Ирина Клеандрова

Ирина Клеандрова

Все стихи Ирины Клеандровой

L'ete Indien

 

Очей погибель. Липкий сумрак зорь, паучьи сети пеленают мысли.

Дрожащих звёзд болезненный узор, тревожный ветер, тени, опий листьев, что миллиардом мёртвых мотыльков спешат в объятья неживого солнца…

Прекрасно зная: скоро им придётся сгореть дотла в янтарной тьме заката, запятнав небесный свод – лазурь и лёд – багряным пеплом и медвяной пылью. Горча, дыша ментолом и ванилью, остановить часы в гробницах ваз, крошась и тая…

Кронос, не карая отступников, стоит поодаль, не спуская глаз.

Всего лишь вальс.

Всего лишь время года, когда душа беспечно тонет в небе. Махнув крылом на боль, на быль и небыль – взмывает в тучи, провожая птиц, и сорванным листком ложится ниц, об отлетевшей жизни не жалея.

Сатори стынь. Секунды как века.

В зеркальной мгле встречая двойника, молчишь, робея встретиться глазами.

…Кружит листва – страницы дневника, что на клочки порвал и сжёг хозяин.

 

Last summer day

 

Когда отзвенят последние такты лета –

нет силы подняться, но медлить уже нельзя –

мы вслед за солистами в небо шагнём с рассветом:

ещё не чужие, уже не вполне друзья.

 

Мы всё, что должны, до конца не сказали ночью.

«Пора!» – хмыкнет осень. – «Граница. Финал. Межа».

А сердце болит и никак остывать не хочет,

и клочья его на ветру на ветвях дрожат.

 

Я знаю прекрасно: уже отвыкать пора бы

от голоса таять, за дверью ловить шаги.

А мы всё бок о бок стоим по-солдатски храбро:

уже не родные, ещё не совсем враги.

 

Разыграна партия. Разного цвета масти.

У каждого свой – не один на двоих – пасьянс...

...А лето вернётся, и, может, согреет счастьем,

и всё ещё будет – но больше не будет нас.

 

 

Вечный город

 

Город не зря называют Вечным. В этих проулках не властны годы. Он ворожит, веселит и лечит, тень его славы – на Риме гордом.

Город не знает тюрьмы и кладбищ, гостю там, будто родному, рады. Ночью ли, днём – ты его узнаешь по мостовым цвета летних радуг. Воздух там слаще хмельного пунша, к звёздам взлетают фонтанов нити... Он каждым камнем врастает в души всех, кто когда-то его увидел.

Он не касался земли с рожденья, путь его вольно струится в небе. Глянешь чуть пристальней – он исчезнет, словно мираж, колдовская небыль. Может быть, в брызгах солёной пены, в хмари рассветной, в лучах заката ты замечал из тумана стены, флаги на башнях его крылатых.

Да, ты не верил, отбросив мудро мысли, что стало темно и душно. Может, он снился тебе под утро, плавясь на мокрой от слёз подушке. Ты не сдавался, твердил: «Болею, ваш город в небе – такое детство...» – и с каждый днём становился злее, втайне увидеть его надеясь. Сил одолжив у тоски с азартом, взвился бы к солнцу, свернул бы горы – если бы кто-то подкинул карту, где же искать этот чёртов морок.

Ты забывал его, и однажды быль стала сказкой, а сказка – ложью. Памятью смутной о чём-то важном, лучшем, что в жизни случиться может. Стены развеялись белым дымом, лица осыпались горстью смальты; стало звенящее счастьем имя мелом, размазанным по асфальту.

Явь потеряла и вкус, и запах. Всё мирозданье до дна прогоркло. Может, молитва тебя спасла бы, но вместо слов – волчий вой из горла. Вместо родства – паутина фальши, ночь беспросветная вместо полдня...

Если б увидеть его, как раньше! Если бы как-нибудь имя вспомнить...

Лишь через годы, устав быть битой в яростном споре души и мозга, память вернёт россыпь звёзд на плитах и фонарей разноцветных грозди, ломаный ряд флюгеров на крышах, росчерки чаек в лазурно-синем...

