Ирина Царёва

Ирина Царёва

Новый Монтень № 32 (308) от 11 ноября 2014 года

Ангел из Чертаново

Главы из книги

 

Год назад, 11 ноября 2013-го, редакция альманаха «45-я параллель» опубликовала главу из книги, посвящённой памяти Игоря Царёва. В ту пору мемуарная проза, которую писала жена поэта Ирина Царёва, была ещё в работе, а глава называлась «Трое и Троя. Три богатыря». Сегодня это издание уже увидело свет.

В книге 543 страницы, из которых 32, включающие в себя 150 фотографий, выполнены цветной печатью. На фотографиях – ранее не выносившихся за пределы семейного архива – запечатлены события и моменты жизни Игоря Царёва, которые, как и вся книга, станут для читателя неожиданным откровением, раскрывающим образ поэта, жизнь и смерть которого были предопределены окружающей его действительностью.

Книга состоит из трёх частей: «Наша эра», «До Нашей эры» и «Вызываю огонь на себя» – сами названия говорят об их содержании. «Предисловие», «Вступление» и «Вместо эпилога» также написаны автором и являются неотъемлемой частью этого произведения.

Читатель сможет познакомиться со стихотворениями Игоря Царёва, которые никому не известны, а также с его прозой – недописанным романом «Демиург», вплетённым в повествование.

Ещё одна часть книги – «Игорь Царёв. Своей рукой…» – состоит из его рисунков и автографов (никогда не публиковавшихся «зелёных стихов» Поэта).

Книга вышла в «подарочном» варианте: тираж 200 экземпляров, твёрдый переплёт, формат А5, бумага офсетная, вставки с цветными иллюстрациями на мелованной бумаге.

Подробности и правила подписки на сайте «Игорь Царёв. Пятая стихия»: http://igor-tsarev.ru/bookorder

Задать вопросы Ирине Царёвой и инициативной группе, занимающейся подпиской, можно на форуме сайта «Игорь Царёв. Пятая стихия»: http://forum.igor-tsarev.ru/viewtopic.php?f=20&t=112

Ирина Царёва предоставила редакции альманаха «45-я параллель» право на публикацию «Вступления» и второй главы из этой книги.

 

 

 

 

 

 

 

 

Вступление

 

Электронный почтовый ящик у нас с Игорем всегда был один на двоих, но раньше из-за элементарного отсутствия времени и, честно говоря, из дилетантской робости перед интернетом, я никогда даже не заглядывала в него. Мне часто писали письма, я честно на них отвечала. Но процесс этот без Игоря не обходился – он просто тыкал пальцем в пришедшее мне письмо, затем в то место, где мне следовало настучать ответ, после чего сам же его и отправлял. Для меня компьютер до самого последнего времени был лишь пишущей машинкой.

Сейчас, когда время резко затормозило свой ход, а мои мысли и чувства направлены только на то, чтобы удержать пусть даже эфемерное, но спасительное для меня ощущение присутствия моего любимого, компьютер стал той соломинкой, за которую я ухватилась. Наведя порядок в рабочем столе Игоря, переложив с полки на полку его вещи, поблуждав из угла в угол по пустым комнатам, я наконец-то решилась подойти к компьютеру и, отбросив все страхи и комплексы, «методом тыка» достаточно быстро освоила основные приёмы общения с ним. После двух дней, ушедших на «изобретение велосипеда», я под дистанционным руководством Марины Шапиро стала пересматривать записи выступлений Игоря, читать его переписку, принимать по почте соболезнования, отвечать на них.

Вот тут-то ко мне и пришло понимание того, о чём раньше я даже не подозревала: МОЙ ИГОРЬ оказался не только моим. Уверенность в том, что я – не только Самое, но и Единственно Главное, что есть в его жизни, взращённая и взлелеянная 30-ю годами невероятного счастья, пошатнулась, зацепив и болезненно царапнув сердце. Я смотрела, как он улыбался, читая стихи в эфире «Вечерней Москвы» 25 января 2013 года, и сердце сжималось всё сильней. Я знала эту улыбку. Я видела, как подрагивают его губы, как он пытается сдержать её, трогательно-смущённую и при этом слегка ироничную. Это была «домашняя» улыбка, улыбка для «семейного пользования», которая раньше не выносилась за порог нашей личной жизни. Но в этот раз он улыбался ТАК другим людям. А это значило, что он их любил и что любовь эта была взаимной. Если раньше от подобной мысли я почувствовала бы себя обобранной и несчастной, то теперь (наконец-то!) пришла мудрость: Поэт не может принадлежать только Женщине, даже если она – единственная и бесконечно любимая.

