Григорий
Хубулава

* * *

Бёдра твои, как лилии, груди твои, как хлеб,

В ласковом изобилии свет от любви ослеп.

Пламя желанья белое плоть обожгло уже,

Как же, целуя тело, я не прикоснусь к душе?

* * *

В полпятого за окнами темно,

Уже не видно ни дождя, ни снега,

Зимы наставшей альфа и омега –

Немое чёрно-белое кино.

Играет ветер – пожилой тапёр,

И тихий зритель сумраком воспитан,

Глядит как вечер, словно Бастер Китон,

Попятился часам наперекор.

И только освещенный уголок

Стены полупрозрачной, как бумага

Покажет нам, как маленький бродяга

На голове поправит котелок.

Пришёл конец скучающего дня,

А стоит отвернуться и над парком

В ночном полубреду густом и жарком

Полощется метели простыня.

* * *

Воздух, превращающийся в капли,

Хвойный лес, одевшийся в туман,

Силуэт летящей серой цапли,

Облаков дрожащий караван.

Ветви елей, снег с дождём и птица

Образуют лёгкое кольцо,

Дымка голубая превратится

Надо мной в чудесное лицо.

Жизнь похожа на счастливый случай,

На подарок посредине дня,

Слышишь голос? Спрашивает Тютчев:

«Ангел мой, ты видишь ли меня?»

Всё вокруг подсказывает средство

Сохранить, как тайны торжество,

Вечности утраченной наследство -

Слабый свет и больше ничего.

* * *

Всё, что было безумным становится просто,

Откажись от привычных тяжёлых оков,

Нагишом отправляйся во внутренний космос,

Сквозь глубокие дыры тревожных зрачков.

Разогнавшись, бежит по закрытой орбите

Непокорная кровь, удивляясь тому,

Как сияет огромное сердце в зените,

Сам искрящийся мозг подчиняя уму,

Как прозрачны дворцы и незримые храмы,

Что в пространстве межрёберном тихо парят,

Как белы первозданные руки Адама,

Как чудесен творения азбучный ряд,

Острой молнией став, ты и сам не заметил,

Что в рубиновой мгле разразилась гроза,

Золотой ободок будет ярок и светел,

Если прямо сейчас ты откроешь глаза.

Если быть неподвластному телу позволишь,

Не спеша превращать содроганье в слова,

Притаись, может быть, ты увидел всего лишь

Не проросшее чудо – зерно божества.

* * *

Всё, что нами полностью владело

В смертный час не стоит и гроша,

Знаешь ты одна, как дышит тело,

Тоненькая дудочка, душа.

Если не сыграешь ноты вечной,

Я хочу, предчувствуя её,

Знать, что хрупкой музыки беспечной

Стоило дыхание моё.

* * *

Вы знаете букву боль? Пожалуйста, не ищите

Живущую в пальцах рук, на кончике языка.

В неведомых письменах, в кириллице и санскрите

Её ни один знаток ещё не нашел пока.

Не выговорить, не спеть, и не написать тем паче,

На белом она белей, чем линия сжатых губ,

И я повторяю:

– Нет. Она ничего не значит,

Она – безобразный бред, а ты не настолько глуп.

И вновь не могу забыть недолгое и живое

Слепящее правотой сияние в тишине,

Когда, доводя до слёз, мерещилась в каждом слове,

И счастьем светясь моим, она улыбнулась мне.

Ихтис

Тебя встречал я на своих путях

Чудесной рыбой жертвенной в сетях,

Я позабыл, не знал куда идти,

И оказался вдруг в Твоей сети,

Я с детства сам искал таких сетей,

Освободи от слабости моей,

И обними, и силы дай дышать,

Себя творить, и чудо совершать.

Во мгле, на самой тёмной глубине,

Ты настоящей жизнью снился мне,

И мне хотелось бесконечно быть,

Светиться небом, по волнам ходить,

И видеть горизонт иной земли,

Как странников усталых корабли.