Ты позовёшь – и тебя услышат.

Вечности впору любое имя.

 

Время чудес

 

Время чудес. Красоты – беззащитной, неброской.

В каждом углу – беззаботных смешков отголоски,

отблески глаз и умытых улыбками лиц...

В мутных потоках – бумажных флотилий парады.

Солнце пригрело, и в скверах проснулись дриады,

пляшут, щебечут, смущая прохожих и птиц.

 

С ними – на облако, в замок из розовой пены.

Мир на ладони: безумный, прекрасный, волшебный.

Лучшая сказка, живущая рядом с тобой...

Сумерки лягут, развесят лимонные звёзды,

жемчуг и стразы вдоль улиц растянутся гроздью,

патоку с окон слизнёт полуночный прибой.

 

Это весна, и всё сложится так, как могло бы,

а на чумазых ладонях последних сугробов

линии жизни начертит ручьёв серебро...

 

Солнечной пылью осыпана старая верба.

Даром душе, что по-птичьи тоскует по небу,

в белом сиянии кружится чьё-то перо.

 


Поэтическая викторина

Книга Песка

 

под обугленным небом песчаник простёрся ниц,

волей Ра остановлен неистовый бег светила

предсказателем-дэвом исчёркана гладь страниц,

полустёртые руны пылают огнём и силой

 

шелестит Книга Мёртвых, открытая всем ветрам

тишина оглушает, мгновения пляшут в горсти

кто-то здесь упадёт, из себя воздвигая храм,

от кого-то останутся перстни, тряпьё и кости

 

утекая по капле, спекается в строки жизнь

жаркий выдох пустыни смешает, что есть и будет

скрип пера провожает насмешливым взглядом Сфинкс,

погружаются в Лету века, города и люди

 

сердце пламени – пепел, в мятежном сокрыт покой

сталь развеется прахом, и полночью станет утро

по губам и ресницам проводит Мидас рукой,

слов серебряный звон обращая в молчанья мудрость

 

Ноябрьский сидр

 

Маятник влип в янтарь. Плещет жарою лето,

звонкие чаши крон солнцем полны до дна –

а за моим окном ветер рвёт листья с веток,

в волнах чернёных туч рыбкой скользит луна.

 

Ноющих шрамов сеть. Каждый – дороги веха:

быть заодно и врозь, ссориться – и встречать...

Знаешь, весь этот мир – только мираж и эхо,

шелест тончайших крыл в круг, где горит свеча.

 

Пальцы сожмут фитиль – и растворятся тени,

вихрь унесёт с собой трепетность и тепло...

Сердце обнимет мрак, но в тишине осенней

мы выживаем – для. Или – всему назло.

 

Ломкая корка льда раны затянет белым.

Спят, отзвучав, слова, в ножнах – усталый меч...

Знаешь, вся наша жизнь – стёртый рисунок мелом,

битых небес фарфор. Что черепки беречь?

 

Тлеет в золе письмо: сажа, бумаги клочья.

Ветра горчащий сидр. Нежность, печаль, вина.

Снегом полна постель. Но я усну, а ночью

в мёртвый ноябрьский сад птицей впорхнёт весна.

 

Осенние цветы
(Les Fleurs D'Automne)

 

Прощальный вздох отжившей красоты:

рубин рябины, поздние цветы –

атласный блеск на хрустком медном ложе,

сапфир небес, медовое стекло...

Последний свет, последнее тепло

в дверях зимы, на вечный сон похожей.

 

Здесь траурной свечой сияет лист.

Здесь воздух, словно в церкви, пряно-чист,

из горечи и капель солнца соткан.

А вдоль дорожек бархатцы горят –

по их ковру к излёту октября

проходит смерть, заглядывая в окна.

 

Шаги и скрежет гасит тишина.

Но не спасёт молчания стена

от блёклых глаз; от губ, что имя шепчут –

всё холодней, всё строже, всё слышней...

Сминая бархат, тянется за ней

процессия теней давно ушедших –

даря кошмары, будоража мрак.

Душа дрожит, но всё же ищет знак

в голодной тьме, в полночном океане:

забыв про страх, круша рассудка твердь,

желает хоть вполглаза подсмотреть,

как кружит чёрный вальс, таясь в тумане.

