Сергею Сутулову-Катериничу, нашему главреду, пришло в голову, когда мы обсуждали с ним этот материал, такое замысловатое жанровое определение: «Либретто недопереписанной гл. X». А также вспомнилось незамысловатое «Евангелие от Марка» – не прошедшее название большого интервью с Марком Захаровым в легендарной «сорокапятке» былинных времён.
Мне вспомнилось своё: «...и будто пиликает флейта и бьёт барабан // Со дна зашифрованной насмерть 10-й главы» из давнего – о Неве, о Питере стиховорения...
И при этом изначально и не прерываясь, в воздухе (телефонном эфире) звенело камертонное Ля другого, давнего русского поэта.
Прощай же, книга! Для видений – отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, – но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть… судьба сама еще звенит, – и для ума внимательного нет границы – там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, – и не кончается строка.
Владимир Набоков, Берлин, 1937
Давний автор «45 параллели» Сергей Попов рассказал о поводе для всех этих мыслей-ассоциаций так, конкретно и по существу:
Неординарное событие произошло седьмого июня нынешнего года в Воронежском Камерном театре. И поводом к нему послужил очередной юбилей Александра Сергеевича Пушкина, всегда актуального и обладающего бессрочным иммунитетом от всякого рода исторических передряг. В Малом зале состоялся первый – и по всей видимости, единственный – показ театральной композиции по новелле «Поминание Евгения О.» Марка Берколайко.
Нужно отметить, что послужившее основой представленной композиции сочинение квалифицировать как новеллу сложно. Ведь принято считать, что «авторы новелл, как правило, не раскрывают внутренний мир героев и их мотивы; такие произведения рассказывают небольшие истории, которые развиваются вокруг одного необычного события». В нашем случае внутренний мир героев является одной из основных составляющих художественного целого, а исторический контекст описанных событий никак не позволяет отнести их лишь к частной жизни персонажей. Неизбывные страсти, переполняющие страницы «Поминания», никак не укладываются в прокрустово ложе жанровых требований.
При чтении бросается в глаза, что сочинение изначально «просится» на лицедейские подмостки. Всё произведение – за исключением пушкинских строк – состоит только из монологов героев. Себе самому при этом автор в праве голоса отказывает. И таким образом, живут и действуют в предлагаемой художественной реальности лишь обосновавшиеся там персонажи. Это ли не благодатный материал для её сценической трансформации? И вот сие предопределение реализовалось незаурядными режиссёрскими усилиями Камиля Тукаева.
Нельзя не упомянуть и место самого виновника вечера в его событийной архитектонике. Вступительное слово Марка Берколайко внятно обозначило систему художественных и исторических координат композиции. А это краеугольный камень её осмысленного восприятия, потому как отправной точкой, сюжетным началом действа явился финал пушкинского «Евгения Онегина».
Но шпор внезапный звон раздался,
И муж Татьянин показался,
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим…Декабристское восстание, общественная напряжённость, кавказская война… Это и фон, и важнейшая содержательная составляющая повествования. И отображённая в нём история любви немыслима в иных исторических декорациях. Колорит эпохи – важнейший герой произведения. То, что творилось в Отечестве двести лет назад, и по сю пору является эмоциональным магнитом, побудительным мотивом возвратить к жизни – пусть и лишь в художественной её ипостаси – и обжигающую внутреннюю чистоту, и незыблемость нравственных установок, и всепобеждающее обаяние наших предшественников. Может быть, потому в композиции и не оказалось отрицательных персонажей - и граф Бенкендорф в этом плане нисколько не исключение. Каждый из них гипнотически красив в неотступном следовании представлению о своей миссии. И это эстетически уравновешивает гибельный пафос сюжетного конструкта. А чем ещё обуздывать смерть, как не красотой?
Рискну предположить, что опыт сочинения пьес помог автору «Поминания» безошибочно определиться и с литературной формой произведения, и со способом его представления зрительному залу. Этот выбор позволил воспринять событийную и эмоциональную «плоть» композиции без тех досадных усилий, которые порой требуются на преодоление диссоциации между содержательной и выразительной составляющей текста или спектакля. Авторскую фантазию отличает важнейшее в выдуманном мире качество – органичность.
Любопытно, что именно сейчас обозначилась новая волна интереса к «Евгению Онегину». Так в ноябре нынешнего года Новосибирским театром оперы и балета публике была представлена новая редакция знаменитой оперы Чайковского, где сценическое действие берёт начало с финала музыкального произведения. Не хочу проводить никаких параллелей, но стремление к сотворчеству с великими витает в нынешнем грозовом воздухе. Стало быть, затронутые ими вопросы ждут новых ответов.
Художественная плотность текста «Поминания» велика. И внимательный читатель поймёт, что перед ним без всякого преувеличения конспект нескольких романов. Каждая из обозначенных сюжетных линий может явиться формообразующей для масштабного литературного полотна. Будет ли реализован этот потенциал? Смею в этом усомниться. По моему ощущению, у Марка Берколайко более чем достаточно и других соблазнительных замыслов и художественных устремлений. А притягательности работы с новым материалом противостоять и трудно, и недальновидно.