Но только ЭТА женщина знает его таким, каким не знает никто. «Поэт, интеллигент, скромный и добрый человек», – эти слова кочевали из одного некролога в другой, звучали в эфире и за поминальными столами. Всё это, конечно, так, но далеко не всё – об Игоре Царёве.

Скромница ты моя, как же ты умудрился прожить многие годы рядом с другими людьми, не рассказывая ничего о своей феерической жизни, о которой знали только близкие да ещё участники тех событий, которыми была наполнена твоя жизнь. Эти люди никогда не пересекались с твоими коллегами по работе и братьями по перу – увы, не совпадали ареалы их обитания. Встретившись впервые, чтобы вместе проводить тебя в последний путь, они, так и не познакомившись, разошлись каждый в свою сторону. Но и те, и другие любили и любят тебя и имеют одинаковое право знать о тебе то, что ты никогда не выставлял напоказ.

Прощаясь с Игорем, я дала ему слово, что не буду жить в жалости к самой себе. Что я найду силы не только выжить, но и написать о нём книгу.

Сегодня я села не за свой, а за его письменный стол – теперь он будет моим. С чего начать?.. И сразу же поняла, что не хочу выступать в роли биографа Игоря Царёва. Родился, учился, снова учился, работал в «ящике», стал журналистом, много путешествовал, писал прозу и стихи, получил признание и… умер за рабочим столом, составляя планы на следующий номер «Российской газеты» – вот и вся биография, осталось только вставить даты…

Я поступлю иначе. Не излагая последовательно историю жизни Игоря, я прорисую её отдельными штрихами, позволяющими увидеть и ту обстановку, в которой он жил, и его самого – таким, каким он был и навсегда останется в памяти близких и друзей.

Они, знавшие его лучше других, первыми прочтут эту книгу. И мне надо быть максимально честной, чтобы ни Игоря, ни себя не уронить в их глазах. Но главным судьёй будет тот, о ком я буду писать, – мой любимый. И я очень постараюсь, чтобы при нашей встрече у него не было оснований сказать мне: «Стыдно врать!»

 

15 мая 2013 г.

 

Я начала писать на второй день после сороковин. Написала уже несколько глав. Но прошло время, и наступило понимание, что многое из того, что казалось мне неоспоримым в первые дни работы, стало видеться несколько иначе. Это касается не только моего выбора «штрихов», но и событий, которые произошли после написанных мной первых строк, и людей, которые за это время проявили себя самым неожиданным для меня образом. Поэтому я решила, что эта книга в определённой степени будет «путевым дневником». Под каждой главой я буду ставить дату окончания её написания (благо все даты сохранены в черновиках). И если меняющиеся события подскажут мне нечто новое, я ничего не буду исправлять в том, что уже написано, а просто допишу главы, датируя этот новый текст. Во-первых, так будет честнее, а во-вторых, моё повествование обретёт динамику.

 

17 июня 2013 г.

 

Сегодня, 1 сентября 2013 года, – день нашей свадьбы, которой, по сути, у нас не было.

Именно в этот день, который мы всегда проводили только вдвоём (гостей принимали в последующие дни), я, традиционно закрыв доступ в наш дом даже для самых близких, села за компьютер, чтобы писать о нём – моём муже, с которым мы могли бы сегодня отметить 23-ю годовщину того, что он в шутку называл «Днём Победы»…

Я только сдала в издательство рукопись нового сборника его стихов и именно сегодня решила снова взяться за книгу, почти заброшенную мной из-за отсутствия времени и сил, которые я отдала подготовке сборника к печати. В том, что именно сегодня, отключив телефоны, я снова начну писать об Игоре, есть некая символика – в День победы (так Игорь окрестил дату регистрации нашего брака) по традиции мы снова будем только вдвоём.

