Инна
Костяковская

Бессонница

Ночь сгустилась чёрной тучею,

перейти бы пропасть адову,

снова слушаю Ахматову

и бессонницею мучаюсь.

И плывут слова отважные

по густой реке словесности,

мимолётные и важные,

и в мгновении, и в вечности.

Не грусти, моя бессонница!

Мало ли, что мне покажется,

С «белой стаей», гордой вольницей

улететь мечта отважится.

* * *

Будем жить! И в любую погоду

сочинять и придумывать жизнь.

И использовать главную квоту

на любую безумную мысль,

на любое безумное действо,

на слезу, на тоску, на каприз.

Я спасу тебя от фарисейства.

Ты меня – от падения вниз!

* * *

В жизни есть такие параллели,

Как границы встреч или разлук,

Словно шрамы у тебя на теле

Иль на сердце – память губ и рук.

Не скорблю, о том, что потеряла,

Но когда волной накатит грусть,

Понимаю, что опять, сначала

Этой географии учусь.

* * *

В июле нынче вымерзли цветы

и мы идём в туман по бездорожью –

два ангела, две тени – я и ты,

нас разделить, наверно, невозможно.

Проходит всё. Туман, забвенье, жизнь.

Проходит жизнь, опять проходит мимо.

Ты за руку мою сильней держись,

как в первый день от сотворенья мира!

Волна террора

1

Третий день осеннего ненастья.

Третий день – тоска сердечных колик.

Расскажи мне что-нибудь о счастье

милый друг, мой вечный параноик,

что-нибудь о продолженье рода,

об инстинкте самосохраненья...

Третий день во мне болит природа,

третий день душевного затменья.

Мы стальные, мы народ упёртый,

горы не шагают к магометам,

верим, что наступит день четвёртый,

день четвёртый Ветхого Завета.

2

На пыльные улицы падает осень,

но дышат теплом эти древние камни,

не листья, а слёзы домой мы приносим,

не листья, а свечи тоски поминальной.

И ставим их, ставим на маленьких кухнях.

О, сколько их было... О, Господи, сколько...

В окрашенных кровью безветренных буднях

скупых новостей собираем осколки.

День кажется длинным, каким-то тягучим,

замедленной съёмкой стоит на ютубе.

Здесь тёплая осень, но чёрные тучи

и чёрные мысли, которые губят...

* * *

Вплетаются в тугую нить

Событья, имена и даты.

Как трудно жизнь похоронить,

Которая была когда-то.

Везение, удача, случай!

Всё мимолётно, всё – забудь!

Мы все достойны доли лучшей,

А получилось – как-нибудь…

Я открывала дверь подъезда,

Луна над городом плыла.

И благодарность бесполезна,

За то, что просто жизнь была...

* * *

Всё не так. И месяц слишком тонок,

Стая облаков зависла где-то,

Внуки вырастают из пелёнок

И уходит праздничное лето.

Всё не так. Неверно. Не по плану.

Жизнь несётся по ухабинам дорожным,

Старость подступает слишком рано,

Жаль, что неизбежное возможно.

Всё не так. Живу одним порывом:

Улететь, растаять, раствориться...

Только ветер воет над обрывом,

И ночами снова папа снится.

* * *

Всё чаще ссоримся, всё чаще

по мелочам, по пустякам...

Грущу по музыке щемящей,

по недописанным стихам.

О, бесполезное безумство

когда-то уязвимых тем,

как быстро угасают чувства

ещё таких горячих тел!

Зачем в душе обиды носим,

зачем так много лишних слов?

Проходит всё. Но вечны осень,

весна и лето. И любовь.

* * *

День мой пуст, как мой почтовый ящик.

Мне никто уже давно не пишет,

Я живу, как мезозойский ящер –

Каждый встречный кажется мне лишним.

Может быть, такое время года,

Может быть, характером не вышла.

Слишком часто портится погода,

Слишком часто стали сниться вишни.

Запах детства: вишни и крыжовник,

Старый кот и громкий лай собачий.

Как же матерился пьяный дворник!

Как же точно жизнь он обозначил!

Я сижу, пью кофе на балконе,

Ничего, что стала так ранима,

А вдали, на тёмно-жёлтом склоне

Облака и годы мчатся мимо…

Дожди

Забудь меня, мой новый Вавилон!

Мне никогда не стать твоей царицей

И лишь ночами город будет сниться,

Который изначально обречён.

