Все стихи Ильи Фонякова
«Справа, слева ли читай…»
· Из цикла «Палиндромоны»
*
Слишком зло меня корить, женка, не спеши:
Если дьявол начеку – как спастись душе?
Шёл я лесом, и кругом – веришь? – ни души,
Вдруг смотрю: сидят и пьют двое в шалаше.
Видно, так оно и впрямь было суждено:
Сам не помню, хоть убей, как я к ним подсел.
Справа, слева ли читай – выйдет все одно:
ЛЕС, ОКАЗИЯ, ШАЛАШ... Я И ЗАКОСЕЛ!
*
Аксиома наших дней:
Равенство – лукаво.
Кто проворней и сильней -
Тем успех и слава.
Кто-то золото гребёт,
Заправляет в банке.
Кто-то донышко скребёт
У консервной банки.
А иной до черноты
Близкими заеден:
Кто таков ты, если ты
НЕ ДЕБИЛ – И БЕДЕН?
*
Что с тобой, поэт? Был ты музе брат,
А теперь ты сед, ничему не рад.
После всех утрат речь темна твоя:
Я НЕ МУЗЕ БРАТ – СТАР, БЕЗУМЕН Я!
*
Тенор несколько дней пил без перебоя
Так, что дал петуха Ленский с перепоя.
И за словом в карман тут мы не полезем:
НЕ ЗЕЛО ПЕРЕПОЙ ОПЕРЕ ПОЛЕЗЕН!
*
Вдали от северных туманов
Сегодня жарче, чем вчера.
Не до любви, не до романов:
Трезвит не холод, а жара.
Душе не воспарить в полёте
Среди курортных колоннад.
– Красавицы, вино вы пьёте?
– ДА, НО МИЛЕЕ ЛИМОНАД!
*
Среди претензий, карьер, амбиций,
Среди неистовства и разбоя –
Не приспособиться, не прибиться,
Но быть собою, но быть собою.
Среди суровых, крутых реалий,
Среди улыбок и зуботычин
Не статус важен, не блеск регалий,
НЕ ЧИН – ИДЕЯ: Я ЕДИНИЧЕН!
*
От заказчиков сполна получив на чай,
Разумеется, не чай пили мужики.
Кто-то что-то невпопад ляпнул невзначай,
И пошли тарелки в ход, чашки – в черепки.
Оказалось поутру: этот хром, тот крив,
У того из бороды вырван шерсти клок.
И у тётки-медсестры пластыря добыв,
КОЛЕ-ТОКАРЮ ЛАТАЛ ЮРА КОТЕЛОК.
*
Небо – синего шёлка,
Степь – цветной сарафан.
Видит: вон перепёлка! –
Сверху сокол-сапсан.
Век живого недолог,
Справедливости нет.
Надрывайся, эколог,
Разрывайся, поэт:
И ягнёнку, и волку
Состраданье неси,
Сохрани перепелку
И САПСАНА СПАСИ!
Бабушка моего приятеля
У моего приятеля
В качестве воспитателя
Была – да славиться ей в веках! –
Бабушка, говорившая на пяти языках.
Бабушка не была ни переводчиком, ни лингвистом.
Она когда-то окончила институт благородных девиц.
Она ходила в халате, засаленном и обвислом,
Читала философию и не любила художественных небылиц.
Она читала беспрерывно, бессистемно, бессонно
(Дольше всех светилось её окно в темноте)
Маркса, Пифагора, Кьеркегора, Ницше, Бергсона,
Конта, Канта, Ганди, «Униту» и «Юманите».
Семья моего приятеля вымерла во время блокады.
Промежуточных звеньев не стало: были только бабка и внук.
Юноша, лишённый родительского догляда,
В пору ломки голоса абсолютно отбился от рук.
С ним беседовать было некогда, он возвращался поздно,
Бывало, что выпивши, бывало, что не один.
Бабушка самоотверженно продолжала отыскивать подступ
К интеллекту внука – утешения её седин.
