Георгий
Шенгели

* * *

Так умирают. Широкая мокрая площадь; 
Небо, как будто Некрасов, слезливо и 
     тускло; 
Очередь в троллейбус; ветер подолы 
     полощет; 
Толстый портфель избугрился под мышкой, 
     как мускул. 
  
Где-то далёко колотит в комод канонада. 
Это привычно, хотя до сих пор неуютно. 
Долгая очередь. Мне же на лекцию 
     надо!.. 
Небо, как Надсон: фальшиво, слезливо и 
     мутно. 
  
Посвист и фырканье в дымной выси над 
     Музеем; 
Видно, идёт самолёт с неисправным 
     мотором; 
Мы равнодушно на мутную вату глазеем, 
Мы... вдруг удар!., и сверкающий 
     столб!., на котором!.. 
  
В спину ладонью толкнуло громадной и 
     слабой; 
Под носом радуги в мокром асфальте 
     играют; 
Толстый портфель мой по слякоти шлёпает 
     жабой; 
Рядом – безглавая женщина... Так 
     умирают. 
  
Так умирают. Холодная синяя ванна. 
Женщина моет меня, мне не стыдно ни 
     капли; 
Бритва тупая дерёт мне затылок, и – 
     странно – 
Кажутся вкусными мыльные синие кафли. 
  
Дальше меня по стеклянным ведут 
     коридорам; 
Зябко в халатике из голубой бумазейки; 
Комната, койка; я под одеялом, в 
     котором 
Быстро бегут к пояснице горячие змейки. 
  
Я понимаю: я болен, и очень серьёзно; 
Скоро ль вернусь я к моим стиховым 
     теоремам? 
Я умираю, – и тут разговаривать поздно… 
Синие кафли… как вафли… с фисташковым 
     кремом… 
  
Мне говорят: вы неделю без пульса 
     лежали. 
Мне улыбается Нинка, мне дверь 
     отпирают. 
Синее небо! Прозрачные горные дали! 
Значит, не умер я? Странно! Ведь так 
     умирают. 
  
          19.11.1942