Зачем тебе ещё одна блудница,

Забытая и Богом и судьбой,

Ещё шумна и празднична столица,

Ещё сливаюсь я с её толпой.

Кто завтра вспомнит о моих грехах?

Философы у нас давно не в моде…

И лирики. Оденусь по погоде,

Чтоб не замёрзнуть в собственных стихах…

* * *

Жара бежит жаре вдогонку

И перепутывая мысль,

Здесь лето катится на горку,

А солнце прожигает жизнь.

Всё фарс: комедия и драма.

И ничего не изменить.

Мы все уходим слишком рано,

Но поздно нам себя винить.

И даже ночь, взойдя на ложе,

Несёт сомненья, не любовь.

Мы так друг друга уничтожим

Ударной силой бранных слов.

Одно единственное средство

Спасительно в таком аду –

Не прекращая лицедейства,

Писать любую ерунду…

Женщины

Нам такие тайны ведомы,

мы всегда рождались ведьмами,

наши травы приворотные,

наши песни беззаботные,

(рок, судьбину, одиночество –

вот что вспоминать не хочется.)

Пусть припомнится красивое!

Ах, зачем была спесивою,

расставаньями не маялась,

и в грехах своих не каялась.

Глаз моих тревожный омут!

Сотни лет в нём кто-то тонет.

Губ тяжёлое похмелье –

пьют веками это зелье.

Вечным таинством помечены,

Мы – колдуньи, ведьмы, женщины!

Жизнь мужчин мы пьём в рассрочку

до последнего глоточка!

Закат

Закат пылает на границе мира,

Ещё один, ещё один закат.

Звучи, моя серебряная лира,

Звучи, как сотни лет тому назад

Звучала ты и теребила души,

И вызывала слёзы и восторг,

Звучи для тех, кто жизнь умеет слушать

И понимать звенящей лиры слог.

* * *

Как трудно жить в эпоху перемен,

пить горький яд предательств и измен.

Казнить себя, других напрасно мучить.

Но свято верить – завтра будет лучше.

Как трудно жить в эпоху перемен.

Найти тюрьму и славить этот плен.

Быть пленником лишь собственных амбиций,

любить и ненавидеть те же лица.

И всё-таки пытаться встать с колен,

Как трудно жить в эпоху перемен...

* * *

Как хорошо, что некуда спешить,

Что жизнь течёт размеренно и гладко,

И что стихов запутанную нить

Уже не ждёт забытая тетрадка.

Как хорошо, что стало всё равно –

Печатают тебя или забыли.

Смотрю своё любимое кино,

Стираю с прошлого слои вчерашней пыли.

Как хорошо, не зная суеты,

Гулять с собакой в тихий зимний вечер,

Как хорошо, быть с тишиной на «ты»

И понимать, что мир не безупречен.

* * *

Купить бы нам домик в дюнах,

Близ мерно текущей реки,

Где ветер играет на струнах

И нежно колышет пески.

Подальше от шума и гама,

От будней, погрязших в пыли,

Была бы здесь счастлива мама,

Забыв про болезни свои.

Мечты как пугливые стаи

уносятся в облачный дым…

Как жаль – мы мечтать перестали

И верить мечтаньям своим.

Скитаюсь по белому свету,

Всё глупую правду ищу.

Мой домик состарился к лету,

А я всё по маме грущу...

* * *

Мой мир, он не настоящий.

Он – хрупкий картонный домик,

Иду под солнцем палящим

до страшных сердечных колик,

Из собственного пространства

сбежать в разноцвет июля,

картонный мой домик – царство,

мой щит от врагов и пули.

Мой век, он не настоящий,

такой фальшивый до жути,

от лжи, мозги леденящей,

тошнит на второй минуте.

Но разве мы выбираем

среду для тоски погоста,

мы – перегной для рая,

мы – червяки компоста.

Но, все-таки, это круто –

блуждать по фальшивым картам,

мое электронное брутто,

где твой человеческий фактор?

Душа разучилась плакать

по дальним своим и ближним,

но чувствовать – это благо,

дарованное Всевышним.

Дорога уводит в гору.

Гора переходит в тучу.

Жизнь кончится очень скоро –

мой первый несчастный случай.

* * *

Мы жили на горе который год,

нам облака поглаживали спины,

качался под ногами небосвод

и кланялись деревья-исполины.

Мы дети двух стихий – добра и зла,

дождя и солнца, вечности и праха,

два с детства окольцованных орла,

не знающих ни подвига, ни страха.