Почерком девическим, изящным до умопомрачения,
Пронесённым сквозь годы старения и потерь,
Она выписывала из книг наиболее примечательные изречения
И кнопками прикалывала их потомку на дверь.
Клочья экзистенциализма и диамата,
Словно коллекционные бабочки под стеклом,
Красовались, касаясь друг друга крылом,
И дверь была от записок лохмата.
Мы с приятелем смеялись, рассматривая её в упор,
И только недавно поняли, разобравшись толково:
Способ воспитания был не хуже любого другого.
Некоторые изречения помнятся и до сих пор.
Что вообще сберегли мы, а что – растратили?
Вспоминаю квартиру тесную на втором этаже.
Ну и бабушка была у моего приятеля!
Нынче таких не бывает уже.
1963
Безвременье
Приходят безвременья сроки,
Пора наступает, когда
Пророки впадают в пороки,
И надо стыдиться стыда.
Отринув любые запреты,
Дичают низы и верхи.
От нечего делать поэты
Фигурные пишут стихи.
На сером асфальте проспекта,
Толкаясь в потоке людском,
Какая-то новая секта
Приплясывает босиком.
Всё это изведали греки
И поздний стареющий Рим,
А мы их в Серебряном веке
И после ещё повторим.
Во всём ожидание краха
И предощущенье толчка.
А что там восстанет из праха,
Ещё неизвестно пока.
2008
* * *
Благоразумные соседи,
Я чту свободу вашу, но
Горящей паклей в нос медведю
Опасно тыкать всё равно.
Я сам боюсь его, признаться,
Взревёт – едва ли буду рад,
А там уж поздно разбираться,
В чем прав медведь, в чём виноват.
22.06.08.
* * *
В автомобильной пробке все равны,
Как при общинно-первобытном строе:
«Москвич» и «джип», вчерашние герои
И новые хозяева страны.
Все недовольны, все раздражены,
Абстрактное начальство дружно кроя.
Не обогнать, не вырваться из строя.
Ни с правой и ни с левой стороны.
Ни связи тут не выручат, ни взятки,
Ни с бритыми затылками ребятки,
Оплачиваемые не в рублях.
И смотрит не без тайного злорадства
На это принудительное братство
Пенсионер в облезлых «Жигулях».
2004
Воспоминание об Академгородке в Сибири
Ты помнишь ли кафе «Под интегралом»,
Свободу в карнавальном колпаке?
Где ж разгуляться интеллектуалам,
Как не в научном дальнем городке!
Brain storming'и вскипали вал за валом,
Прожекты воздвигались на песке.
Партийным и чиновным генералам
Икалось, вероятно, вдалеке.
Два этажа: числитель/знаменатель,
И ты, гуманитарий-созерцатель,
В компании занозистых ребят,
Которые влюблялись, водку пили,
По будням мощь империи крепили,
По выходным – читали самиздат.
2005
* * *
Говорите о любви любимым!
Говорите чаще. Каждый день.
Не сдаваясь мелочным обидам,
Отрываясь от важнейших дел –
Говорите! Слышите, мужчины?
Искренне. Возвышенно. Смешно.
Говорите – над кроваткой сына,
Шёпотом – на танцах и в кино.
В Вашем старом, в вашем новом доме,
В час прощаний – руки на плечах –
На перроне, на аэродроме,
Реактивный гром перекричав.
Пусть толкуют вам, что это детскость,
Пусть в стихах доказывают вновь
Истину известную, что, дескать,
Молчалива сильная любовь.
Пусть при этом поглядят с налётом
Превосходства, даже торжества –
Для чего придуманы народом
Добрые и светлые слова?
Для чего им в словарях пылиться?
Говорите! Радуйте невест
И подруг! Не бойтесь повториться:
Уверяю, им не надоест.
Чудаки, медведи, нелюдимы,
Слышите? Отверзните уста:
Нынче миру так необходимы
Нежность, чистота и доброта!
1961
Годы странствий
Аэродром. Аэрогром
Разносится кругом.
