Игорь
Лукшт

Кузница

Замёрзший старый пруд. Метёлки камышей 
бессонно шелестят над спящими снегами, 
бранчливо ворошит шишиговый пергамент 
лютующий в глуши студёный зимовей. 
Над краем горемык – гортанный враний 
     крик… 
От стылых полыней, любимых рыбарями, 
протоптана тропа до кузницы моей, 
чей сумрачный хребет слоистый дым 
     обрамил. 
  
Тори привычный путь, снежинами шурша, 
влекись, душа моя, к зимующей храмине. 
Пусть зверь с косым зрачком загривный 
     клок щетинит, 
и петли на дверях скрипучестью грешат, 
пусть угольный божок повычернил порог – 
толкни входную дверь…В зияющих глубинах 
мерцают в полумгле – печь, 
     охристо-рыжа, 
и блёкнущий витраж оконной крестовины. 
  
Мятущихся теней и шорохов полна, 
багряных шелушин и запахов плавильных, 
волшбы и ремесла дремучая бродильня 
ждёт звона молотков в дремоте полусна. 
И розовой волной, зыбящей, как прибой, 
над плешью верстака, где шабер и 
     напильник, 
где челюсти тисов целует тишина, 
кузнечный жар течёт в свету 
     паникадильном. 
  
Он, патину воды дыханьем возмутив, 
в лохани пробудил стихии колыханье, 
как сахар заискрил кожух ли, потроха ли 
точильных жерновов – угрюмый абразив.   
Волненье расточив, жар вышел из печи, 
окрасил точный мир слесарных 
     волхований, 
краплачными вспорхнул на полку 
     петухами, 
зубил и бородков бока искровенив. 
  
Ворчанье сквозняков да утвари долдонь – 
покой разворошён сезонною заботой… 
Цветные лоскуты колебля над шамотом, 
камлает и бубнит шаманистый огонь 
под грай воздушных струй … В горнило 
     ветродуй 
давленье подаёт, забыв про сон и отдых, 
     – 
качает в магистраль небесные пустоты 
невидимых мехов хрипатая гармонь 
  
А в угольной лузге, в пурпурном пироге 
колеблется желе тяжёлого железа, 
ярится и дрожит в уколах алых лезвий, 
покорных козням струй и грозной 
     кочерге… 
Но входит бог – кузнец, по прозвищу 
     Скворец, 
о чьих больших руках в ночи кувалды 
     грезят, 
булыжинами глаз, серьёзный и тверезый, 
оценивает цвет каленья в очаге. 
  
Поводит головой до лепета хрящей, 
морщинит плотный лоб с косой полоской 
     сажи 
и мощно ворошит букет стальных клещей, 
чьих губ изгиб ему – весьма 
     немаловажен. 
Ну, с богом! 
Жаркий ком, губастыми несом, 
В пейзаже мастерской вершит полёт 
     лебяжий. 
Занозистым словцом подручных будоража, 
Слепящий чертит шлейф весёлый чародей. 
  
Умелец! С детства он подковы рисовал… 
На том конце дуги, изысканно-лекальной, 
блестящий, с рябиной от чмоканья кувалд 
     – 
их ждёт калёный лоб двурогой 
     наковальни. 
Кузнец берёт ручник – первосозданья миг 
     – 
легко кладёт удар, как слово на 
     скрижаль, и 
в ответ ему гремлю c оттяжкою 
     кинжальной… 
«Подручный, не зевай!»… Кимвальной меди 
     гвалт – 
  
что козий бубенец иль звяканье колец 
пред басом громовым «малышки 
     мариванны», 
как ласково зовёт кувалду мой кузнец 
за песенность души и говор нежеманный. 
Сдержи слезу скупую – два молота 
     воркуют: 
«Дай-ка, Маня! – На-ка, Ваня! – Дай-ка, 
     Маня! – На-ка, Ваня! – 
Жарче, золотце, целуй! – Приударь, 
     жених, желанный, 
сладим чадо, наконец!» 
  
О, тайны ремесла! Счастливый тот 
     словарь – 
гладилка, рог, шперак, протяжка ли, 
     подсечка… 
Пусть водка, глад, бунтарь, пусть 
     разорён алтарь – 
два молота гудят, как колокол на вече. 
Дурны ль твои цари – твори, кузнец, 
     твори! 
Сквозь техногенный век, кровавый, 
     быстротечный, 
над родиной твоей и ныне, как и встарь, 
гимн тщанию плывёт над сонмами наречий, 
  
над грустью деревень и смогом городов… 
В ответ, как эхо, звон: узорные ограды, 
ворота, фонари, ажуры флюгеров, 
и косы, и плуги, и тихие лампады – 
благодарят тебя за милость бытия… 
Кузнец основу гнёт и завитком нарядит: 
крестьянская ль кровать, лоза ли для 
     гербов – 
рождаются в огне и грохоте, и чаде… 
  
Задымленный шатёр над печью горновой  
копчёною ноздрёй с гудением смычковым 
вытягивает гарь на воздух слюдяной. 
Дым клубами валит пуховых чепуховин – 
всё выше к облакам, к небесным янтарям… 
Внизу, в глухих снегах – плывут облатки 
     кровель… 
Но слышно сквозь ветра, сквозь шёпот 
     ледяной 
дыхание эпох – не спит усердный коваль… 
  
Обузданных стихий угрозный говорок 
бодрит Царя ремёсел – творит весёлый 
     бог!