МАМА И БОГ
Бывали дни, когда ты не думал о Боге. Но не было дня, чтобы ты не думал о маме. И не вспоминал о ней. Особенно теперь, когда она ушла от вас в Элизиум.
ОН ТОЖЕ БАЛУЕТСЯ СТИШКАМИ
Любовь – любимое стихотворение Бога. А люди – свободно перемещающиеся в пространстве носители информации, на которых Создатель пишет свои стихи.
В иных своих творениях Он, правда, вымарывает многие предложения, сладкозвучные рифмы, чем-то не понравившиеся Ему строки, а то и целые строфы, и порой остаются только одни вычёркивания, кляксы, тёмные пятна или какие-то нелепые разводы от небесных чернил.
СПАСЕНИЕ НЕЗНАКОМКИ
Во сне подрался с Гитлером из-за незнакомой немолодой бабы. Адольф Алоизович тащил её, уже несколько увядшую, но всё ещё по-женски привлекательную, в кусты. Дамочка здорово верещала, но в общем-то не сопротивлялась.
Смотреть на подобное безобразие мне, внуку антифашистов, было невмоготу. Пришлось вмешаться. Адик стал орать, что это его баба, и не стоит совать нос в их отношения, а то он натравит на меня своих пацанов. При этом он бешено вращал глазами, корчил страшные рожи, разбрызгивал по сторонам слюну, а потом элементарно принялся душить меня. Ничего не оставалось, как отметелить бесноватого по полной программе.
Освобождённая от насильника дамочка бросилась мне на шею. «Как тебя зовут, красавица?», – спросил я её. «Европа!», – ответила она, потупив глазки.
НЕСОВЕРШЕНСТВО МИРА
О несовершенстве этого мира всякий раз задумываешься по утрам, когда видишь из окна своей комнаты немолодого мужчину в шляпе и распахнутом длиннополом пальто, мастурбирующего возле детского сада.
Сколь далёк должен быть от идеала его мир, если немолодому человеку приходится с помощью собственной длани достигать нехитрого блаженства, чтобы хоть немного гармонизировать окружающую его действительность.
«Если бы ещё поглаживанием живота можно было удовлетворять голод», – говорил обычно античный философ Диоген, сам не чуждый подобного рода публичным акциям.
ДУХИ «КРАСНАЯ МОСКВА»
На тумбочке одного из книжных шкапов рядом со стопками новых, ещё не прочитанных книг, стоят старые мамины духи «Красная Москва». Скоро будет пять лет, как нет уже мамы, а у тебя не поднимаются руки выбросить красную коробочку с наполовину пустым, но всё ещё душистым флаконом в виде кремлёвской башни.
Стоит только открыть футляр духов, как их горьковато-сладкий запах сразу вызывает в памяти картины ушедшей поры. Вот улыбающаяся молодая мама в новом демисезонном пальто выходит из дверей швейного ателье в 58-м квартале Ангарска.
А вот уже на Кавказе несколько постаревшая мама провожает тебя на поезд до Ленинграда, где ты тогда учился в университете. Она протягивает тебе в дорогу свёрток с домашней снедью, а ты, как всегда, выговариваешь ей, что это, мол, лишнее, в поезде есть прекрасный вагон-ресторан. А потом в дороге вместе со случайными попутчиками за обе щеки уплетаешь её пирожки и жареную курицу.
Тут же один из последних, связанных с мамой, всполохов памяти. Вы с друзьями пришли поздравить её с днём Победы. Кто-то попросил маму надеть медали. Она не любит их носить, но всё же соглашается приколоть к летнему пиджачку только что полученную последнюю награду. Ты обнимаешь её. И это запечатлевается навечно в памяти – весна, огромный букет персидской сирени и мама с медалью к 60-летию Победы над Германией.
Запах духов «Красная Москва» – одна из тех нитей, которые связывают тебя с матерью, детством, Родиной. Разве можно оборвать эти нити?
ВЕСТОЧКА С НЕБА
Целую осень не было ни от кого весточки – ни от друга, ни от врага, ни от постороннего наблюдателя, ни от третейского судьи. Ни почтовой, ни пиксельной, ни звуковой или голубиной.
Часто тебе бывало более одиноко, чем Гёльдерлину, и более неуютно в оболочке собственного тела, чем самому Чорану. Но ты всё-таки не сошёл с ума! Дождался зимы.
И теперь за все свои муки, переживания и бессонницы вознаграждён королевским снегопадом!
Это Господь возвращает тебе твои слёзы! Он подаёт весть, что ты – не одинок, не безумен и не столь беззащитен, как кажется опекунскому совету вашего муниципалитета.