На вираже крылатый дом
Встаёт почти ребром.
Земля – гигантский косогор –
Вздымается внизу,
И Петропавловский собор –
Соломинкой в глазу.
Прощайте вновь, в который раз,
Мой город и река,
В который раз я буду вас
Любить издалека.
Под шум тропической листвы
Мне суждено опять
Родную дельту – две Невы,
Три Невки – вспоминать.
Куда себя ни загоню,
В какой ни кинусь край,
Вернусь я в эту пятерню,
Как шарик-раскидай!
Гравюра
Не помню, где, когда, в каком музее –
Не в том, где толпы топчутся, глазея, –
Изображенье нищего слепца:
На перекрестке, в кляксах снегопада,
Он просит подаяния, и взгляда
Не отвести от чуткого лица.
Он слышит набегающие звуки,
Прохожих торопливые шаги,
Он к ним навстречу простирает руки:
«Будь человеком, встречный, помоги!»
Но где там – у людей свои докуки,
Свои печали и свои долги.
Тогда он к небу простирает руки:
«Будь человеком, боже, помоги!»
2006
Граффити-верлибр
(Вместо статьи)
На стенах домов, в полумгле подворотен –
странные рисунки, почти не читаемые надписи,
где огромные буквы наезжают одна на другую,
а то и вовсе
таинственные знаки,
напоминающие то иероглифы,
то арабскую вязь.
Это вам не заборная брань хулиганов –
всё исполнено
с немалым старанием
и почти профессиональным умением.
Кажется, что некое неизвестное племя
ведёт переписку на таинственном языке.
Порой чудится за спиной негромкий смешок,
оборачиваешься – никого.
И вдруг замечаешь:
в поэзии тоже
такая идёт перекличка.
Являются строки,
на вид – настоящие, крепкие строки,
но прочтёшь до конца – и неясно,
о чём они, чего хочет автор.
Искусство ускользать от ответа,
сказать много слов, не сказав ничего в итоге,
достигло головокружительной высоты.
Оно и понятно:
обжигались на многом –
на сострадании (досострадались до революции,
почитаемой ныне величайшим из зол),
на героике и романтике,
на державном пафосе,
на тотальном обличительстве…
И всё же я чувствую:
каким-то непостижимым образом
эти ребята находят и понимают друг друга,
есть у них какой-то свой код,
непонятный непосвящённым.
Читаешь – и кажется:
кто-то стоит за спиной
и посмеивается.
Оборачиваешься – никого.
Граффити-сонет
(Трансформаторная будка в школьном дворе)
Что пишут современные ребята
Пульверизаторами на стене?
Вот – крупно: «Жизнь, как зебра, полосата» –
Открытие серьёзное вполне
В шестнадцать лет. Отчаянное: «Ната,
Скучаю по тебе, вернись ко мне!»
Чуть ниже: «На войне как на войне,
Ври всем!» Что удивительно – без мата,
Не потому ли, что в печати он
Легализован и усыновлён?
«Сопротивляйся, не обламывайся,
Не продавайся и не прогибайся!»
«Рок мёртв!» «Цой жив!» И – наперекосяк:
«Сотрёшь – умрёшь!» И: «Креатив иссяк».
2005–2008
Диалог в начале века
– Что осталось от любви
К этим рощам, этим рекам,
Осквернённым человеком?
– Брось, на совесть не дави!
– Что осталось от любви
К птицам в перелетном клине,
«Птичий грипп» несущим ныне?
– Хватит, душу не трави!
– Что осталось от любви
К победительной державе,
В широте её и славе?
– Вспомни: слава – на крови…
– Что осталось от любви
К землякам, к соседям, к людям?
– Замолчи, давай не будем,
Ворот попусту не рви…
– Что осталось от любви
К благодетельной идее?
– Где идеи – там злодеи,
Подлипалы… Се ля ви!
– Что осталось от любви
К слову, к дивной русской речи?
– В сквернословье мы по плечи,
Прёт – поди останови!