В заключении хотелось бы сообщить, что «Поминание О.» входит в серию прозаических сочинений Марка Берколайко «Голоса from anywhere». И в следующем, юбилейном для автора, году в одном из столичных издательств планируется выход этих сочинений в свет под одной обложкой. Будем ждать.
Слева направо: Юлия Яковлева, концертмейстер, Сергей Карпов (граф Бенкендорф; отставной вахмистр Егорыч), Марк Берколайко, автор новеллы, Лариса Берколайко, его жена и первый читатель, то есть муза, Камиль Тукаев, автор инсценировки (князь Сергей Георгиевич N., отставной генерал от кавалерии), Татьяна Сезоненко (княгиня Татьяна Дмитриевна N., в девичестве Ларина), Анастасия Павлюкова (Татьяна в молодости), Игорь Скрынников (Евгений О.)
Строки не кончаются, они перетекают – иногда просто буквально... Продолжаются, рифмуются, неповторимо повторяясь.
И вот Александр Бунеев в журнале «Мысли(!)» (Воронеж, 2024) пишет дальше:
В конце августа состоялся второй просмотр театральной композиции по одноимённой новелле Марка Берколайко «Поминание Евгения О.». Я намеренно избегаю слов «спектакль», «читка», «действо», поскольку пока не подобрал дефиниции. Зрители и театральные критики разберутся сами. Но то, что это новый жанр и новое направление – несомненно. Теперь позвольте перейти к литературной части. Я ознакомился с текстом новеллы до её сценического воплощения. Содержание коротко: дальнейшая судьба персонажей романа Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин». Сюжетные коллизии: история девятнадцатого века. Восстание декабристов, кавказская и крымская войны, гибель, смерть, совесть, одним словом, всё. Но прежде всего – любовь. И после прочтения, а особенно после просмотра, я думал о многих вещах, в частности, о тщете всего сущего, о жизни и смерти, об исторических совпадениях, о случайностях и закономерностях, причинах и следствиях. Но больше всего – о себе. Это редко бывает после прочтения литературных произведений и просмотра спектаклей, но если бывает, то дорогого стоит. Фабула: жизнь писателей и поэтов, даже великих, конечна, жизнь великих литературных персонажей – вечна. Преодоление литературной дискретности, акцент на органичность хронотипа в произведении – одна из поставленных автором задач, которая в процессе действия оказалось решённой. Во вступительном слове Марк Берколайко сказал, что, прочитав в юности «Евгения Онегина», был удивлён тем, что Пушкин оставил своих героев именно в такой момент. Хотелось же узнать их дальнейшую судьбу. Очень хотелось. И не только их. Нам тяжело было закрывать некоторые книги и прощаться с их героями. Почему не додумать, не представить? Не сразу, не в молодости, не в порыве. А спустя годы, когда ты можешь сделать это органично, бережно, сохраняя историческую правду, хронологию, стилистику. Когда ты уже доказал себе и другим, что умеешь всё это. Действие: актёры читают, сидят, стоят, ходят, изредка обнимают друг друга. Минимум динамики, максимум внутренней игры, самой сложной, как известно. И наши воронежские театральные корифеи, и молодые актёры сделали это замечательно. Я, естественно, видел их во многих спектаклях, но здесь, на мой взгляд, они раскрыли свои таланты с новой неожиданной стороны. И листочки с текстом в их руках выглядят естественно, ещё немного – и эти рукописи будут играть роль декораций, реквизита, грима, костюмов. Музыка: нет никого лучше Чайковского, в данном конкретном случае. Может быть, музыка заслуживает не только сопровождения, но отдельной роли, отдельного собеседника и персонажа в диалогах и монологах. Так что, «Поминание Евгения О.» – не параллель. Новелла соосна произведению, взятому за основу. Видит Бог, хотелось бы узнать судьбу внука и внучки Татьяны Лариной... Это не постмодернизм, это литературная преемственность в романтизме, реализме, сентиментализме, модернизме. «Герой умер. Да здравствует герой».
И тут в сердцевине всё то же, «набоковское» – «И всё же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть… судьба сама ещё звенит, – и для ума внимательного нет границы – там, где поставил точку я...».
Ну и из собственных недавних мыслей, может быть, и не строго по поводу, но очевидно – в связи:
В пубертате я был «естественнонаучным романтическим циником». В безалаберной молодости – «циничным искателем сакральных практик». Склонность к романтизму и естественным наукам обратила моё внимание на строчки Набокова:
«Продлённый призрак бытия синеет за чертой страницы...»
Это прозвучало для меня нагляднейшим объяснением очевидного факта фотографии, попавшейся мне на глаза в научном журнале: снятая посредством какой-то техники, она показывала все прожилки и контуры древесного листа, обрезанного напополам садовыми ножницами – и там, где он есть, и там, где его уже/ещё не было.
Сейчас я человек пожилой. Естественнонаучной проблематикой по состоянию здоровья уже не заморачиваюсь. С сакральностью перешёл в отношения сугубо интимные.
...Но вот эти выходящие за грань листа жилки, прожилочки, мягкое осеннее свечение прозрачной плоти... Стоят перед глазами, как живые.
© Константин Кондратьев, 2024.
© 45-я параллель, 2024.