Ирина Ремизова

Ирина Ремизова

Четвёртое измерение № 2 (635) от 15 января 2025 года

Погибать – не помирать

 

первый снег

 

норд-вест несётся вдоль забора,
всклокочен, голоден и дик,
грызёт ступени, по которым
нисходит в мир Архистратиг,
заходится слюной и лаем,
то завывая, то рыча…

идёт архангел, согревая
округу пламенем меча.
в руке – волчец, а не олива,
и город, облачённый в бязь,
его встречает, торопливо
набросив белое на грязь…

…на крыши, клумбы и ограды
из горних ледяных садов
летят безмолвно мириады
микроскопических цветов
и укрывают
собор и площадь, лье и ли,
траву и камень – но не раны
свежераскопанной земли.

2024

 

 

сестра

 

за полночь. стук лопаты
на ледяном дворе.
юноша-император
едет к своей сестре
первопрестольным градом:
чтобы добраться к ней,
ни лошадей не надо,
ни золотых саней.

дверь приоткрыли, что ли?
холодом повело,
будто со снежной воли
кто-то зашёл в тепло,
не проронив ни слова –
тяжки и велики
платье с плеча чужого,
бальные башмачки.

сомкнуты веки-шторы
и куролесит чорт
в старом дворце, который
выстроил Франц Лефорт.
путь у сирот короткий:
выйдут на белый снег
в жизни былой – погодки
и близнецы навек.

лобное пусто место,
дремлют острог и скит…
льду в иордани тесно –
пятую ночь звенит.

2024

 

 

снег

 

сначала сахар был, и леденцы
свисали с крыш, и сахарную пудру
с ветвей сметали крыльями под утро
оставшиеся в городе скворцы.

потом была мука, и колобки
сажали в ледяную печь, и баба,
как добрый голем, простирала лапы
и скалилась – почти что по-людски.

а нынче крупной соли из куля
отмерили и высыпали столько,
что зачерствевшей кажется и горькой
и без того несладкая земля.

2023

 

 

дерево

 

низкое небо – камень лабрадорит,
облачность не становится переменной…
дерево средних лет у стены стоит
в осени по единственное колено.

падают листья, щёлкает метроном
измороси, сбивается ритм сердечный…
дерево раздевается перед сном –
может, обыкновенным, а может, вечным –

вглядывается в жёлтый квадрат окна,
там натюрморт: настурция, мак, левкои…
дерево доверяет зиме – она,
если не успокоит, так упокоит.

чёрные стаи тянутся по стерне
синего прежде, ныне седого поля…
дерево засыпает, а быть весне
или не быть – свершится по зимней воле.

2024

 

 

беги

 

трубя, охота мчит
по неземным лесам –
кто схвачен и закрыт,
кто затворился сам,
то снегом, то листвой
влачит свой вечный век
зверинец кочевой,
передвижной ковчег.

по клеткам – значит врозь,
но всё равно впритык.

поскрипывает ось,
торгуется мужик
в шагреневом пальто,
заносчив и усат:
кого-то в шапито,
кого-то в зоосад,
кого-то – целиком,
кого-то – пополам…

…а твой невольный дом
разворотили в хлам.

оставив навсегда
житейский неуют,
беги, зверёк, туда,
где больше не убьют,
по лезвию огня –
через последний зной…

ты встретишь ли меня
в стране своей иной,
когда взведут курок,
когда сведут на нет,
когда вздохнут: «зверёк,
беги на белый свет»?

2024

 

 

часы

 

по минуте, дню и году
вышло время на свободу –
расплескалось, как река,
стало вечностью слегка.

затопило половодье
небоземные угодья –
стёрло слово и число
и под землю истекло.

из-под корки заскорузлой
время выпустило русла:
мерно бьются родники –
люди, травы, пауки,

чистой жизнью налитые…
лишь часы стоят пустые
и кукушки спят впотьмах
в их покинутых домах.

2021

 

 

погибать не помирать

 

вечер медленный и хмурый,
лягушачье бре-ке-ке...
расставляет чёрт фигуры
на прокуренной доске.
слева рать и справа рать –
отчего бы не сыграть?

