Игорь Лукшт

Игорь Лукшт

Игорь ЛукштРодился в 1950 году в Баку (тогда ещё) Азербайджанской ССР, окончил сначала Московский авиационный институт (факультет ракетных двигателей), позже – Московское высшее художественно-промышленное училище имени С.Г. Строганова (мастерская скульптуры). Сейчас – скульптор, член Московского и Российского союзов художников. Помимо творческой деятельности в скульптуре, преподаёт рисунок в Строгановке и школе-студии МХАТ, доцент. 

Публикует стихи в сети с 2003 года. Сайты:: Поэзия.ру, Стихи.ру, Рифма.ру, Литконкурс.ру.

Лауреат международных конкурсов: «Поэзия-2006», «Вся королевская рать» (2006, 2007), «Серебро слова-2006», «Серебряный стрелец-2009», имени Петра Вегина (2010). Финалист Волошинского международного конкурса (2005, 2006, 2008).

Стихи изданы в многочисленных антологиях и журналах.

 

* * *

 

У поэзии Игоря Лукшта много приверженцев. Чем крупнее поэт, тем больше противоположностей он в себе совмещает.

Я читаю цикл Игоря Лукшта «Ремёсла» и понимаю: земное начало так крепко повенчано в нём с небесным, что не покидает ощущение, что автор «облагородил» рутинные, пролетарские профессии, придав им вселенское значение и звучание. «Будешь плохо учиться – землекопом станешь!» – стращали меня в детстве родители. А, оказывается, быть землекопом, в поэтической мифологии Игоря Лукшта, не только не страшно, но и почётно, и ответственно, и архиважно. Можно сказать, Игорь Лукшт стихами своими «реабилитировал» в глазах обывателя земные профессии, считавшиеся ранее «непрестижными».

Игорь пишет «щедро», как выразилась поэтесса О. Что означает щедрость применительно к поэтике Игоря Лукшта? Это опьянение жизнью и много, много красок. Иногда кажется, что существует даже некий избыток красок в его стихотворениях. Но это как раз вполне объяснимо: художник переносит на поэтическое полотно все гаммы, все оттенки красоты, а стихи к такому рогу изобилия художественных средств как будто не привыкли… Вернее, это наше восприятие стихов «не привыкло». Вот нам и кажется, что присутствует некий избыток…

Не стоит забывать, что Игорь Лукшт начинал как художник и скульптор, а эти жанры искусства всё-таки несколько ограниченны в пространстве по сравнению с искусством слова. Например, живопись не способна развивать сюжет. Она может только останавливать прекрасное мгновение, что уже само по себе немало. Но я веду вот к чему. Живопись и скульптура достаточно «аскетичны» в сравнении с поэзией. И этот аскетизм побуждает художников максимально насыщать красками, казалось бы, обыденные вещи, находя в них скрытую от посторонних глаз поэзию. То есть те вещи, мимо которых прошёл бы поэт, озабоченный своей внутренней жизнью, художник без внимания не оставляет. В этом и заключается своеобразие поэтики Игоря Лукшта. Он может написать стихотворение «из ничего», просто сидя на берегу никому не известного пруда. Или – задержать в себе мимолётное впечатление, а потом месяцами, годами тщательно «выписывать» его в своём новом произведении.

Зато художественные ремёсла, в отличие от словотворчества – вещи гораздо более ритуальные, вещественные, материальные. Игорь Лукшт поведал нам в своих стихах, «из какого сора» растут его скульптурные произведения. Сперва землекоп выкапывает из земли комок глины, а затем скульптор начинает над этим первородным комочком своё поэтическое «моление».

 

Здесь, в магме родовой, первоначальной,

Сокрыты все творения мои –

Рождённые и будущие чада –

Отзвучия Любовей и печалей,

Отчаяний и помыслов рои.

 

Вот он, первородный космос художника! Точнее, это ещё не космос, а хаос, но хаос, уже содержащий в себе семя, зародыш и потенцию космоса. То невидимое, но прекрасное, которое обещает стать видимым, завершённым и долговечным. Но дадим слово самому поэту:

 

Под коркой глины слышу шелест крыл,

Смятенье юных губ и плеск ладоней,

И старости ворчливые хоры…

 

Я рассекаю грубой бороздой

Горбы и глади глиняного поля,

Тревожа Небо медленной мольбой:

«Пребудь со мной, в дни радости и боли,

В часы трудов – в обычае ль, крамоле –

Отец Небесный, Свете тихий мой»…

 

