;
не спасенья, а причины
я ищу».
«Что ж: Декарта на поруки
Бог Причины, Бог Науки
пусть возьмёт, – Паскаль изрёк. –
А меня – Спасенья Бог».
II
«Бог Декарта мне не нужен.
И с Декартом я не дружен».
Дети рисуют
Дети рисуют так:
Домик, труба и дым.
Трудно даётся мрак
Малым и молодым.
Это всегда потом.
Прежде любой судьбы –
Поле, дорога, дом.
Дым из печной трубы.
Поле, дорога, дом.
Этот обычай прост:
Небо всегда потом –
Небо, овраг, погост.
Небо, погост, овраг,
Сосны, кресты, столбы.
Это потом, – сперва
Домик и дым трубы.
Детство и зрелость
Когда-то был я храбр, как богатырь из сказки;
Мне дедушкин кинжал служил в миру мечом.
А нынче за порог не выйду без опаски,
Как раб, боюсь всего, тревожусь ни о чём.
Дом
Говорят: забудь былое;
Завтра – лекарь; знай – живи...
Завтра – время нежилое,
Как его ни назови.
Кто меня целует в темя,
Наставляя и стеня? –
Обитаемое время,
День, ушедший от меня.
Боже, не от укоризны,
От посулов – огради!
Позади всегда отчизна,
И чужбина – впереди.
Что мы сделали –
Наш дом.
Что мы сделаем –
Потом.
Кладбище Великанов
В Сараево есть Кладбище Великанов,
где сербы хоронят своих героев.
И у малых народов рождаются великаны:
Их приносят не аисты, а пеликаны.
Когда великан умирает, его хоронят:
Несут всем миром – а всё боятся, уронят.
Под пушечный грохот и бой барабанов
Великанов хоронят на кладбище великанов,
Где могилы – не грядки, а целые огороды,
А кресты огромны, как подъёмные краны;
И горько плачут маленькие народы –
И заживают большие раны.
Котострофа
Я полюбил девушку.
А девушка полюбила моего кота.
Она его гладила и говорила: «Это ваш господин Кот?..»
А я отвечал ей: «Да, это он. Кот. Мой господин».
Кошмар
Ночью все кошки серы,
ночью все звуки жутки;
метят мои химеры
в узкие промежутки
бдения и забвенья,
ви?денья и виде?нья;
не понимают шутки
гости ночные. Дудки:
гонят меня наружу,
на мировую стужу.
Ради всего святого! –
Сердце моё готово.
Утро моё готово.
Небо моё готово.
Крупная игра
Свой замысел пускай я не свершу,
Но он велик – и этого довольно.
М. Ю. Лермонтов
Пусть не найдёт ни счастия, ни славы,
Неосторожный дух, стремящийся горе.
Одни постигли правило и право –
Другие знают толк в самой игре.
Победный дух, стяжая высь – иль дно –
Не соблюдёт проверенного броду;
Он не спасёт ни разум, ни свободу –
Но даже небо им посрамлено.
Маленькая трагедия
Виват, союз чумы и пира!
Унынье прочь, и пир горой;
Так: стоит песни гибель мира,
Когда её сложил герой.
Но тут не всё; по крайней мере,
Когда заглохнут шум и гам,
Я слышу Мери, только Мери;
Когда бы не бедняжка Мери,
Чего бы стоил Вальсингам!
Мистика
Пахучим мхом укутан пень.
О, каждый пень – изрядный мистик:
Он помнит век, как будто день,
И ветку каждую, и листик.
Из древней грёзы и мольбы
Он прорастает мхом пахучим,
И на плече его могучем
Сидят семейственно грибы.
Море мира
Не касайся грубою рукою,
Не тревожь напрасно чуткой мглы;
Даже рифмою не тронь покоя,
Если спят медведи и орлы.
Сам дитя заоблачного плёса,
Мутной зыби мировых трясин,
Как отца, люблю туман белёсый,
Заплутавший, но не блудный сын…
Ризы зорь давно уже не милы;
Я люблю тебя за прель и прах,
Море мира; за твои могилы
На забытых богом островах.
Я люблю холодные руины,
Мшистый камень павших городов;
Паутину, тину и картины
Подмастерьев, но не мастеров.