– Что осталось от любви,
Клятв и нежностей взаимных?
– В магазин услуг интимных
Заглянул бы – визави…
– Что осталось от любви?
– Память всё-таки осталась,
Не такая это малость:
Верь, надейся и живи!..
2006
* * *
Ещё без дома, без копейки,
С весенним ветром в головах,
Мы целовались на скамейке
У входа в парк на Островах.
И не забуду по сей день я:
Прохожий, на тебя кося,
Изрёк с оттенком осужденья:
– Ещё облизывается!..
В те дни мы жили как в угаре,
А было это так давно!
На склоне лет в дешёвом баре
Я пью дешёвое вино.
И голова моя седая,
И жизнь, считай, почти что вся,
И кто-то смотрит, осуждая:
– Ещё облизывается!..
Завет художника
Спешишь отобразить и то, и это,
Плодишь, не уставая, много лет
Пейзажи, натюрморты и портреты,
А получается – автопортрет.
Внушал мне мастер истину простую,
Безжалостную в этой простоте:
«Какую рожу скорчишь сам, рисуя,
Такую и получишь на листе».
12.07.08.
* * *
Заслуженной награде кто не рад –
Свидетельству, что век недаром прожит?
Всё так, друзья. Но подлинный, быть может,
Избранник века – тот, кто без наград,
Кто, если надо, встанет в общий ряд
И на соседа груз не переложит,
Кому, однако, бард хвалы не сложит,
Кого не приглашают на парад,
Кто раз, по слухам, был в каком-то списке,
Но выпал по ошибке машинистки
И так остался – вне систем и схем,
Не обцелован , не перетолкован,
Не окольцован, не проштемпелёван
И не приватизирован никем!
1999
И жизнь, и слёзы, и любовь
То перестрелка, то резня –
Набор, увы, традиционный…
Но есть окошко «Жди меня»
В программе телевизионной.
Там ворожит артист Кваша,
Сводя сограждан разлучённых
Лицом к лицу, к душе душа –
Счастливых, плачущих, смущённых.
Из года в год – числа им несть!
И, вопреки новейшим данным,
Рассказам нашим и романам,
Душа, похоже, всё же есть.
Там лица, а не макияж,
Там говорят глаза и руки
О том, что счастье – не мираж
И через тридцать лет разлуки.
Как ни злословь, ни суесловь –
Проймёт и сквозь тройную шкуру:
Там – жизнь, там – слёзы, там – любовь.
И стыдно за литературу.
2006
* * *
И снова – дорога. Ветла с одинокой скворешней
Мелькнула, пропала и смотрит мне, в зеркало, вслед.
Спускается вечер. И голубоватый, нездешний
Мерцает в избе при дороге компьютерный свет.
Навстречу машине поля пролетают пустые.
Над ёлками космос холодные звёзды зажёг.
Там русская речь на орбите. Там тоже Россия.
И даже на дне океана – российский флажок.
Куда ни посмотришь – богаты мы, ох как богаты
На двух континентах, в большом государстве своём.
Случатся прорехи – нашьём золотые заплаты
Серебряной ниткой. Вот так, господа, и живём:
То грустную песню поёшь, то в три пальца засвищешь,
То втянешься в пляску, а то в митинговый галдёж.
На свалках у нас по задворкам – чего не отыщешь,
На свалке идей в «Новом мире» – чего не найдёшь!
Студента из Конго я встретил в Казанском соборе.
Он под руку вёл молодую славянку-жену
И разговорился: «Я мог бы учиться в Сорбонне,
Но я предпочёл экзотическую страну».
2008
Из семейной хроники
1. Протокол–1918
Время деда щадило: в семье сохранилась бумага,
Что при обыске было изъято оружие – шпага
(Принадлежность к мундиру, поскольку – «действительный статский…»
И порой нацеплял атрибут, как считал он, дурацкий).
Также в десять рублей золотая изъята монета
(Общим счётом одна – так, буквально, записано это),
И с орлами двуглавыми дюжина пуговиц медных,
Дутых, недорогих, но идеологически вредных.