мастерство не продаётся –
это, братцы, не душа.
из туманного болотца
слышно звяканье ковша.
навьим чарам грош цена,
коли голова ясна.

напрямик помчались кони,
затрубили вздор слоны –
прежде тёплые ладони
стали разом холодны,
и смеётся – бре-ке-ке –
белокурый ферзь в руке.

стук по дереву всё чаще,
ночь смыкается, а в ней
по-над сердцем проходящий
светит месяц всё ясней.
чёрт играет вразнобой –
то с тобою, то тобой.

ножик плавает в кармане,
серебристый, как плотва, –
всё свежее ветер в ране,
всё светлее голова.
а твоя ли это рать?
погибать не помирать.

2021

 

 

перед заморозком

 

среди кленовых эполет
и груд вишнёвого батиста
торчит смоковницы скелет –
живой, но до сих пор безлистой,

и небу, вспомнившему вдруг
о саде – в двух шагах от мая,
грозят её двенадцать рук,
сухие кулачки сжимая, –

как будто в том повинен был
заснувший в солнечной телеге,
что снег апрельский опалил
её поспешные побеги.

вокруг бело, как на балу –
ренклоды, мелбы, бергамоты…
и лишь она одна теплу
не верит – будто знает что-то.

2021

 

 

Дому твоему…

 

«Дому твоему подобаетъ
святыня Господня
въ долготу дней»

 

невидимы случайным встречным,
стоят повсюду под ружьём
они – всеведущи и вечны,
но безъязыки в мире сём.

все вероятные исходы
игры, интриги и резни
в границах заданной свободы
умеют рассчитать они,

и, милосердые, рисуют
сначала знаки, после сны,
и в зеркало, как в дверь глухую,
стучат с обратной стороны:

«туманен замок твой и зябок,
и долгие недолги дни,
но шею, свёрнутую набок,
узрев, умри или казни –

уже в пути дурные гости», –
задребезжит, темнея, гладь
вослед шагам и стуку трости,
и голосу: «…не миновать».

кому печаль, кому потеха –
сатрап, ублюдок, идиот…
и только гатчинское эхо
его по имени зовёт.

2021

 

 

холст

 

где был очаг – осталась паль
с поскрёбками на дне.

…он уговаривал печаль
не приходить ко мне.
был подозрителен уют
и тягостен покой,
да так, что королевский шут –
и тот махнул рукой,
за разговорной молотьбой
расслышав наконец,
как на маротте сам собой
заплакал бубенец,
не проболтавшись никому
пустым латунным ртом:
печаль притронулась к нему
невидимым перстом.

…он полюбил печаль с тех пор,
когда, назвав сестрой,
меня забрал ночной дозор
в свой разношёрстный строй,
бил барабан и лаял пёс,
посверкивал мушкет…

он из чулана холст принёс
и занавесил свет.

2024

 

 

cuptor

 

над городом и миром хватко-ловко
невидимая трудится духовка
без роздыха который день подряд:
по правилам кондитерской науки
в безмолвии, как в тесте, тонут звуки,
на противень уложенные в ряд, –

и, горечью степной благоухая,
затягивает корочка сухая
дневные голоса, исподтишка
преображает звонкое – в глухое:
цикадный треск и стрёкот козодоя,
и дудку корабельную сверчка.

становится плотней и горячее
пленённый воздух в дрожжевых ячеях,
и кажется: ты сам уже внутри,
в июльском свежевыпеченном хлебе –
и понапрасну ждёшь, когда на небе
спохватятся: горшочек, не вари!

2024

 

 

узелок

 

кого забыли наперёд –
того отыщет снег:
по спящим улицам пройдёт,
как бывший человек,
минуя сеть бродячих свор,
сбиваясь на полёт,
заглянет в каждый божий двор,
где все наперечёт,

и ночь, отбросив лунный нож,
сболтнёт – твоя взяла! –
о том, чьё имя не прочтёшь,
не раздобыв тепла:
куда-то наискось и ввысь
несла его строка,
да только буквы напились
парного молока.

пока врубается конвой
в раскидистую тьму,
не признавайся, что живой
покуда, никому –
назначат суд, объявят срок,
отправят налегке…
и снег завяжет узелок
на скомканном платке.

2021