Я чувствую, как тяжело со мной,

Ты мой плавник, поток могучий мой,

Не отвернись и боли не копи,

Прошу, ещё немного потерпи,

Пусть над водой скользит холодный дым,

Я был и остаюсь всегда Твоим,

Пускай Тебе в глаза смотреть боюсь,

Бегу и лгу и унываю пусть...

Над миром всходит Царствие Твое,

Как солнце отражаясь в чешуе.

* * *

Когда боишься умереть, умри,

И ничего плохого не случится,

Во мгле чуть ярче вспыхнут фонари,

Твоя душа, что телом не теснится,

Легко взлетит, не тронув провода,

И чокнутый бродяга засмеётся

И хрипло скажет:

– Это ветер…да…

Хоть листик не один не шелохнётся.

* * *

Лес последние прячет грибы,

Тихо дышит туман, оседая,

Тяжело, словно пряжа седая,

К небу тянется дым из трубы.

Тишина подбирает слова,

Оставляя желанья покою.

В полумраке, питаясь тоскою,

Жизнью скошенной пахнет трава.

* * *

Не ведом детству настоящий страх

И в этом детства подлинная сила,

На берегу в песчаных городах

Заводится резиновый Годзилла.

Он не привык по сторонам смотреть,

Дома и храмы разобьёт в окрошку,

И явится игрушечная смерть

С пластмассовой косою понарошку.

Отплёвывает пену море зла,

Вздымая к небу кораблей игрушки,

И разбивает хрупкие тела

О берег, как прозрачные ракушки.

Несчастных взрослых ослепляет свет,

Их бедный пульс частит и замирает,

Они забыли: смерти больше нет,

Хотя она резвится и играет.

И носятся с прибоем малыши,

И чайкам отдают горбушку хлеба,

А белая жемчужина души

Лежит во мраке, излучая небо.

* * *

Новый день ты по-старому встретил,

Ты с погодою хмурой знаком,

Шепчет дождь и рассеянный ветер

По газону бежит босиком.

Глухо медленно и неуютно

Отзывается сердце внутри,

Чуть дрожит и рифмует попутно

Тёмный двор, облака, фонари.

Принимают от осени схиму

Синий лес, голубая река,

Не грусти, эта жизнь выносима

И по-своему даже легка.

Пусть щебечет она как синица,

Тени быстро роняет в траву…

Если это тебе только снится,

Что увидишь тогда наяву?

* * *

Овладею тобой, как сокровищем в тёмной пещере,

Ремеслом и искусством, которым я с детства влеком,

Как умением жить, доверяя и следуя вере,

Как наукой запретной, как тайною, как языком.

Овладею тобой, чтобы стать неразумным и смелым,

Раскалив и расплавив, творение перекую,

И пускай не могу совладать даже с собственным телом,

Я смогу приласкать беззащитную душу твою.

* * *

Одари меня пасмурным севером,

Что к чужим беспощаден и строг,

Где гремучим раскинулась веером

Паутина железных дорог,

Где невольные души обламывал

О колючие вышки ГУЛаг

Преисподнею правдой Шаламова,

Непреклонной отметкою «враг».

Где колышется в небе сияние,

Где шаманская стонет тайга,

Где, не веря в своё достояние,

Не ступает людская нога.

Где в поход молодые да ранние

За своею ходили мечтой,

Где светило встаёт на окраине,

Зажигая огонь золотой,

Где смеются и каются искренне,

Где горбы безымянных могил,

Чтоб застыл, причастившийся истине,

О которой читать не любил.

Пелерин

Михаэлю Энде

Я за ночь вырос на груди пустыни,

Былинный лес, зелёный исполин,

Храня надёжно в тёмной сердцевине,

Барханов сны, видения долин.