Время деда щадило. Уж так, слава богу, случилось.
Видно, время тогда не совсем ещё ожесточилось,
Полетело вперёд, на лету постепенно лютея,
Но не дожил до худших времён педагог из Лицея.
Умер смертью своей, проходя у лицейской ограды,
Ни Большого Террора не знал, ни войны, ни блокады.
А крамольные пуговицы (видно, плохо глядели)
Много лет попадались мне в бабушкином рукоделье.
2. Письма–1936
Ещё полусвободный, на подписке,
Отец мой письма посылал жене,
Не помышляя о возможном риске,
В них рассуждал раскованно вполне.
В почти самоубийственном кураже
Писал он, прежде чем пропасть навек:
«Мой следователь – я сказал бы даже,
Мой собеседник – умный человек,
Весьма начитанный определённо,
Умеющий расположить к себе.
Непринужденно, непредубеждённо
Мы говорим о жизни, о судьбе
Страны,
о Чехове, о Достоевском,
Я даже увлекаюсь иногда,
Как, помнишь, в нашей комнатке на Невском,
В кругу друзей, в недавние года.
Он слушает, кивает мне глазами.
Придвинув канцелярский дырокол,
Вздохнул вчера: «Как жаль, что вы не с нами…
Прошу вас, подпишите протокол».
* * *
К закономерному финалу,
Ты говоришь, бегут года.
А ты, чудак, тебе всё мало?
Когда ж насытишься, когда?
Надеешься, что увернёшься,
Достойный участи иной?
Надеешься, что вдруг очнёшься
В песочнице, перед войной?
17.06.08. Хельсинки
* * *
К нам время повернулось боком,
Всё сдвинулось и поползло.
Безумный бармен ненароком
Смешал в коктейль добро и зло.
И столько лет, как нет Союза,
Но продолжают угли тлеть.
Стоит растерянная муза:
Кого любить? Кого жалеть?
17.06.08. Хельсинки
* * *
Как долго нет проклятого трамвая!
Пустынный город. Полночь и зима.
Свистит позёмка, ноги обвивая.
Молчат вокруг знакомые дома.
Здесь, проводив любимую, когда-то
Он так же вглядывался в темноту.
– Чудной старик! Торчишь, как на посту,
А рельсы тут уже лет пять как сняты!..
* * *
Как мир многообразен и богат!
Морской орёл, парящий на свободе,
Червяк, сверлящий землю в огороде,
И пёс, и кошка, и ползучий гад,
Дельфин-торпеда, плоскотелый скат –
В своём предназначении и роде
Всё в совершенстве удались природе,
Лишь мы какой-то полуфабрикат,
Эскиз, проект, быть может, гениальный,
Но авантюрный, экспериментальный,
За что подчас и платимся, друзья.
Такая в мире доля нам досталась,
Хотя, не скрою, в юности казалась
Мне совершенством милая моя.
2006
* * *
Как начиналось? Сквозь щёлку в минувшее гляну:
Где там, каков я? Почти невозможно узнать:
Я ли, трехлетний, в чулочках топчусь по дивану,
Чёрное море на карте могу показать?
На фотографиях – строгие дяди и дамы,
Трогать не велено, чтобы стекло не разбить.
Пушкин Кипренского – Уткина смотрит из рамы.
Мама сказала, что Пушкина надо любить.
18.06.08. Хельсинки
Колдунья
Беседуя с тобой о пустяках,
Колдует женщина. На всякий случай.
Не заносись, мол, интеллект могучий,
Вот захочу – и ты в моих руках.
То нежность промелькнет в её зрачках,
То вспыхнет пламень хищный и колючий,
А голосок – мурлычущий, певучий.
В каких всё это началось веках?
Недаром инквизиторы-монахи,
Держа Европу в трепете и страхе,
Трудясь во славу бога своего,
С понятием, с разбором лютовали:
Мужчин костру за мысли предавали,
А женщин в основном – за колдовство.