…Я села на рабочее место Игоря, включила его компьютер и, пока он загружался, закрыв глаза, откинулась на спинку кресла. «Так засыпают демиурги, упав лицом в свои стихи…» – мысленно прочитались почему-то именно эти строчки. И тут же следом вспышкой в памяти и голосом Игоря пронзило: «Демиург!»…

«Господи! Как я могла забыть?!» И каруселью закружились мысли-воспоминания об этом любимом детище Игоря, которое десять лет дарило нам радость никем и ничем не подстёгиваемого творчества… О том, как мы писали в паузах между всем обязательным и договорным, и исключительно тогда, когда «душа просила», как смаковали каждое предложение, не спеша и с наслаждением, как деликатес, поданный только на двоих…

«Демиург» возник в нашей жизни не случайно. Мы, как авторы научно-популярных книг, давно мечтали вырваться из привычного тематического круга нашей прозы. Не потому, что потеряли интерес к тому, о чём писали, а потому, что запросы издателей и редакторов СМИ на наши книги и статьи становились всё более узконаправленными. Роль актера, которого приглашают на одни и те же типические роли в театре жизни, стала нас раздражать. Нам хотелось написать роман, но не на скоростях, как это всегда делается «под договор», а так, чтобы при этом проживать жизнь в нём и с ним.

Смерть очень близкого и дорогого нам человека в 2002 году подтолкнула к осуществлению мечты. «Наш главный герой будет написан со Славика. Конечно, не во всём, но характер и некоторые обстоятельства жизни будут его. И книга будет в память о нём», – с этих слов Игоря и начался «Демиург».

Название книги родилось раньше, чем сама книга. Игорь просто объявил его мне. Мы очень долго «проговаривали» содержание романа и только в апреле 2003 года начали писать.

…«Странно… опять апрель… Значит Игорь жил «Демиургом» ровно десять лет»… Карусель мыслей, уже набравшая скорость, вдруг резко затормозила, натолкнувшись на препятствие, которое вернуло меня в мир реальности: «Но роман ещё не дописан!..»

С мыслью о том, что наш «Демиург» так и уйдёт в небытие лишь потому, что он не завершён, я открыла папку с его главами и начала читать…

…За день я так ничего и не написала. И только к ночи пришло решение. До того, как День победы перетёк в следующий день, я всё-таки успела записать первое предложение.

Сейчас, 2-го сентября, в 01 час 42 минуты, я ответственно заявляю: моя книга будет не такой, какой я видела её прежде. Теперь в ней будет и «Демиург». И не потому, что это способ подсунуть читателю недописанную вещь, а потому, что в этом незаконченном романе – не только десять лет жизни Игоря, но и он сам. И что бы я о нем ни рассказывала, лучше него самого этого никому не сделать. И пусть роман не завершён – это даже символично – ведь не завершена и жизнь Игоря. Она продолжается в его стихах, в его прозе, в нашей памяти, это тот созданный им, Демиургом, мир, в котором всегда будут жить близкие ему люди.

Я решила, что построю свою книгу по принципу «Мастера и Маргариты». В ней параллельно пойдут две линии: «Демиург» – созданный фантазией Игоря, и Демиург – сам Игорь. Смущает ли меня то, что я повторю ход Булгакова? Нет, не смущает! Ведь и сам Булгаков не был первопроходцем на этом пути. А главное, что его «роман века» всегда был знаковым для Игоря, да и наша с ним судьба во многом повторяет судьбу героев любимого писателя. Поэтому у меня нет сомнений, что моё решение понравится Игорю (возможно, сам он мне его и подсказал?). А для меня теперь других критериев оценки моих действий не существует.

До сегодняшнего дня «Демиург» воспринимался мной только как художественное произведение, игра ума, возможность иносказательно представить близкого нам человека, попутно вплетая в эту придуманную историю судьбы других людей. Но сегодня, перечитав этот незаконченный роман, я вдруг поняла, что он не только о Славике, он – о творцах и их высшем предназначении. Так вот почему Игорь отклонял многие мои предложения по развитию событий в повествовании! Он уже тогда думал о поэтах и поэзии.

Но не буду навязывать читателю свои мысли. Путь каждый увидит в «Демиурге» то, что увидит. Прошу только не искать в нём покушение на религию – этого нет. Не буду я и редактировать текст «Демиурга». Пусть он предстанет перед читателями таким, каким оставил его Игорь. Быть может, ТАМ, где обретают покой, он сам и допишет, и отредактирует его, или подскажет мне или кому-нибудь другому дальнейший ход событий… Кто знает?

Пусть простит меня читатель, но теперь в моей книге будет не всё, что я планировала изначально. Свои воспоминания об Игоре я ограничу только штрихами из его личной жизни – ведь больше никто, кроме меня, не сможет об этом рассказать. А о его творчестве и без меня ещё долго будут говорить другие.

