Игорь Бурихин

Игорь Бурихин

Все стихи Игоря Бурихина

* * *

 

Господи что за звук

да среди бледна дня

в зубы ему глядит

бедствующий мой ум

 

Господи поди кгб

мне уж ведёт попа

дабы не исполать

тварное исповесть

 

ежели Ты хочешь чтоб я

слушал по гроб очей

варварские толки про немцев

посреди немых и глухих

 

ежели Ты хочешь чтоб я

был у Тебя верный свидетель

как поползёт китай

из манихейских недр

 

ежели Ты хочешь чтоб я

употребил мой век

в этой Твоей россии

силу Ты мне святости дай!

 

* * *

 

Елене Шварц

 

Господи, осталось костей

постучать во славу Твою,

семени развеять что плоть

в получение путей не Твоих.

 

Только душа тать

смотрит в свою ночь

вьётся в себе без форм

бедствует косится на память.

 

Разори ю Господи

глубиной твоей глубиной

 

выверни ю уютную

утлую во юдоли

 

Словом что у юродивой

меч обоюдоострый.

 

Ты пройди ю столпом огненным!

убо перед тобой она – дева.

 

 

Диалог о пользе и вреде просвещения

 

Бабочка меня напугала…

И ещё один, что с клешнями сзади…

– Что же ты пугаешься наугад.

Что же ты запомнишь из ада.

 

Лучше бы засел ты за Брэма.

А ещё длиннее – за Линнея.

Что же ты бережёшь своё бремя,

лёгкое крыло неуменья?...

Ты заключила меня в тебя.

Ты превратила меня в крота.

Ты в зеркалах исчезаешь. Вся

вместо рта!

 

А я

не знал,

как повторяешь

ты тела лепку.

Как ты не хочешь потерять

мя слепа.

 

Из «Оды Большой Медведице»

 

Бурая медведица, пробежавшая

по хребтам поднебесного азиатского

водораздела, покуда китаец

пестовал свою великую стену…

 

Ковчег спасения для всякой

твари по враждующей паре, притча

во языцех о ковше в небе, бессвязная,

как архипелаг в мировом пространстве,

с вавилонскими замашками в космос – ради

трижды полоумной спирали трижды

надругавшаяся над всевышней

в силе Троицей. – Где те реки,

на которых мы будем плакать.

 

Вечно правая, левая, как в сердечном

гермафродите. Всюду первая

и последняя. Всегда бывшая

Христа ради. И будущая

в нашем сердце – именем лишь, которым

обмениваются на чужбине вынужденные

в тайну конца света. Все это

повторят школьники на Страшном суде…

 

Царственно тяжёлой ртутью переливаясь

между Киевом, Новгородом и Москвой,

застоявшаяся в Петербурге – кладбищенская

дань Европе, где я кукую –

Кому поплакаться – как постыли

эти чудовищные преувеличения в тебе, мати…

 

Древняя, как трипольские глины

в потомках Ноя. Современная

христианскому миру, как проповедь

Первозванного на Руси Андрея.

Таинственная как Танаис.

Ты уже исчезаешь.

И не за шеломянем же еси.

За сама собою.

Краткая, как список со Слова

о полку Игореве. Когда услышу я

собственный – твой Голос.

 


Поэтическая викторина

Исход

 

Гляжу в окно, и голос

звучит, как резец в камне,

обнаруживая в природе

скрытый замысел.

 

Созерцание зиждительных сил.

Приобщение зиждительной силе.

Узнавание, как всё делается,

начиная быть. – Опыт рая.

 

Ответные вариации на стук дождя

 

В однообразии дождя,

в разнообразии этой ласки,

какого ты не ожидал

от тела, бывшего в огласке –

 

от неба, бывшего в ходу

у столького светила нимбом,

что и на радужном уду

оно казалось только небом

 

на поясе, что распустить

казалось: много ли в том смысла?!

Не лучше ль в поднебесьи слыть

своим подобьем обелиска.

 

Но в близости на сутки – прочь,

где небо близится не где-то,

когда любой просвет, что ночь,

с угрозой сонной для аскета!..

 

такой-то близости лишась

(с обстрелом разного калибра –

от чуткой дрожи, «что зашлась»,

до «внутрь щекочущих колибри»),

 

я записал, что давно

прочёл на стенках кабинета,

что дождь разбил моё окно

не для тебя. Но лишь для света.

 

* * *

 

Пруд поворачивает листву

тёмным телом.

Осень прикладывается к кресту

в тени отсутствия стрелок.

 

Пахнет талым листом

в церкви и прелой стружкой.

Ангел гасит крылом

дверь за пропавшим служкой.

 

* * *

 

Снова улетаю дорогой –

лестницей, заброшенной в небо.

Что за поворот мне дарован

взором над припухшею вербой,

 

ангелы которому верят,

крыльями крылатые кривы,

вижу, как рыжеют, ржавеют

по полю метущие ивы.

 

Ниже опускается тополь –

свечкой, чтоб она не потухла.

Ветер собирается в тополь:

О-образно скачет мне в ухо.

 

О, над золотою землёю.

О, я улетаю не узнан.

О, ничем тебя не укрою,

мёртвая моя со мною муза.

 

* * *

 

Соседку в шубу заправлять,

картошку корчить, перец в водке

раскачивать. И распалять

в объятьях колющейся ёлки

 

желанье убо тоже есть,

кося на холм, вдыхая запах.

И как кривляется болезнь,

спиной в её шершавых лапах.

 

И нежных чувствовать, следя

по плескающийся слалом

вдоль позвоночника, Себя,

как рыбу, бьющуюся в алом,

 

встречать под новый Новый год,

зарывшегося в снег вихрами

на ускользающий живот

всё в ту же рощу под холмами…

 

И сумерки той белизны

выламывают окна в доме.

И гости из лесу близки

на эротическом подъёме.

 

И ты, теснима, – эко ведь –

в свой царский угол голосами,

стоишь, как девочка-медведь

с уклончивыми склянь глазами…

 

Увы, серебряный мой век,

куда очей моих Очаков

глядел, укромный маловер,

как я до сумеречных святок.

 

Кто это олово ливал,

кто над царём шептал в фигурах,

кто слышал в церкви, как ливан

в петушьих стыл фиоротурах,

 

кому досталась эта дрожь

Божественных преображений, –

на всяком слове славит Родшую

без всяческих сравнений.

 

Не деспота не исполай!

Кто свадих, тем прелюбы снятся.

А твой последний Николай

уже проглядывает в святцах.

 

 

* * *

 

Это тело принадлежало другому.

Как земля, по которой ходим.

Это я сказал о себе.

Ревность замыкается в сердце.

 

Горницу наполнила гордость.

Горлицу пускают на волю.

Окольцованная веет, где хочет.

Говорит, насилуют душу.

 

Это пути воздушных

мытарств, моя родная.

Не гляди назад, Суламита,

отчего тебе Рая.

 

Ангельской тебе речи

прямо душою лакая.

Ты выбегаешь к Нему навстречу

из бёдер, маленькая!