Герман
Плисецкий

Михайловские ямбы

1. Дорога в Тригорское 
  
Он гнал коня: в Тригорском ждут гостей! 
Гнал мысли прочь: повсюду ждут 
     жандармы! 
За эту ссылку в глушь своих страстей 
кому сказать: «Премного благодарны»? 
За эту крепко свитую петлю, 
за эту жизнь, сжимающую горло, 
кому сказать: «Благодарим покорно»? 
Судьбе? Сергею Львовичу? Петру? 
  
Задумавшись, он выехал из леса... 
Ширь перед взором распахнулась вдруг: 
налево, за холмом, была Одесса, 
направо, за рекою – Петербург. 
А на холме светился монастырь. 
Вокруг чернели вековые ели, 
кресты косые под стеной чернели. 
Святые Горы – называлась ширь. 
  
Жениться бы, забыть столицы, став 
безвестным летописцем – Алексашкой, 
сверкать зубами, красною рубашкой, 
прилежно выводить полуустав... 
  
Гремели слева синие валы, 
плыла в пыли походная кибитка. 
Гремели справа зимние балы, 
и усмехались сфинксы из Египта. 
  
          1963 
  
2. Мазурка 
  
Ах, как пылали жирандоли 
у Лариных на том балу! 
Мы руку предлагали Оле, 
а Таня плакала в углу. 
  
Иным – в аптечную мензурку 
сердечных капель отмерять. 
Нам – в быстротечную мазурку 
с танцоркой лучшею нырять. 
  
Бросаясь в каждый омут новый, 
поди-ка знай, каков конец: 
что за Натальей Гончаровой 
дадут в приданое свинец. 
  
Чужое знанье не поможет: 
никто из мёртвых не воскрес. 
Полна невидимых подножек 
дорога через тёмный лес... 
  
И только при свече спокойной, 
при табаке и при сверчке 
жизнь становилась лёгкой, стройной, 
как сосны, как перо в руке. 
  
          14–15 августа 1963, Йодени 
 
3. К Вульфу 
  
Любезный Вульф, сердечный друг, 
из-за прелестницы Аннеты 
мы не поднимем пистолеты: 
любовь – ребяческий недуг! 
Не шпагу, а бильярдный кий 
я выбираю. «Не убий!» 
«Не пожелай жену чужую!» 
А ежли я порой бушую, 
так это, Вульф, игра стихий. 
  
Не лучше ль мирная игра 
на бильярдах в три шара? 
Держись, приятель! Я – в ударе. 
Я знаю всё об этом шаре: 
он уклонится от прямой, 
внезапно в сторону качнётся 
и двух других слегка коснётся, 
как вас коснулся гений мой. 
  
Люби себя, веди дневник, 
а мне оставь бессмертный миг 
молниеносного удара! 
И так всю жизнь: верченье шара 
вокруг другого – карамболь. 
А в сердце боль, сосед любезный, 
для мастеров – предмет полезный, 
годится в дело эта боль. 
  
          1963 
 
4. Зимняя ночь 
  
Ночами жгло светильник ремесло. 
Из комнат непротопленных несло. 
Как мысль тревожная, металось пламя, 
и, бывшее весь день на заднем плане, 
предчувствие беды в углу росло. 
  
Уехал Пущин. Лёгонький возок 
скользит сейчас всё дальше на восток, 
так он, пожалуй, и в Сибирь заедет! 
Ему сквозь тучи слева месяц светит. 
Дурны приметы, и мороз жесток. 
  
«Пред вечным разлучением, Жано, 
откройся мне, скажи, что есть оно – 
сообщество друзей российской воли. 
Я не дурак: колпак горит на воре, 
палёным пахнет сильно и давно». 
  
«Нет, Пушкин, нет! Но если бы и да: 
ваш труд не легче нашего труда, 
ваш заговор сильней тиранов бесит. 
И, может быть, всю нашу перевесит 
одним тобой добытая руда. 
  
Вот он – союз твой тайный, обернись: 
британский лорд и веймарский министр, 
еврей немецкий, да изгнанник польский. 
Высокий жребий – временною пользой 
платить за вечность. Не переменись!» 
  
Уехал Пущин. От судьбы не спас. 
Нетерпеливо грыз узду Пегас. 
Спал в небесах синклит богов 
     всесильных, 
А на земле, в Святых Горах, светильник 
светил всю ночь, покуда не погас. 
  
          1965 
 
9 марта 1953 года в Москве 
     состоялись похороны Сталина. До 
     этого, с 6 марта, его тело лежало 
     в Колонном зале Дома Союзов для 
     прощания. В первый же день 
     возникла огромная очередь, и на 
     Трубной площади случилась 
     грандиозная давка: люди 
     протискивались в узкий проход на 
     Петровском бульваре, напирали на 
     поставленные поперёк дороги 
     грузовики, падали и гибли. Жертв 
     было много, но сколько именно – 
     осталось тайной. 
Герман Плисецкий был в тот страшный 
     день на Трубной площади и через 12 
     лет написал поэму 
     «Труба», опубликованную в 
     СССР лишь в конце 1988 года.