2003
Ленинградская школа
Галогены, глаголы,
Двойки-тройки, стенная печать…
Ленинградскую школу
Довелось мне когда-то кончать.
Двести двадцать вторая,
«Петришуле», ты – веха в судьбе,
Но прости, дорогая,
Что сегодня я – не о тебе.
Ленинградская школа!..
Пролистайте страниц вороха:
Ленинградская школа
Есть в университете стиха.
В дни раздора, раскола
Выживала, всему вопреки,
Ленинградская школа –
В точной рифме,
В отделке строки.
К слову пригнано слово,
Чтобы ритма напор не ослаб.
«Чую дух Гумилёва! –
Делал стойку ревнитель из РАПП. –
Невозможная схема
Настораживает неспроста:
Наша, вроде бы, тема,
А мелодия –
Та ещё, та!..»
Надзиратели строго
Надзирают, а годы идут.
Вот и мы у порога,
Начинающие –
Тут как тут.
Жизнь, к чему нас готовишь?
Что вручишь нам в наследство, как дар?
С нами Шефнер, Гитович,
Глеб Семёнов
Ведут семинар.
Разлетимся по свету,
По лесам, по горам колеся,
Ленинградскую мету,
Как зарубку на сердце, неся.
У Байкала, Тобола,
На Алтае, в степной Барабе,
Ленинградская школа,
Оставался я верен тебе.
Окажи мне доверье,
Как, бывало, твои старики,
Запиши в подмастерья
Или –
Вечные ученики!
Национальность
Непроницаемо суровым
Иконам в церкви не молюсь,
Но с первой мыслью, с первым словом,
Проснувшись – русским становлюсь.
Как будто в зеркало стенное
Заглядываю по утрам:
Я русский – и ничто иное.
Моя отметина. Мой шрам.
Назло надменному соседу
Свой русский паспорт берегу,
И никуда я не уеду,
И от себя не убегу.
Согласно давнему присловью,
С каких ни поглядеть сторон,
Воистину – повязан кровью
И к языку приговорён.
18.06.08. Хельсинки
Перед картиной Шишкина
Как пленительны, упоительны
Эти мишки в лесу густом,
Удивительны, умилительны!
МОТОПИЛЫ БЫЛИ ПОТОМ.
Песенка атеиста
Когда вы на жизнь в обиде,
И тошен вам белый свет –
Не жалуйтесь, не гневите
Того, Которого нет.
Когда случится влюбиться
И встретить холод в ответ –
Поможет с горя не спиться
Тот, Которого нет.
Когда придётся во мраке
Метаться меж «да» и «нет» –
Ловите тайные знаки
Того, Которого нет.
Любые кумиры ложны,
Всё просьбы к ним – безнадёжны,
Тем паче – в годину бед,
Молиться только и можно
Тому, Которого нет.
И, может, вам выпадет благодать:
В конце, перед тем, как концы отдать,
В тумане сподобитесь увидать
Расплывчатый силуэт
Того, Которого нет.
06.09.08.
* * *
Пойдёшь обратно – не придёшь обратно.
Возможности такой, приятель, нет,
Как ни ступай предельно аккуратно
В свой собственный, ещё заметный, след.
А добредёшь – и будешь многократно
Разочарован: после стольких лет
Там всё не так – на штукатурке пятна,
И дом теснее, и тусклее свет.
Ты сам другой, ты знаешь слишком много,
Всё по-иному видишь ты с порога:
Желтеющие фото на стене,
Диван убогий, стулья, чашки, блюдца.
Смешной вопрос: «Хотел бы ты вернуться
В тот, прежний мир?» – не задавайте мне.
1994
Покаяние россиянина
1.
Я наслушался бредней,
И попал я впросак,
Как последний дурак…
Ах, когда бы – последний!
2.
С наивностью прощаться?
Увы: по существу,
Жить – значит обольщаться…
Что делать: я – живу.