Любое измерение свобод

начни с себя и на себе закончи!

Мы жили на горе который год,

который век одной библейской ночи.

Не улететь теперь в степную даль,

всё уже круг забот, друзей, привычек-

свобода выбирать домашний рай

без всяких подтасовок и кавычек.

Смотреть с горы на тысячи огней

мерцающих и гаснущих так рано.

Смятенье дум, сплетенье лет и дней

и таинство божественного плана.

* * *

Мы с тобой выбирали, шутя,

Семь обложек для будущих книжек,

Не рождённое наше дитя

Было б нас и красивей, и выше.

Сколько лет расплескала заря,

Столько сгинуло радостных вёсен!

Может, жили с тобою и зря

Там, где месяц был вечным вопросом.

Не смотри на меня, не молчи!

Успокой меня ласковым словом!

Сколько звёзд потерялось в ночи

В этой мгле беспощадно суровой.

* * *

Наверно, это только кажется,

Что в небе облако, как птица.

На шее жизнь петлёй завяжется –

Не убежать, не удавиться.

Наверно, это только чудится –

Размах крыла длиною в вечность,

Где фонари качает улица,

Перетекающая в млечность.

Я не люблю свои видения

Я так устала их бояться,

Диктуй, строка, стихотворения,

Что никогда не состоятся.

Пусть ничего уже не сбудется,

Пусть облака живут мгновенья.

Но жизнь была. И свет. И улица.

И было, было вдохновенье...

* * *

Нам бы проще стать с тобою, проще…

Всё простить и другу, и врагу,

И нести свои скупые мощи

Загорать на дальнем берегу.

Там, где облака накрыли горы,

Радуга на небе – в сотню вёрст,

Мы забудем склоки и укоры

Может быть, надолго и всерьёз.

* * *

Не жди меня в гости, папа, больше не жди!

Ни сегодня, ни завтра, ни в следующем году.

Расстояния увеличивают дожди,

умноженные на всякую ерунду.

Наш город стал призраком. От того ли,

что в нём стало тесно от чувства боли

за тех, кто в нём ещё жив. Но ты ушёл и на погосте

ничего не растёт, кроме бурьяна.

Умоляю, не жди меня больше в гости!

Наш Донецк – большая гнойная рана.

Гангрена памяти. Гниение всего,

что когда-то цвело и давало плоды.

И поэтому нет ни тебя, ни его.

Ни места, где ты завершил труды

земные, чтобы начать небесные.

Тебе оттуда, наверно, видней,

чем же закончится это ****ство.

Здесь нет ничего интересного,

кроме дней,

умноженных на чёрную пустоту пространства…

* * *

Не отпускай ни крик, ни стих,

Ни миг, что нам ещё остался,

Ни это утро на двоих,

Ни звуки старого романса.

Не отпускай. Вцепись зубами

За всё, что не случилось с нами,

За всё, что будет суждено

Испить как горькое вино…

* * *

Науму Коржавину...

Неба синяя проталина

тает в воздухе вечернем,

как же я люблю Коржавина,

но любовию дочерней.

Разлетелись птицы певчие

с моего крыльца по миру,

ах, любовь моя доверчива,

и грустна, и терпелива.

Вот опять тоска ужалила...

Пчёлам-мыслям в улье тесно.

Как же я люблю Коржавина!

Как забытая невеста.

Измеряла время – чувствами.

Боль – стихами. Страсть – надеждами.

Все глаза казались грустными,

все прохожие – невеждами.

Что искала? Что оставила?

Что всегда несла с собой?

В памяти – стихи  Коржавина,

с детства ставшие судьбой...

О счастье…

«Мы даже не просим счастья,

только немного меньше боли»

Чарльз Буковски

Воздушный шарик прокололи,

какая жалость!

О, Господи, так много боли,

а счастья – малость!

Давно не плачу, не кричу,

не жду подарка,

я даже не иду к врачу,

но шарик –  жалко!

* * *

Осень вьёт гнёзда на пожелтевшей кроне.

У ветра – характер женщины после пятидесяти.

Серые мысли всё чаще на жизненном небосклоне.

Дай же мне силы, Господи, осень и серость вынести!

Это когда-то осень была золотой,

сказочной, праздничной

болдинской осенью страсти...

Купишь трамвайно-троллейбусный проездной

и разделяй целый мир на цветные части!

Ближневосточные хляби, тоска в пути,

по радио –  новости: ненависть, смерть, ножи...