Пусть простят меня и те замечательные люди, о которых я хотела написать, но не напишу только потому, что этого теперь не позволит объём книги. Я благодарна им за то, что они вносили и продолжают вносить тепло и свет и в жизнь Игоря, и в память о нём. Простите, мои дорогие, низкий вам поклон за всё.

С сегодняшнего дня свою Книгу Воспоминаний я буду писать не одна – в ней зазвучит и голос Игоря.

 

2 сентября 2013 г.

 

Глава 2

Демиург. Знамение

Холодное утро 15 ноября 2002 года явило мирно спящей Москве странные знамения. Ровно в четыре часа тридцать минут по зимнему времени из мостовой перед овощным магазином, что на Чертановской улице, с ядовитым шипением вырвался мощный электрический разряд. Он ударил в аргоновый светильник на верхушке фонарного столба, и лампа взорвалась, пролившись мерцающим стеклянным дождём на тёмную реку асфальта.

По цепочке закоротило и все остальные фонари вдоль тротуара. Они гасли один за другим – словно чёрная волна прокатилась от угла улицы Академика Янгеля до Сумской.

Одновременно где-то в глубинах земли возник неприятный вибрирующий звук. Он постепенно нарастал, охватывал близлежащие улицы, с усилием пробиваясь сквозь слоёный пирог многократно ремонтировавшегося асфальта. Потом земля дрогнула – как человек, которого во сне укололи иглой. Вырвавшийся на поверхность из-под земли хриплый выдох глухим акустическим хлопком ударил по стенам и окнам домов, заставив мучительно сжаться во сне их жителей. Дружно взвыли сирены поставленных на ночевку автомашин, и следом, вторя им, заблажили местные собаки…

Гвалт этот продолжался недолго, и на смену ему пришла недоуменная и настороженная тишина.

До восхода солнца оставалось ещё три часа тридцать одна минута.

Позже ночной сторож овощного магазина Никифор Семёнович Подкуймух клялся и божился, что, пребывая на дежурстве в здравом уме и почти трезвой памяти, собственными глазами видел, как вдоль всей улицы взлетели в воздух крышки канализационных люков и зависли над мостовой, словно блины в невесомости…

Если бы хоть кто-нибудь принял во внимание рассказ этого не пользующегося у народа большим доверием очевидца, то при желании смог бы определить продолжительность феномена, зафиксированного Никифором Семёновичем с абсолютной точностью по его собственной временно?й шкале.

В соответствии с показаниями сторожа, начало события пришлось именно на тот момент, когда он как раз откупорил бутылочку портвейна «Кавказ», столь популярного среди местного выпивающего народа, и приложил её к губам. А к тому времени, когда рифлёные чугунные диски плавно скользнули вниз и вновь оказались на своих законных местах, он, находясь в ошеломлении от происходящего, уже успел автоматически высосать ровно четверть ёмкости. Подкуймух предлагал всем и каждому провести следственный эксперимент для выяснения времени парения крышек над люками. И ради науки готов был даже пожертвовать второй, заначенной на чёрный день, бутылочкой портвейна…

Но, невзирая на настойчивость свидетеля, желающих проводить следственный эксперимент не было. Более того, никто даже не пытался делать вид, что верит Никифору Семёновичу. Да и как было верить, если, помимо сбивчивых рассказов о левитирующих железяках, сторож с тоскливым страхом в глазах вещал ещё и о совсем уж странных вещах. Например, о чёрном голубе, который выпорхнул из разверстого люка и, пролетая мимо находящегося при исполнении служебных обязанностей Подкуймуха, нагло каркнул ему, Никифору Семёновичу, прямо в лицо, а затем по спирали взвился на крышу многоэтажки. И хотя после того происшествия Подкуймух на радость жене бросил пить и стал вести абсолютно трезвый и праведный образ жизни, веры ему не было ни тогда, ни после.

У следующего знамения свидетелей было гораздо больше. Многие из тех, кого разбудило первое событие, со сна не осознав смысла происшедшего, бросились к окнам и невольно стали свидетелями явления, потрясшего их ещё растрёпанную после тревожного пробуждения психику. И, разумеется, они тут же устроили массовую побудку родных, близких и соседей в благородном стремлении приобщить их к чуду.

