Ирина
Аргутина

* * *

По проспекту прямо, потом сворачивая 
на какую-нибудь улицу Артиллерийскую… 
Прогулка, в общем-то, незадачливая: 
осень теряет листья, голова – мысли. 
Можно повстречать соседей по дому, 
коллег, пришельцев западных и 
     восточных, 
южных и северных, знакомых и 
     незнакомых, 
всех – до одного, что абсолютно точно. 
Может быть светлая куртка, такая же или 
     похожа. 
Могут быть астры, последние перед 
     снегами. 
Семья из трёх человек – чужая. Мороз по 
     коже 
и на минуту нехорошо с ногами. 
Можно сменить район или даже город, 
но зачем? И дело не в том, что менять 
     непросто, 
а, скорее, в том, кто неизбывно дорог, 
даже если невероятен на земных 
     перекрёстках. 
А тому назад сознавали: боже мой! – 
днём и ночью, с закрытыми и открытыми, 
голосом и телом, дыханьем, ощупью, 
не гневя судьбу, раз уж такие дары 
     даны. 
Говорили о новостях, стихах и далёких 
     датах, 
о детских проказах, о том, что яблоки 
     сварят в сиропе, 
и – со знанием дела – о сырьевых 
     придатках 
и воспалении их по всей Азиопе. 
Слушали Паваротти, прислушивались к 
     Синатре, 
уступали друг другу – добровольно и с 
     песней. 
Теперь один владеет землей, три на три, 
упокоившись на Успенском, 
а его тень, обременённая плотью, 
бродит по именованным улицам и 
     проспектам, 
мается под Синатру, плачет под 
     Паваротти 
и почти жалеет о том, что любовь 
     бессмертна…