ДЕРЕВО НА БУЛЬВАРЕ
Начинается всё с малого – порой забываются некоторые слова. Потом путаются буквы в словах, вылетают из памяти сперва первые буквы, затем вторые, третьи, четвёртые. Стираются в памяти лица, фамилии, телефонные книги, справочники садовода-любителя, книжные каталоги и даже карты вин.
А в завершении процесса вы стоите на улице и спрашиваете у прохожих, не знают ли они, как вас зовут, и где вы живёте. Хорошо ещё, если вас вспомнят по газетным и журнальным фотографиям или по телевизионным выступлениям. Тогда могут даже отвезти домой, или вызвать по телефону опекуна. А нет – так и будете часами стоять на бульваре в промозглой ноябрьской сырости. Как какое-нибудь экзотическое дерево.
Поэтому умные люди, не нам с вами чета, советуют чаще мелькать в масс-медиа, чтобы хоть кто-то запомнил вас в лицо.
ОСКОЛКИ ЗЕРКАЛА
Одной из последних книг американского поэта Уильяма Карлоса Уильямса стала книга записей разговоров с собственной матерью «Да, миссис Уильямс».
Ты подобную книгу бесед с Нилочкой не написал. И теперь уже не напишешь никогда. Только осколки ваших долгих вечерних разговоров разбросаны в твоих многочисленных рабочих тетрадях. Но из осколков не собрать зеркала. И это тоже повод для твоей неизбывной внесезонной тоски.
ОСЕННИЙ АЭРОДРОМ
Осень всегда напоминает аэродром. Огромный, продуваемый всеми ветрами, серебристый аэродром.
Наблюдая за трепещущими на деревьях последними листочками, ты видишь сигнальные флажки на краю лётного поля. А проплывающие над головой жемчужные облака кажутся аэростатами или зондами, которые запускают, чтобы узнать направление атмосферных воздушных потоков.
Ты стоишь в тёплых ботинках, прорезиненном дождевике и непременной кепке перед терминалом № 1, откуда можно улететь в любом направлении. Кто-то улетит в зиму, кто-то дальним рейсом, без пересадок, попадёт сразу в весну или лето, кто-то – в смерть, а некоторые даже в бессмертие. А ты на долгие месяцы отправляешься на архипелаг поэзии, философии, старых книг и молодого вина.
ПРЕЛЕСТНЫЕ ТРОФЕИ
Женщины – это всегда трофеи, достающиеся мужчинам в битвах. Возбуждающие, опьяняющие, сводящие с ума женщины служат наградами за проявленное мужество и доблесть в сражениях на полях жизни, а дурные и сквалыжные бабы – это пожива мародёров, найденная ими на бивуаках отступившей армии.
МИМОЛЁТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Ему тогда было семнадцать, и у него уже была девушка. Они даже несколько раз факались, как тогда говорили. Когда он уезжал на соревнования, она писала ему письма. Писала, что так его любит, что готова зацеловать всеми своими губами.
Он показывал эти письма тебе и, тыкая пальцем в её признания, громко хохотал. Тебя била дрожь, когда ты читал эти строки. Ты ему ужасно завидовал. Тебе было четырнадцать.
РАЗГОВОР НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ
Они говорят: «Извини, старик, – бизнес, ничего личного!». И действительно, ничего личного, только прибыль, проценты, нажива. Никакой благотворительности, спонсорства, поддержки наук и искусства, общественных инициатив.
А мы говорим: «Всё личное, всё пережитое – поэзия, музыка, живопись, театр. И всё для всех и каждого! Подходите, берите, читайте, смотрите, слушайте, наслаждайтесь, радуйтесь».
О чём мы можем с ними договориться? Как с ними разговаривать, если говорим на совершенно разных языках?
ДОБРОЕ СЛОВО
На любое доброе слово, маленький знак внимания, нехитрый гостинец или случайную ласку ты откликался целым водопадом благодарственных речей, восторженными стихами, готовностью свернуть горы ради доброго человека или потоками слёз умиления.
В такие минуты ты сам себе напоминал старого потрёпанного ворона с соседнего двора. Он зимой откликается даже на кличку Клара Ивановна, если ему выносят заплесневелую корочку хлеба. Хотя зовут его Эдгаром.
МИРАЖИ ГОЛЫХ АЛЛЕЙ
Липовая аллея уже вся освободилась от листвы, а дождя всё нет. Деревья стоят, как обнажённые купальщицы перед ванной, неожиданно обнаружившие, что воду отключили во всём квартале. Разве что, только не прикрывают ладошками свою нижнюю часть.