Я умываюсь хвойной полутьмою,

Одним мгновеньем к жизни возвращён,

С тех самых пор, как сотворён тобою

Я ширюсь с незапамятных времён.

Во мне, как будто в изумрудном храме,

Струится птичьих голосов поток,

А с первыми рассветными лучами

Я снова превращусь в цветной песок.

Как с этим быть? Другого нет исхода,

Поёт растений острая струна,

С поэтом говорящая природа

Искать свободной рифмы не вольна.

Осталось мне дрожать и разрастаться,

Тянуться кроной спутанной во тьму,

От твоего молчанья рассыпаться

И воскресать по слову твоему.

* * *

Плывёшь, как щепка, по течению,

Один, но кажется порой,

Что всё возможно, лишь прощению

Немного сердце приоткрой.

Страданий райское преддверие

Едва ли можно пропустить,

Но как себе своё неверие

И страх небытия простить?

Пороги, подать подорожная,

Река впадёт в небесный свет,

Мне весть шепнула невозможная,

Что вечен я, а смерти нет.

* * *

Пожалуйста, прошу, пойдём со мною,

Я так боюсь, я не могу один...

Сквозь матовое зеркало ночное,

Сквозь боль и крик пройду ли невредим?

Прошу, пойдём со мной, я не сумею

Ступить ни шагу и пути начать,

Когда ты одинок, всего страшнее

Себя во тьме глубокой повстречать.

Я жду тебя, мне одному не выжить,

Я заблужусь, я сердце в кровь сотру,

Кто может быть ещё нужней и ближе,

Когда мой разум шепчет: «Я умру...»

Кто этот страх и дрожь внутри включает?

И почему мне не зажечь огня?

Прошу, кричу, Господь не отвечает,

Ступая тихо впереди меня.

* * *

Странный дар, мой друг заклятый

Меры носит золотые.

За бессонницу расплатой

Не грозят слова простые.

В хрупком мире только вещи

И дела имеют цену.

Что молчишь, двойник мой вещий,

И какую просишь мену.

Боль небесного глагола,

Что прозреньем обратится

Ощутить душою голой

Мне сегодня не случится.

Но печаль моя стекает

В чашу внутреннего храма,

В свете солнечном сверкает

Тощий гвоздь, пустая рама.

* * *

Счастье есть. Есть неверие и тоска,

Есть печаль и ненужный смех,

А у жизни опять не нашлось куска,

Чтоб хватило его на всех.

Есть свобода и рабство, и чудо есть,

Что не видим порой в упор,

Есть и ужас, и горе, и ложь и месть,

Вечно юная до сих пор.

Есть деревни, поселки и города,

Это верно, как дважды два,

Время есть, текущее, как вода,

Что мои поглотит слова.

Тот, кто партию начал, не гасит свет,

И за пешку отдаст ферзя,

Есть любовь и прощенье, а смерти нет,

Позабыть ни о чём нельзя.

* * *

Таксист Харон катает через Лету

По тёмному и узкому мосту,

Пусть нет сюда пути земному свету,

Соседний берег виден за версту.

Там смерть кипит, всю ночь открыты бары,

Музеи, рестораны, бутики,

А тени разбиваются на пары,

Слоняются и стонут от тоски.

Всё точно так же, как при жизни прежней,

И мост загробный, как любой другой,

Здесь не бывать ни страху, ни надежде,

А над водой дымочек голубой.

Мы все впервые в сумрачной долине,

Ты трогаешь костлявое плечо:

– Остановите здесь, посередине.

Выходишь, чтоб живым побыть ещё.

* * *

То, что люди зовут запустением,

Расцвело паутинкой в углу,

Я считал свою душу растением,

Уходящим корнями во мглу.

В сонный радостный сумрак дородовый,

В золотистый плаценты желток,

Где гудит над уютными водами

Красным смерчем живой кровоток.

И в таком же углу неухоженном

На сторонний придирчивый взгляд,

Мы растём, точно в коконе кожаном,

И на нас наши предки глядят.

