Иоганн
Гёте

Зверинец Лили

На свете не было пестрей 
Зверинца, чем зверинец Лили! 
Какие чары приманили 
Сюда диковинных зверей? 
Бедняжки принцы скачут, пляшут, 
Крылами бьют, хвостами машут, 
То захрипят, то смолкнут вдруг 
В сплошном чаду любовных мук! 
  
О чем тут спрашивать! Звать Лили эту 
     фею. 
Не приведи господь вам повстречаться с 
     нею. 
  
О, что за визг, и писк, и клекот, 
Когда, питомцам на беду, 
В корзиночке она приносит им еду! 
Что за рычанье! Что за рокот! 
  
Оживают кусты и деревья сада... 
Сумасшедшее ринулось стадо 
К ее ногам. Даже рыбы в бассейне 
В нетерпении высунулись из воды. 
А она бросает крохи еды 
Ошалевшим от алчности гадам, 
Одаряя их царственным взглядом. 
  
И тут начинается бой! 
Они грызутся между собой, 
Разевают жадные пасти, 
Кусаются, рвут друг друга на части. 
  
И все из–за хлеба! Из–за куска! 
Из–за черствой корки на дне лоханей, 
Которую сделала эта рука 
Небесных амврозий благоуханней! 
  
А взгляд–то каков! Каков тон, 
Которым она произносит: «Цып–цып!..» 
Зевсов орел покинул бы трон, 
Оба Венериных голубка 
В путь бы ринулись наверняка, 
Даже павлин, надутый и злющий, 
Примчался б на этот голос зовущий. 
  
Ведь именно так из чащи ночной 
Прибрел к ней медведь – мохнатый 
     верзила. 
В какой же капкан его залучила 
Хозяйка компании сей честной! 
Отныне он, можно сказать, – ручной, 
Конечно, только в известном смысле. 
Любовь прочнее любых оков... 
Ах, что там! Я кровью своей готов 
В ее саду поливать цветочки. 
  
«Как?! «Я» – вы сказали? Но, ваша 
     честь...» 
Да, да! Я... Медведь – это я и есть. 
За юбкой погнался! Пропал! Погиб! 
На шелковом водят меня шнурочке. 
А как я в эту историю влип – 
Об этом вам расскажу попозже: 
Сейчас не могу... Брр!.. Мороз – по 
     коже. 
Ведь сами подумайте! Зло берет: 
Кругом все квохчет, хрюкает, блеет. 
Такая порой тоска одолеет – 
Удрать хочу! 
Рычу! 
Хожу, как помешанный, взад–вперед, 
Башкой кручу, 
Рычу! 
Пройдусь немного по аллее, 
И снова ходу – от ворот! 
Зря, что ль, досада меня разбирает? 
Дух, взбеленившись, нутро распирает. 
Ну, как от ярости не взреветь? 
Кто я ей: заяц или медведь?! 
Белка, грызущая орешек?! 
Простите, мамзель: не гожусь для 
     насмешек, 
Да мне в лицо 
Хохочет здесь каждое деревцо! 
Каждый кустик строит рожи! 
С души воротит – хоть околей – 
От ваших цветочков, от ваших аллей! 
Служить вам?! Хватит! Себе дороже! 
Бегу отсюда во весь опор! 
Хочу перепрыгнуть через забор – 
Да не могу. Заколдован я, что ли? 
Сила ушла из медвежьих лап? 
Тьфу ты! Совсем одряхлел, ослаб! 
Видать, суждено помереть в неволе. 
Я сам себя не узнаю: 
Лежу, визжу, судьбою смятый, 
И слышат жалобу мою 
Фарфоровые уши статуй. 
И вдруг... Как метнется по жилам кровь! 
Блаженнейшим соком наполнились клетки. 
Я голос возлюбленной слышу вновь: 
Она запела в своей беседке! 
  
Воздух цветами заблагоухал... 
Уж, верно, поет, чтобы я услыхал! 
  
Бегу! Предо мной расступаются ветки, 
Я – как шальной – по цветам, по лугам! 
И – кубарем – прямо к ее ногам. 
  
Она смеется: «Вот удивил! 
Скажите, откуда такая удаль? 
Свиреп, как медведь, а привязчив, как 
     пудель. 
Космат, безобразен... А все–таки мил!» 
И ножкой, ножкой – ну, что за натура!– 
Гладит мохнатую спину мою. 
Как восхитительно чешется шкура! 
Медведю кажется: он – в раю. 
Целую ей туфлю, жую подметку, 
Благопристойность медвежью храня. 
К коленям ее припадаю кротко – 
Не часто дождешься такого дня! 
Она то погладит, то шлепнет меня. 
Но я в блаженстве, как новорожденный, 
Реву, улыбкой ее награжденный... 
Вдруг мило хлыстиком взмахнет: 
«Allons tout doux! eh la menotte! 
Et faites serviteur, 
Comme un joli seigneur» *. 
  
Вот так надеждой живет дуралей, 
Терпит все шалости, все причуды, 
Но стоит чуть–чуть не потрафить ей – 
Ох, как бедняге придется худо! 
  
А впрочем, есть у ней некий бальзам... 
Порою, к моим снизойдя слезам, 
Она этим зельем на кончике пальца 
Смочит иссохшие губы страдальца 
И убежит, предоставив мне 
Дурью мучиться наедине. 
Право же! Нет ничего нелепей: 
Снятый с цепи, я прикован цепью 
К той, от которой с ума схожу. 
Плетусь за ней следом, от страха дрожу, 
По доброй воле живу в неволе, 
Но что ей до муки моей, до боли?! 
Знает, преданней нет слуги. 
А иногда, веселясь от сердца, 
В клетке моей приоткроет дверцу: 
«Что ж ты, дружок, не бежишь? Беги!» 
А я?.. О боги, коль в вашей власти 
Разрушить чары этой страсти, 
То буду век у вас в долгу... 
А не дождусь от вас подмоги, 
Тогда... тогда... О, знайте, боги!– 
Я сам помочь себе смогу! 
  
* А ну, будь пай–мальчиком! Дай лапу! 
Отвесь поклон, как подобает 
благовоспитанному кавалеру (франц.). 
  
Пер. Л.Гинзбурга 
  
          1775