Помню всё, на чём печать забвенья,
Всё, что славно, для меня мертво.
Смирный дух упадка и паденья
Глубже выражает естество.
Мысль и время
Время крушит
монолит,
мегалит.
Рухнут дворцы под невидимым бременем.
Для тех же, кто мыслит о времени
и во времени, –
время стоит.
Только мысль неподвластна времени.
Только в мышлении вчера и завтра,
рождение и смерть,
пустыня и дворец
сосуществуют.
Мысль и чувство
Ручьям подобно, чувства с гор
бегут в низину, мелют вздор,
бурчат со вздору.
А мысль течёт –
наперекор,
неслышно,
в гору.
Плоды зла
Бодлеру
Глоток абсента. Стакан воды.
Ни дня без битвы. Ни дня без строчки.
Цветы-то зла – всего лишь цветочки;
Что-то будут плоды?
Пророки и пороки
Нет в своём отечестве пророков:
Жаль своих отечеству пороков.
Пусть пророк вещает издалёка:
У того другая подоплёка.
И ещё тому причина: ведь и
У пророков тоже есть соседи;
Это чересчур тяжёлый рок –
То, что твой сосед и есть пророк:
«Почему пророк не я, а он?..
Крест ему, соседу, а не трон!..»
Просвещение
Грядёт Просвещение. В свите его сто бед.
Беды несут хоругви и образа.
Правда в том, что глаза открывают свет.
Чудо в том, что свет открывает глаза.
Разговор у барной стойки
– Говорите; вас так интересно слушать...
Вы писатель, быть может?..
– Никак не может.
Тот, кого интересно слушать,
Написать уже ничего не может.
Сердце-паладин
Я один из вас, но я один.
Я причастен к вам рукой и оком, –
Только сердце, сердце-паладин,
Сердце человека одиноко.
Ни друзей у сердца, ни врагов,
Ни пути, ни сна, ни пут, ни воли –
Только вера в промысел богов,
Только верность сочинённой боли.
Ни жены, ни сына, ни отца:
Сердце человеческое сиро;
Нет ему ни гроба, ни венца –
Не от мира сердце, не от мира.
По родному изведет тоской,
Хоть и чуждо и чужбин, и родин;
Отберет и разум, и покой, –
А само спокойно, словно Один.
Сердцу – как о сердце ни радей –
Что целинный луг, что после плуга.
Одинокие, сердца людей
В этом – главном – повторят друг друга.
Рушат руки троны и дворцы –
Сердце презирает и стыдится;
Все сердца на свете – близнецы,
Различаться могут только лица…
Оттого в последний, честный час
На лице не страх, а утомленье,
Что бывает сердцу откровенье:
Я один, но я один из вас.
Три подражания Козьме Пруткову
I
Грешим, пока не грянет гром,
А кто и после наводненья, –
И все когда-нибудь умрём:
Сколь грустны эти наблюденья!..
II
Один и тот же и стратег, и тактик
В движении микробов и галактик!
III
Кто постигнет до конца
Смысл творенья, мысль творца?!..
Уста и сердце
Подражание Востоку
У любви повадка, как стекло, чиста:
Если сердце полно, то молчат уста.
Устроение влюблённых
влюблённые струнно
странно устроены
в них будто чипы некие встроены
они на тонкий эфир настроены
чуть тронешь их
уж они расстроены
у них глубокие микрокосмы
своих любимых таскать за космы
хотя желёзы
аорты вены
и кровь и слёзы
обыкновенны
Читальный зал дома пионеров
Зачем куда идти?
Идти зачем куда?
Писатели – пути.
А книги – поезда.
Чужой
Памяти моего друга, Павла М. Бигаева
Прежде солнце в человеке,
и поют его уста,
а потом его навеки –
и по самые по веки –
вдруг заполнит темнота.
Не останется другого,
как, закрыв ему глаза,
положить его, чужого,
головой под образа.
Чёрт побери
какая разница
скажу ли я (постой
я восхищён твоею красотой)
«чёрт побери
какая красота»
иль
«боже мой
какая красота»
Шутка
Я как в стихах, так и в прозе
Шучу на полном серьёзе.
Понять меня мудрено,
Но другу это дано.