Здесь надо отметить, что, молясь над прообразом своего будущего творения, поэт не ограничивает свою молитву только художественным творчеством. Поэт молится, чтобы Отец Небесный не оставлял его ВО ВСЕХ его трудах! Вроде бы простая мысль, но, вместе с тем, это очень необычно и знаменательно! Поэт не хочет создавать Божественные творения, безбожно прожигая остальную жизнь, когда он не занят творчеством. Наверное, это выглядит не очень романтично в свете Серебряного века, в котором поэты нередко гордились дружбой с дьяволом: «Пять коней подарил мне мой друг Люцифер…» (Николай Гумилёв). Да и с Пушкинским тезисом: «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, среди детей ничтожных света, быть может, всех ничтожней он» позиция Игоря Лукшта не очень-то очень согласуется. Но, может быть, это – новый романтизм двадцать первого века? И люди, наконец-то, перестанут беспутничать во имя якобы «высшего» творчества?..

У Игоря Лукшта есть стихи, которые поражают воображение даже видавших виды людей. Я не могу припомнить ни одного стихотворения, в котором автор бы так трепетно описывал появление на свет своего собственного младенца, как это сделал Лукшт в стихотворении «Входи, дитя!». Может быть, поэту-женщине непросто написать столь космические стихи в силу некоторой «повёрнутости» своего сознания на вынашивании ребёнка.

 

…лик небесного посланца,

столь зыбок в животворной колыбели,

в скорлупках тонких, цвета померанца,

его сердечка лепет акварельный.

 

Дитя, дитя! В пелёнах кайнозоя,

во снах янтарных спишь в дремотных водах:

сквозишь в межтравье древней стрекозою,

шуршишь змеиной шкуркой слюдяною,

зрачок багришь румянцами восходов.

 

Простое до банальности, хотя и не лишённое тайного очарования событие трактуется автором как Богоявление, как событие вселенского масштаба. И потоки нежности набегают, волна за волной, на песчаный берег, где уже затаился благодарный читатель…

Стихи Игоря Лукшта общечеловечны, и в этом – ещё одно их достоинство. Они одновременно и «густо» написаны, и достаточно просты для восприятия: густая простота.

А рождение сына или дочки – действительно событие незаурядное в жизни каждого человека. Даже если не забывать о том, что родители – всего лишь «медиумы», и ещё беспомощный молодой человечек – уже с пелёнок ни на кого не похожая личность. Хотя и содержит в себе генетический код своих предков.

Я бы не назвал Игоря Лукшта эпиком, хотя многие его стихотворения похожи на эпос. Скорее, он, по выражению Марины Цветаевой, «поэт с длинным дыханием». Это, конечно, не значит, что он не может написать блестящую миниатюру. Маленькая притча о душе «Босоножка» – лучшее тому подтверждение. И всё же – вольготнее всего Игорь чувствует себя там, где у него есть большое и длительное пространство. Лучшая Лукштовская строфа – шести-восьми-строчна. Чем больше строк в строфе, тем «гуще» поэтический замес.

Когда я читаю Лукшта, меня не покидает ощущение, что он «рисует» в стихах то, что не успел нанести на холст. Микеланджело и Леонардо не описывали в стихах и прозе свои картины. Но Игорь Лукшт, по-видимому, считает, что в стихах можно передать живопись. Ведь «живопись» – это то, что написано живо, а разве стихами нельзя написать живо?! И это часто ему удаётся. Меня больше всего поражает непринуждённость, с которой он переходит от одной детали к другой, как он в пейзаж «вписывает» человека. Например, в стихотворении «Тамбовский часослов» после изумительного по красоте пейзажа следует строка «там шёл ребёнок…» Поэт «остановил» в нашем сознании идущего ребёнка! Это ли не чудо? И таких чудес у щедрого поэта – россыпи.

В заключение хотелось бы сказать вот о чём. В наш век, когда поэты мало уважают друг друга, а маргиналы от поэзии вообще пишут, что «в каждом втором литераторе русском что-то подонское есть», меня беспрестанно удивляет и восхищает человеческая составляющая поэта Игоря Лукшта. Никто в жизни не слышал от него дурного слова, он всегда подчёркнуто внимателен к каждому собрату по цеху. Прежде чем написать ответ на рецензию, Игорь обязательно заглянет на страничку рецензента и не забудет упомянуть в своём ответе приглянувшиеся ему строки этого поэта. Даже если кто-то напишет о его творчестве неуважительно, Игорь обычно говорит: «Это не ты написал. Это твоя усталость. Это твоё раздражение». Игорь Лукшт действительно любит людей, причём ему удаётся любить людей не избирательно, а всех без исключения. Это – большая редкость. И я снимаю перед этим человеком шляпу.

 

Александр Карпенко

Подборки стихотворений