А было оно внушительнее, масштабнее, а, главное, долговременней, чем предыдущее. Скользнувший к земле с ещё чёрного предрассветного неба матово-белый луч, отразившись от золочёного креста на храме Покрова Пресвятой Богородицы, что по другую сторону Варшавки, высветил на низко стелющейся над городом небесной дымке сияющее распятие. Казалось, что висит оно в небе точь-в-точь над Чертановской. И следом, как выстрел «Авроры», ни с того ни с сего одиноко ударил большой колокол на церковной звоннице…

 

…На крыше четырнадцатиэтажного дома по улице Чертановской стояли двое. Весь растревоженный район с надрывающимися собаками и голосящими автомобилями лежал перед ними как на ладони.

– Как странно, – негромко с едва уловимым акцентом сказал один из них после долгой паузы. – Церковь в Чертаново. Есть в этом сочетании слов что-то патологически противоестественное…

Сделав последний глоток из чёрной с золотыми разводами баночки с надписью «Доктор Дизель», он аккуратно прислонил опустевшую тару к ограждающему бортику крыши. Затем опустился на её покрытую утренним ноябрьским инеем поверхность, нисколько не заботясь о нетронутой белизне плаща, мягкими складками спадающего с его плеч. Поджав под себя левую ногу и руками обхватив колено правой, он задумчиво поверх домов смотрел в направлении Кировоградской улицы.

Собеседник человека в белом, облачённый в облегающее его сухопарую фигуру чёрное кашемировое пальто, стоял у чердачного оконца, опираясь локтём левой руки о его косяк. В правой он держал такую же баночку «Доктора Дизеля», которую временами подносил к глазам, и тогда казалось, что он сквозь стенки всматривается в её нутро. И действительно, как будто разглядев там последние капли желанного напитка, человек в чёрном удовлетворенно хмыкнул, откинул голову и, выдвинув и без того торчащий вперёд острый подбородок, вытряхнул в рот остатки всё ещё пенящегося пива. Затем всем телом лениво оттолкнулся от опоры и танцующей походкой подошёл к собеседнику.

– Ну почему же, – прервал он долгую паузу, возникшую после реплики того, кто был в белом. – На мой взгляд, это очень даже естественно: чем ближе к преисподней, тем больше верующих. А уж в самом аду атеистов и вовсе не остаётся. Можешь мне поверить…, – добавил он с нескрываемой иронией, сминая в ладони хрусткий податливый металл опустевшей тары.

Проводив взглядом сожаления небрежно переброшенную им через ограждение смятую банку, человек в чёрном отвернулся от упавшего на его лицо отсвета небесного распятия и присел на корточки спиной к бортику, ограждающему крышу от чёрного провала улицы. Опираясь подбородком на сплетённые пальцы рук, чуть повернув голову в сторону того, кто был в белом, он искоса смотрел на него. Распахнувшиеся полы пальто и наклонённые вперёд плечи делали его силуэт похожим на огромную нахохлившуюся птицу.

Они помолчали. Каждый по-своему смаковал эту театральную паузу, почти материализовавшуюся в морозном воздухе.

– Люблю я этот район, – издалека начал тот, кто в чёрном. – Жаль будет, если здесь… – вздохнул он и многозначительно замолчал.

Снова повисла долгая пауза.

– Говорят, ты нашёл латентного демиурга? – как бы невзначай задал вопрос чёрный.

– Слухи, – небрежно отмахнулся его собеседник, не поворачивая головы. Но почувствовав, что наигранное безразличие его ответа не убедило того, кто в чёрном, тут же перешёл в наступление. – И ты вызвал меня на встречу из-за этой ерунды?

Чёрный демонстративно распрямил спину, раскинул руки, уронив их на ограждение крыши, и, откинув назад голову, обратил взгляд в небо. Теперь его силуэт на освещённом распятием небе напоминал раненую птицу, распахнувшую крылья и готовящуюся к последнему бою.

Театрально вдохнув воздух, он обиженно выдохнул:

– Ну, как тебе не стыдно?! Мы ведь с тобой, в конце концов, родственники. Мог же я просто соскучиться…

Внизу у подножия дома раздался визг тормозов. У подъезда остановился юркий фургончик с тарелкой антенны на крыше и надписью «ТV» на борту. Через секунду с другой стороны подлетел ещё один такой же микроавтобус.

– Ага, стервятники слетаются, – игнорируя тему родственных чувств, брезгливо констатировал белый, даже не глянув в сторону подъехавших машин. В тоне его было нечто, наводящее на мысль, что о визите этом ему было известно заранее.

– Ох, не любишь ты телевидение, – усмехнулся чёрный.

– А за что его любить? – пожал плечами белый.

– А как быть с тезой «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»?