2007–2008
Попутчик
Разоткровенничался:
– В девяностых
Была свобода! И не спорь со мной.
Всё пахло ею: встречный рваный воздух,
И жизнь, и смерть, и курс валют шальной.
Как для кого, ты говоришь? Свобода
И равенство несовместимы, друг.
Я часто вспоминаю эти годы,
Братвы ещё не поределый круг.
Зелёные на ветках шелестели,
И нам принадлежала вся сполна,
Удачу нам дарила в каждом деле,
Как чек на предъявителя, весна.
Давили на педаль, за руль держались,
И тот, кто мог, снимал свой урожай.
Менты к нам даже и не приближались,
Лишь палочкой крутили:
– Проезжай!..
* * *
Про службу в северном краю,
Про сыновей своих и внучек –
Всю непростую жизнь свою
В купе мне рассказал попутчик.
Берёзки за окном неслись.
Я не прервал его ни разу.
В то время жизнь имела смысл
И поддавалась пересказу.
14.08.08.
Протокол-1918
Время деда щадило: в семье сохранилась бумага,
Что при обыске было изъято оружие – шпага
(Принадлежность к мундиру, поскольку – «действительный статский…»
И порой нацеплял атрибут, как считал он, дурацкий).
Также в десять рублей золотая изъята монета
(Общим счётом одна – так, буквально, записано это),
И с орлами двуглавыми дюжина пуговиц медных,
Дутых, недорогих, но идеологически вредных.
Время деда щадило. Уж так, слава богу, случилось.
Видно, время тогда не совсем ещё ожесточилось,
Полетело вперёд, на лету постепенно лютея,
Но не дожил до худших времен педагог из Лицея.
Умер смертью своей, проходя у лицейской ограды,
Ни Большого Террора не знал, ни войны, ни блокады.
А крамольные пуговицы (видно, плохо глядели)
Много лет попадались мне в бабушкином рукоделье.
2007
Святые
Канонизирован Романов,
А с ним и вся его семья,
Расстрелянная из наганов,
Восстала из небытия.
И праведная заграница
С отцами церкви заодно
Зовёт народ мой повиниться
За кровь, пролитую давно.
Но эта кровь – лишь капля в море,
Так всё же думается мне,
В том океане смут и горя,
Что расплеснулся по стране.
Сочти утраты всей России,
По большей части без вины!
Не записать ли всех в святые
И с той, и с этой стороны?
18–24.06.08.
Семейный сонет
Вот вам семья, которая слыла
Недавно показательно счастливой:
Интеллигенты оба, с перспективой,
Дом – образец уюта и тепла.
Но прилетела некая стрела –
А, это ты, кудрявый и сопливый,
Воспитанный под греческой оливой
Божок, не знающий добра и зла?
Ты здесь уж был, зачем явился снова
Тобой же сотворённые основы
Крушить вразнос? Смотри, твоя вина:
Скандалы, слёзы, дети сбиты с толку.
А ты внушаешь людям втихомолку:
«Любовь – она всё спишет, как война».
Сентябрь 2007
Сонет о городе
Санкт-Петербург, а по-простому – Питер,
А если сокращённо – СПБ:
Сегодня снова тройка этих литер
К твоей приштемпелёвана судьбе.
Выхватывает память, как «юпитер»,
Фронтон, портал, афишу на столбе,
Обшлаг лицейский, Блока чёрный свитер,
Мандат ЧК, повестку КГБ,
Мозаику на улице старинной –
Большой Зелениной, кривой и длинной,
На высоте шестого этажа,
Флажки на реях флотского парада,
Медаль «За оборону Ленинграда»
На грязной куртке старого бомжа.
1995
Старинный мотив
Душа моя – крепость, моя цитадель,
Последний рубеж обороны.
По стенам, по трещинам лепится хмель,
Над башнями кружат вороны.
Не смейте ломиться! Когда захочу,
Я вылазки сам совершаю,
По рынку пройдусь, в кабачок заскочу
И пива бокал осушаю.