 

...Мерцанье, смех и струны паутин.

И поздно дергать ставни, ощутив

как искра сердца вязнет в мертвом танце,

в тенётах тихой музыки без слов;

как ледяные венчики цветов

перебирают призрачные пальцы...

 

Сознанье – в пыль, смола и дым по венам.

И больше не поверить сонным стенам;

не позабыть, как сладок этот ад,

как мягко кроны лунный яд полощет.

А ночь всё ждёт. И, может, правда проще

нащупать ключ и молча выйти в сад?

 

Там ветер и замёрзшая роса,

костры ветвей – мостами в небеса,

молочный дым и крыши в звёзд короне –

дрожащий абрис, вечности печать.

В рассвет уже не верить, но молчать,

поникший георгин согрев в ладони.

 

Там вьётся флоксов шёлковая дымка,

и когти астр, и хризантем снежинки –

печаль и тлен, и нежность без границ...

 

Как корабли, плывут в коричной пене

скупые лепестки цветов последних –

фиалы слёз, улыбки мёртвых лиц.

 

Осенняя флейта

 

Град царапает дверь. Тучи по небу – ворохом перьев.

День уходит. Душа красотой угасанья пьяна...

На закате темно. В полусонные стоны деревьев

Серебристо-печальную флейту вплетает луна.

 

На некошеных травах – кольчуга из пепла и света,

Облетевшие кроны застыли в плену ледяном...

С каждой каплей всё ближе последнее, снежное лето.

С каждым новым рассветом всё громче стучит метроном.

 

Время водит резцом. Ворох стружки – и ты, настоящий.

Мастер скажет: «Finita», часы остановят свой бег –

И останется только луна и угрюмая чаща,

Растревоженный ветер и саван, похожий на снег...

 

Печали нет

 

Печали нет. О чём грустить, скажи?

Что время влёт – сухим листом с ладони?

Что ветер бьёт наотмашь, в спину гонит,

а впереди – ухаб и виражи?

Так это просто карусель сезонов.

Закон миропорядка. Просто жизнь...

 

Печали нет. О прошлом слёз не льют:

его, как бриллиант, хранят в шкатулке,

а памяти капризной закоулки

в лучистых миражах дадут приют...

Без разницы – на миг или на сутки.

Без разницы – в аду или в раю...

 

Печали нет. Окончена игра,

уже едино – в дамках или пешкой...

Судьба кидает новенький орешек,

и что внутри? Разгрызть его пора!

Раскладывай пасьянс орлом и решкой,

не думая о «завтра» и «вчера».

 

А нудное быльё не стоит грусти:

создатель не зевнёт, так чёрт попустит.

 

 

Тень Крысолова

 

Простывшая река со всхлипом дышит,

струится плющ, стекая с ветхих стен.

Чадит луна. По островерхим крышам

скользит невозмутимой кошки тень.

 

Примерзший ставень, флюгера корона.

Как патока, растянут в вечность миг.

На виселице тощая ворона

топорщит перья, сил копя на крик.

 

У ратуши пока ни слёз, ни брани,

плащом тумана смазан пёстрый цвет –

но писком крыс и детскими шагами

смущая эхо, полнится рассвет.

 

Взгляд блёклых звёзд насмешливо-печален.

Хрипят часы и жмётся к лани лев.

С осенним ветром входит в сонный Гаммельн

чуть различимый дудочки напев.

 

Уходящему – мир...

 

Мрачный лес за спиной. Той, что рядом, не нужно слов:

вспыхнет холодно сталь – и прикажет на снег ложиться...

Не печалься напрасно. Захочешь – вернёшься вновь

ясноглазой кошкой, деревом или птицей.

 

Ты уснёшь – и проснёшься былинкой в родном краю,

горным кряжем и мачтой, всем сущим на этом свете...

Ты увидишь, что будет, – и, память храня твою,

будет детям рассказывать сказки ветер.

 

И тогда ты узнаешь, о чём шелестит трава

и какую тоску вслед за солнцем уносят стаи...

