Андрей Вознесенский. Голос и логос
К 85-летию поэта
Часть 1-я. Зоя, Ева
Я никогда пристально не акцентировался на этой замечательной поэме Андрея Вознесенского. Ну, Оза так Оза! Мало ли какими именами называем мы любимых и преданных нам женщин! «Читатель ждёт уж рифмы Оза? Ну на, возьми её скорей!» Слово «Оза» совсем недлинное, и мне не составило труда прочесть его наоборот, справа налево. Было ясно, что никакой это не палиндром. Вот Аза была бы «железным» палиндромом. Была такая хорошо известная женщина, диктор Первого Канала Аза Лихитченко. Так неужели Голос меня обманул?
И тут я вспомнил, что в призыве-обращении Андрея Вознесенского было ещё одно слово – Аве. «Так вот где палиндром! – про себя воскликнул я. – Ева! Славься, Ева! Ну, конечно же, для Андрея Андреевича, как для ветхозаветного Адама – Ева, Оза была самой первой и самой желанной женщиной!» Я тихо встал с постели и зачем-то полез в Википедию. Как будто не знал или не совсем понимал, что означает имя Зоя. Неуверенность в знании тоже бывает полезной и плодотворной! Моё любопытство было в полной мере вознаграждено! Вот что говорит Википедия: «Зоя, др.-греч. Ζωή – «жизнь». Вероятно, является переводом на древнегреческий язык библейского имени Ева» Так вот оно что! Вот где собака зарыта! Какой сложный, однако, смысловой палиндром!
Часть 2-я. Песня о трёхцветном небе
«А что это за стихи?» – поинтересовался я, чтобы выиграть хоть немного времени на размышления. Татьяна прочла мне стихи, и я понял, почему они срочно нуждались в музыке. Стихи были белыми. Врезалась в память строчка о трёх парнях, погибших в тот августовский день: «Лежат под трёхцветным небом... Вечная память…». В общем, в итоге писать заказуху ради того, чтобы на следующий день исполнить её перед ревущей многотысячной толпой, я отказался. Зато переадресовал просьбу Андрея Андреевича своему приятелю, тоже афганцу, Валерию Ковалёву, который, как я и предполагал, с удовольствием её выполнил. К счастью для мира, в нём есть более тщеславные люди, чем я. Неожиданная цепочка происшествий привела к тому, что на следующий день мы сидели с Андреем Вознесенским в одной машине и разговаривали о поэзии, оказавшись рядом, на заднем сиденье. Справа сбоку сидела его верная Оза, Зоя Богуславская. Впрочем, не помню, чтобы она проронила хотя бы слово. Поэтому я так изумился, когда услышал впоследствии её блестящую речь об Андрее по каналу «Культура»! Я рассказал Вознесенскому о том, как переводил свои стихи на английский язык. Я только что вернулся из США, где и производил эти опыты.
– И ты, конечно же, переводил верлибром? – поинтересовался Вознесенский.
– Напротив, я перевёл все рифмованные стихи в рифму, а некоторые стихи – почти дословно! – не без гордости за свой переводческий труд сообщил я.
– Ну и напрасно! Надо было переводить на английский как можно ближе к тексту и не в рифму. У них рифма – это отстой. Они рифмуют только песенные тексты. А вся серьёзная поэзия в Америке – нерифмованная.
Удивляются, что незнайка был поэтом.
Ничего удивительного. Всё зная, трудно быть поэтом.
Удивляются, что незнайка был композитором.
Ничего удивительного. Всё зная, трудно быть композитором.
Удивляются, что незнайка не был пророком.
Ничего удивительного. Ничего не зная, трудно быть пророком.
В то же время переводы рифмованной поэзии потребовали от меня такой концентрации сил, умения и энергии, что мне захотелось защитить своё детище в разговоре с Андреем Вознесенским. Я попытался было возразить ему, что, действительно, его стихи, основанные на густой метафоричности, мало что теряют от нерифмованного перевода, но как быть со стихами, чья сильная сторона – музыкальность речи? Впрочем, Андрей Андреевич был настолько непоколебимо уверен в своей правоте, что серьёзно спорить с ним мне не захотелось. Слывший авангардистом Вознесенский ни за какие коврижки не хотел превращаться в «отстой», пусть даже в «экспортном» варианте. Очевидно было, что русскую поэзию можно классифицировать именно по её «реакции на переводимость». Есть поэзия как феномен языка. И есть поэзия как феномен нестандартного мышления, нешаблонного, нетривиального видения поэта. Расстались мы в тот день с Андреем по-дружески. Но каждый остался «при своих». На следующий день мой друг, афганец Ковалёв, который, кстати, был за рулём машины, возившей Вознесенского, Зою и меня по городу, с блеском исполнил песню на стихи Андрея на митинге у ещё не расстрелянного псевдопатриотами Белого Дома.
Часть 3-я и последняя. На два голоса
Существуют странные «откаты» времени, когда поэта начинают отвергать просто за то, что ему долгое время фантастически везло. Думаю, что сочувствие пишущей братии Андрею Вознесенскому в момент, когда он потерял голос, могло бы быть большим. Если бы не его прежняя оглушительная слава, которой продолжали завидовать. В том числе и –подсознательно – те современники поэта, которым она помешала прозвучать в полный голос, поскольку эстрадники шестидесятых «заглушили» всех и вся, в том числе и собственную «тихую» лирику.
Песня акына
Ни славы, и ни коровы,
ни шаткой короны земной –
пошли мне, Господь, второго, –
чтоб вытянул петь со мной!
Прошу не любви ворованной,
не милостей на денёк –
пошли мне, Господь, второго, –
чтоб не был так одинок.
Чтоб было с кем пасоваться,
аукаться через степь,
для сердца, не для оваций,
на два голоса спеть!
Чтоб кто-нибудь меня понял,
не часто, ну, хоть разок.
Из раненых губ моих поднял
царапнутый пулей рожок.
И пусть мой напарник певчий,
забыв, что мы сила вдвоём,
меня, побледнев от соперничества,
прирежет за общим столом.
Прости ему. Пусть до гроба
одиночеством окружён.
Пошли ему, Бог, второго –
такого, как я и он.
Равная
Всем ищущим
философский камень
из души и плоти
посвящаю.
А.К.
«Пошли мне, Господь, второго»
Андрей Вознесенский
Тайною мира раненный,
В сердце пряду мечты.
Господи, дай мне равную –
Если всесилен Ты!
Ту, что сыскать непросто мне,
Одолевая тьму...
Брошенным в море островом
Зябко жить одному!
Пусть на картину женщина,
Ляжет, как светотень.
И, красотой увенчана,
Ночь превратит мне в день;
Ласковая и славная,
Света в очах не счесть.
Боже, пошли мне равную, –
Если такая есть.
Боже, пошли мне нежную,
Словно Твоя рука;
Чистую – или грешную,
Лишь бы была тонка
Станом, умом и тайною –
Мыслями о былом.
Боже, пошли мне равную
В мой опустелый дом.
Вновь не везёт мне с крыльями,
И тяготит предел.
Но красоту открыл бы я,
С женщиной – полетел!
С неба осыпан манною,
Тихо шепчу в веках:
«Боже, пошли мне равную:
Сир я, убог и наг».
Вот такая история.