И хочется убежать – поскорей уйти

в другую реальность, в осенние миражи.

Ощущение вдохновения

И голос дрожал, и дрожала рука,

и в каждое слово вмещались века,

и вечной гармонии тонкая нить

цветные полотна пыталась творить...

И вмиг раскалялась небесная твердь,

чтоб снова казалось, что близится смерть,

чтоб новые звуки услышать в пути,

чтоб новые муки искать и найти...

* * *

Пусть внук лопочет на иврите

Мне не понятные слова

И где-то на чужой орбите

Моей надежды острова,

Пусть этот город полусонный

с его измученной травой,

Забыл, как падал дождь влюблённый

К моим ногам на мостовой.

Пусть всё не так, всё не по плану:

Не те глаза, улыбки, грусть.

Я ничего менять не стану

Да и сама не изменюсь...

* * *

Свеча горела на столе,

свеча горела!

О, луч сознания во мгле,

о, жизнь вне тела!

Нет, не добиться от меня 

перезагрузки,

последним всполохом огня

горю  по-русски!

И расстоянью не убить

во мне поэта,

звенит серебряная нить

менталитета,

дрожит негромкая струна

ночной гитары,

а рядом шепчет сатана

мотивчик старый...

* * *

Слёзы осени, слёзы осени –

россыпь жемчуга в жёлтой кроне,

умывалась я раньше росами

и беспечно жила на воле.

Паутинками свяжет руки

осень, что постучалась в двери,

говорят, что она к разлуке –

я погоде давно не верю.

Континенты, сезоны, годы

разделяют чужие души.

У любви нет плохой погоды,

каждый день – только самый лучший...

* * *

Ты, конечно, устал с дороги? Пойди, приляг!

Я сама разведу огонь, приготовлю ужин.

Мы похожи с тобой на старых больших собак,

мы стареем рядом, нам мир, что вокруг, не нужен.

Ты, конечно, устал так долго идти ко мне!

Опадают листья, меняя вокруг пейзажи.

Мы два ангела белых на чёрной от зла земле,

мы покинем её, не взяв никакой поклажи.

Но пока мы вместе греемся у камина,

и пока тепло заполняет пространство комнат,

нам не надо знать, что время неумолимо,

и что завтра о нас никто никогда не вспомнит.

* * *

Крик разлук и встреч -

Ты, окно в ночи!

Может – сотни свеч,

Может – три свечи...

Марина Цветаева

Окно на дальнем этаже,

открытое в пространство мира.

Кого сгубила в мираже

твоя божественная лира?

Здесь очень близко до небес,

но слишком далеко до рая.

Твой голос праведный воскрес,

а я давно живу немая.

Окно, распахнутое в ночь,

где призраки любви, что тени

являются, уходят прочь

в другие ритмы сновидений.

А я по-прежнему одна.

Ушли и запахи, и звуки,

Но точно знаю – из окна

ко мне протягиваешь руки!..

Читая Бродского…

1

Я вновь с тобой. Наш грустный диалог

Ты не прервёшь ни вздохом и ни криком.

Здесь только я вздыхаю между строк

О языке прекрасном и великом.

Я слышу, как скрипучие мосты

Расходятся и сходятся обратно

И мысли, что идут из пустоты

Становятся лишь только им понятны.

О, этот город был тобой любим,

Обласкан и метафорой и звуком,

Ты – был ничей, а город был твоим

До шороха, до шёпота, до стука…

Вокзалы принимали поезда

И разделяли города и страны,

Тогда не понимал ты, что звезда

Гореть ещё века не перестанет.

И этот свет, который над тобой,

Он до сих пор по улицам струится,

Луну качает вечности прибой

И время замирает на страницах…

2

Чужие мысли как объятья спрута –

Тебя сжимают в огненных тисках,

И вечное значенье абсолюта

Ты умножаешь на обычный страх

Непонимания. И этот опыт странный

Тебе в который раз мешает жить.

Зализывай отравленные раны!

Назло всему – пытайся полюбить

Отраву дней, божественный напиток,

Горячий кофе и холодный чай

И белый лист – твоё виденье пыток,

Которые тебя уносят в рай.

Пусть я давно живу в другом пространстве,

Трёхмерный мир так тесен для души.

Лети, душа! Надейся, веруй, странствуй,

Но главное – огня не потуши!

Впитай, душа, чужую боль и мудрость,

Гармонию, неповторимость строк,

Пусть жизнь прожить тебе большая трудность,

Но это твой кармический урок…