Там легко, ненавязчиво дышится,

И оттуда, как будто во сне,

Вырастает душа и колышется,

С древней чащей лесной наравне.

Чахнет тело, и всё рассыпается,

Одинокие тают следы,

Лишь душа в свой покой поднимается,

И на землю роняет плоды.

* * *

Тоской не стоит счастья искушать,

Смотри на свет, покуда он неярок,

Легко холодной осенью дышать,

Глубокий вздох встречая, как подарок.

Усталой жизнью грех пренебрегать,

Размытый сохрани её набросок,

Когда-нибудь ты будешь вспоминать

Ненастный день, как рая отголосок.

Спасут, когда не станет ничего,

Когда душе подняться не под силу,

Тебя листвы увядшей волшебство

И влажные железные перила.

Их тайна зазвучит, тебе слышна,

Звучаньем этим целый мир измеришь,

Раздастся голос:

– Дальше тишина.

А ты, его расслышав, не поверишь. 

* * *

Ты вышел, целый дом уснул,

И в дрёму погрузились плавно

И стол и твой любимый стул,

Где ты сидел ещё недавно.

Нет надоевших рук и глаз,

Все тени собирая скопом,

Так, видно, выглядел без нас

Застывший мир перед потопом.

По очертанию лица

Не видно, лишь светлеет что-то,

Прости, жилище беглеца,

Пристанище бедняги Лота.

Весь свет погибелью объят,

Но на местах остались вещи,

В золе тысячелетий спят,

И видят сон простой и вещий.

Под скрип касаются земли

Усталого ковчега сходни,

Но быть по-твоему вели,

Преображение Господне!

Ведь шепчет нам благая весть,

Что вслед за ужасом и плачем

Всё станет так, как было здесь,

А мы увидим всё иначе.

* * *

Ирине Евса с благодарностью

Ты чего-то от жизни хотел, добился,

Но, едва твой приятель откроет рот,

Сразу ясно, что перед тобой – убийца,

Нет, скорей, не убийца, наоборот.

Ведь на ямбы с тропами не похоже

Ничего из того, что он говорит,

Но впивается строчка тебе под кожу,

И горит, горит...

Ты в пустыне, в бараке, на поле боя,

Рядом сотни невидимых рук и глаз,

В этой маленькой комнате здесь с тобою

Ясно всё, как и с прочими здесь, сейчас.

Это ты сам себя называл поэтом

В бесконечном ворохе рифм и строф

Разбирался, и мог бы поклясться в этом,

А теперь готов?

Сколько было отточенных и отлитых?

Их тасуя, давно потерял им счет,

А от этих вот, детских, из глаз открытых

По щекам, обжигая, душа течет.

Ты застыл, как будто свидетель чуда,

И сосед трясет тебя за плечо,

Ну, когда ж этот чтец замолчит, паскуда?

Так нельзя. Невозможно. Прочти ещё.

* * *

Что значит «тяжело», спроси у муравья,

Что значит «тишина», спроси у поцелуя,

Так любит повторять пришелица твоя,

Последние слова вполголоса диктуя.

Почти бессвязный бред ты слушаешь, дрожа,

Глядишь во все глаза, от страха цепенея,

Когда холодный свет подобием ножа

Проходит сквозь неё и остается с нею.

Отчаянно гудит пустая голова,

Ты больше никого о помощи не просишь,

И в полумгле густой последние слова,

Как собственную речь упорно произносишь.

Как будто говоришь кому-то «не отдам!»

И споришь на заре с тенями у погоста,

Внезапно замолчишь, и удивишься сам

Тому, как всё вокруг необъяснимо просто.

* * *

Что означает родиться, вырасти в полной мере?

Волны прилива толкаются: «Раз, два, три»,

Держишь бутылку, вынесенную на берег,

Даже не подозревая, что ты – внутри...