– Теза хороша. Но некоторые вещи лучше не видеть ни разу. Впрочем, ты знаешь это лучше меня…

Внизу бежали к подъезду увешанные треногами и кофрами телевизионщики, толкая друг друга локтями в стремлении первыми прорваться к лифту.

 – Не успеют, – удовлетворенно хмыкнул белый, оторвав, наконец, взгляд от Кировоградской улицы и направив его на жёсткую конкурентную борьбу у подножия дома...

И действительно, в тот момент, когда одна из команд, опередив своих соперников, вырвалась на оперативный простор крыши, первый луч солнца осветил тёмное небо, и золотистый крест на нём тихо растаял, словно и не было его вовсе. Крыша тоже была пустынна. Только у самого бортика лежала опрокинутая баночка пива «Доктор Дизель», на которой ещё дрожала капля янтарного напитка…

– Тьфу, – в сердцах сплюнул на битумное покрытие запыхавшийся оператор. И, обращаясь к режиссёру, продолжил тираду, начатую, очевидно, ещё в лифте:

– Телевидение – это тебе не радио, тут не слова твои умные, тут картинка нужна. Ну и где теперь эта картинка? Я же говорил, что надо было ещё от подъезда снимать, а ты что? «Быстрей наверх, пока не обошли! Быстрей наверх!» Ну, не обошли, а дальше что?! Прозявил ты, Глебушка, своё знамение, протютюкал!

– Работай! – зло прикрикнул на него режиссёр. – Панораму возьми, церковь!.. Быстрей поворачивайся, чёрт тебя подери!

И тут же интуитивно почувствовав, что его грубость может обернуться бунтом на корабле, и в большей степени дорожа временем, нежели беспокоясь о самолюбии своего товарища, примирительно пояснил: «А крест на небе мы потом в студии на компьютере дорисуем. Конкуренты до этого не дотумкают. Да и аппаратуры толковой у этих салаг нет…»

Хотя ситуацию удалось сгладить и оператор уже вовсю снимал указанные объекты и вообще всё вроде складывалось в пользу «Объективных новостей», режиссёр был на взводе. И даже не потому, что не успели снять знамение – в конце концов, художники изобразят сияющий крест не хуже, а даже лучше действительности. Просто к горлу вдруг комом подкатили разочарование и обида, пугая едва сдерживаемой истерикой. После прошлогодних съёмок сюжета на тему гололёда это иногда стало с ним случаться: он чувствовал себя жалким, смешным и в очередной раз непонятно кем обворованным.

В тот раз прямо перед камерой, установленной на перекрёстке, упал человек и подвернул ногу… Подарок судьбы! Пока шла съёмка и пока набежавшие сочувствующие, жаждущие попасть в кадр, вызывали врачей, пострадавший убедительно лежал на мокром снегу, жалостно постанывая. Потом он вдруг оклемался, встал, извинился за беспокойство, поблагодарил окружающих за заботу и, прихрамывая, ушёл. А через некоторое время съёмочная группа обнаружила, что у всех пропали бумажники. Потом в милиции им объяснили, что это была подстава – дешёвый, но эффективный трюк, которым часто пользуются карманники…

Вот и сейчас подсознание настойчиво подсказывало Глебу Вампилову, что работает он на подсунутую ему пустышку. Режиссёр спинным мозгом чуял присутствие кого-то, кто сейчас, как карманники во время гололёда, хихикает над его доверчивостью. Тренированная временем и событиями журналистская интуиция бездоказательно, но настойчиво нашёптывала ему, что вся эта история – очередная подстава, за которой скрывается настоящая сенсация…

Но надо было во всеоружии встречать уже, по-видимому, подъезжающих на лифте соперников, и он привычным напряжением воли проглотил душивший его комок.

На крышу дома вырвалась запыхавшаяся команда конкурентов.

– Опоздали-с, господа! Шустрее надо быть, берите пример с мастеров! – засунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, прокомментировал ситуацию уже готовый к встрече Глеб Иванович. Как истинный режиссёр, он почувствовал, что для завершения сюжета не хватает последнего победного штриха. Удар ногой по валявшейся на крыше пивной банке поставил точку в сцене встречи заклятых друзей-телевизионщиков.

Пустая баночка «Доктора Дизеля», описав убедительную дугу, перелетела через ограждение и ушла в гулкую пустоту постепенно наполняющейся утренними звуками улицы…

 

Иллюстрации:

обложка книги «Ангел из Чертаново»;

Игорь – эпизоды жизни…

 

Фото из семейного архива Царёвых