Там в спорах слетают слова с языка,
Слетают бесстрашно и вольно,
Но всё до известных пределов – пока
Душа не замкнётся: «Довольно!»
Настырным – отлуп! Любопытным – отказ!
Без нас дошумите, пируя.
Твердят англичане: «My home is my castle»*.
«My soul is my castle»**, – говорю я.
---
*Мой дом – моя крепость (англ.)
**Моя душа – моя крепость (англ.)
Стихи-мгновения
* * *
– Смотри, к восьми утра уже светло! –
Мы удивляемся в начале марта. –
Как будто впрямь иначе быть могло,
Как будто нам безумно повезло,
Ну, просто выпала такая карта,
Всем холодам, всем силам тьмы назло!
* * *
Ты стал седым. И девушка опять
Тебе в вагоне место уступает.
Неужто вправду время наступает
Кому-то в жизни место уступать?
* * *
Внезапную обиду ощутил,
Как будто от язвительной насмешки:
Всю жизнь, казалось, в строки ты вместил!…
А строки все в одной вместились «флэшке».
Рифма для карьериста
Коле снится
Колесница!
Рифма для альпиниста
Заберись на Эверест,
Оглядись… And have a rest!*
---
*Отдохни (англ.)
Рифма для политика
Забывая о калибре,
Рвутся в «ястребы» колибри.
* * *
Ты женщину приметил вдалеке
На остановке, в шёлковом платке.
Ты смотришь ей в затылок, в спину, вслед,
Но для неё тебя как будто нет.
Хватает у неё своих забот:
Чего-то ждёт. Или кого-то ждёт.
Тогда попробуй: отведи свой взгляд –
И, выждав, резко обернись назад.
Вы встретитесь глазами! И она,
Возможно, улыбнётся, смущена.
И сам ты улыбнёшься: встречный ток!
Что будет дальше – знает только бог.
2005
* * *
Ты эрудит, ценитель стиля,
Ты петербуржец-ветеран,
Тебя с младенчества растили
Растрелли, Росси, Монферран.
Не принимаешь ты упрямо
Сегодняшнюю новизну:
Бесцеремонную рекламу,
Стен остеклённых кривизну.
Закономерность понимаю
Твоих обид, твоих досад,
Всей кожей их воспринимаю,
Как будто в твой любимый сад
Ворвался варвар, накопытил,
Поразгулялся, как в степи…
Вздыхаешь ты: «Ах, Питер, Питер…» –
И слышится: «Терпи, терпи…»
Циничный сонет
Цинична жизнь. Ты пьёшь любимый кофе
Меж тем, как репродуктор на стене
Вещает нам на радиоволне
О железнодорожной катастрофе.
Так в день распятья на горе Голгофе
Жевал лепешку кто-то в стороне,
Так с фотоаппаратом на ремне
Приходит в хоспис деловитый профи.
Цинизм – спаситель и растлитель наш:
Есть мода на военный камуфляж
«А ля Афган», и с глянцевой открытки
В ларьке на Петроградской стороне
Однажды хищно улыбнулась мне
Нагая дева в поясе шахидки.
Сентябрь 2007
* * *
Читая то на память, то по книжке,
Любить стихи меня учила мать.
Годам к шести наметились подвижки:
Я что-то, вроде, начал понимать.
А там и строчки сам сложил впервые,
Амбиций в юности не занимать:
Двадцатилетним в стиховой стихии
Я что-то, вроде, начал понимать.
Но разве цель – сорвать аплодисменты?
Повыше планку надо поднимать.
Лет в сорок пять в отдельные моменты
Я что-то, вроде, начал понимать.
Жизнь ставила задачи и загадки:
Не застывай, умей себя ломать!
И наконец-то, на восьмом десятке,
Я что-то, вроде, начал понимать.
В том благо, что не вычерпать колодца,
Звезду на дне ведёрком не поймать.
Как жаль, что дней всё меньше остаётся:
Я что-то, вроде, начал понимать…
10.07.08.