Время сточит монеты, раскрошатся в пыль слова –

не исчезнет лишь свет, что ты вместо себя оставил.

 

Цикл «Пять стихий»

 

1. Дерево: Сакура

 

Непроглядные заросли залиты лунным вином,

и, во тьму погружённые, ветви колышатся сонно...

Ветер бродит по саду и робко стучится в окно,

обещая весну и горящую звёздами полночь.

 

Мрак так свеж и лучист, и росою умыта трава.

Рой серебряных радуг укрыт в перламутровой капле...

Пахнет льдом и анисом, и кругом идёт голова,

и светлеет душа, упорхнув потревоженной цаплей.

 

Окоём розовеет, вскипая рассветной волной.

Пена белит стволы, мажет листья растопленным сахаром...

Звёзды в небе бледнеют и гаснут одна за одной,

осыпаясь в ладонь лепестками смеющейся сакуры.

 

2.Огонь: Феникс

 

Мир от края до края напоен полуденным светом.

Томно свищет цикада, в тени поджидая сестёр...

Подсыхает ковыль, скорбно клонится к западу лето,

а на склоне, у камня, ворчит, просыпаясь, костёр.

 

К раскалённому небу взлетая диковинной птицей,

с высоты он услышит и брань, и мольбу, и хвалу...

Я листаю дневник, и от жара чернеют страницы.

Тени прошлых иллюзий трещат, превращаясь в золу...

 

Жарко солнце горит – а внутри листопады и вьюга,

опостылел очаг, и в тумане не видно не зги...

Огнерожденный Феникс, владыка цветущего юга,

отогрей мое сердце, а если не можешь – сожги!

 

3.Металл: Осень

 

Плеском ручьёв серебристые осыпи манят,

золотом кроет скалу одинокая слива.

Вотчина снега, стеклянного ветра и камня –

эти вершины путников ждут молчаливо.

 

Здесь космы сосен – мазком малахита по стали,

здесь откликается эхо ударами пульса,

здесь отдохнуть от прыжка в поднебесные дали

царственным тигром горный хребет изогнулся.

 

Бледные пряди сияют под солнцем холодным,

ломкие стебли хрустят под ногами, как кости –

кутаясь в облако, осень блуждает по склонам,

напоминая, что мы на земле только гости.

 

4.Вода: Память

 

Ветер горчит, выдыхается в чаше вино.

Пламя свечи – растворённый во мраке рубин.

Вьюжными волнами плещется ночь за окном,

рыба-луна равнодушно глядит из глубин.

 

Память моя. Будто спящий под водами сад,

ты прорастаешь цветами сквозь камни и ил;

прячешь в жемчужины голос, касанье и взгляд,

высветлив краски и с выдумкой путая быль.

 

Золото мыслей и чувств самоцветы храня,

словно дракон, в полутьме сокровенных пещер,

ты за чертой вновь и вновь воскрешаешь меня,

бывшее «я» возвращая бессмертной душе.

 

5.Земля: Пустыня

 

Заповеданный край, где правителем сам Хуанлун,

где реален мираж, а реальность как будто бы снится...

Раскалённое золото, платина, медь и латунь;

чистый взгляд родников, устремлённый в белёсые выси.

 

Здесь уснули века, здесь царят тишина и покой.

Здесь святилище змей, пауков и слепящего света...

Близок терем Творца, и до высей дозваться легко:

лишь задать свой вопрос – и, не дрогнув, дождаться ответа.

 

Он раскатится громом – без фальши и полутеней,

и за тысячу ли ты превыше не сыщешь закона...

Вьется лестница в небо, сияя огнём, а под ней

мерно дышит пустыня – ребристая шкура дракона.

 

Эпилог: Время

 

Сквозь железо и камень пробьётся упрямый росток.

Пышнолистную крону напоит бурлящий поток.

Ствол от ветра надломится, пищею став для огня.

Из руды и из молний восстанет железо, звеня...

 

Но вода точит сталь и по камешку крошит скалу...

Так кончается боль, превращая амёбу в стрелу.

Так кончается путь, прогорев во вселенских кострах.

Всё рождается прахом, и всё возвратится во прах.