Деревья погружены в глубокие раздумья: «Что делать? Как быть? Где осенние дожди?».
«Где? Где? В Теберде!» – кричит им ворон Эдгар, пролетая зигзагом вдоль аллеи, – «Пора бежать в мокрые края!».
Но куда побежишь, когда у тебя корни глубоко укоренены в земле. Приходится ждать первых туманов, которые скроют твою печаль и наготу, печаль голых деревьев. Но породят новые миражи пустых аллей.
ПУТЬ В ТУМАНЕ
Пустыня… Городская пустыня с миражами домов и площадей, затянутых холодным осенним туманом.
Из вечернего мрака выступает белая фигура Христа. Он в задумчивости смотрит на расползающийся по норам человеческий муравейник.
Твой путь к Нему – не спасение, а мука, падения, постоянные пытки и стигматы. Утешает лишь негаснущая надежда на возможность спасения.
ВНУТРИ АНТИКВАРНОЙ ЛАВКИ
День напоминал лавку антиквара.
Серебряное зимнее солнце, как дорогая старинная монета, лежало на подушке жемчужных облаков. Силуэты голых деревьев смотрелись, как выставленные на аукцион скульптуры Джакометти. Запорошенные снегом двухэтажные дома походили на наборы сувенирных слоников, а прохожие казались ожившими персонажами с полотен Питера Брейгеля Старшего.
– Сколько пиастров, вы хотели бы выручить за ваш скелет? – спросил ворон, сидевший на ограде памятника.
– Скелет продаётся только с мясом и душой. А душа христианина – бесценна, – ответил он антиквару.
– А, вы шутник, маэстро…Бесценная! – замахал крыльями ворон, – Тридцать сребреников – ей красная цена! Это знает любой ученик!
– Тем не менее, доктору Фаусту ежедневно выплачивалось по двадцать пять крон, что в год составляет...
– Фантазии немецких сочинителей! Тридцать пиастров – максимум по прейскуранту! Запомните, маэстро! – прокаркал чёрный антиквар, и перелетел через ограду.
И уже с памятника облачённой в античные доспехи защитницы города прокричал свою крылатую фразу: «Nevermore!»*.
_____
*Nevermore – (англ.) никогда.
ЗИМНИЙ ТРАНЗИТ
Февраль похож на электричку среди других месяцев – поездов дальнего следования, курьерских, литерных, почтовых, товарных, скорых, пассажирских, и просто «сто первых, весёлых».
И как в электричке, в нём всегда бывает много народа и необязательных разговоров. А за окном мелькают привычные полустанки, шлагбаумы, платформы, а на них гуляют собаки и девушки в коротких юбках и китайских пуховиках.
В электричках можно ездить без билета. Некоторые научились электричками добираться до Варшавы или Берлина. А иные из февраля умудряются сразу попадать в лето или осень.
ОТСУТСТВИЕ ПТИЦ
Самое страшное зимой – это не мороз, не пронизывающий до костей ветер, не холод в квартире и пропажа тёплых вещей, а отсутствие птиц. Когда в белом безмолвии зимы не видно птиц, это свидетельствует об отсутствии Бога. И всё дальнейшее тогда становится бессмысленным.
В такие минуты кажется, что только твои молитвы ещё способны поддерживать огонь в светильнике всеобщей жизни. А после молитвы надо выйти на мороз, на хрустящий под ногами снег, и разбросать хлебные крошки для тех пернатых, которые привыкли искать корм на открытом пространстве, и насыпать в кормушки зерно для тех, кто не ищет пищу на земле.
И когда в твоё окно, как ангел, постучит клювом первый голубь, открой форточку и дай ему хлеба. Голубь принесёт тебе послание о том, что твои молитвы услышаны небесными инстанциями, приняты к сведению и соответствующие поручения даны архангелам и силам.
ОДА ВЕСНЕ
Но однажды всё-таки приходит весна. Первыми о ней сообщают южные ветры и перезимовавшие в парке птицы.
При вашем приближении стайка воробьёв взлетает с прошлогодней травы и рассаживается живописными группами на голых ветвях липы. Воробьи напоминают музыкальные знаки на нотных линейках дерева.
Кажется, что они ждут только прихода Оливье Мессиана, чтобы тот записал их «Оду весне».
В качестве иллюстраций использованы работы
Линдси Кустуш, Рамиля Абдуллина
и Станислава Никиреева
© Игорь Терехов, 2013.
© 45-я параллель, 2016.