* * *
Британской музы небылицы
нарочно ли скрываются в листве,
и кролики ушастые в траве,
усыпана дорога шелковицей
в аббатство, и монах среди дерев
украдкой зрит купающихся дев,
и невозможно в милых не влюбиться,
и рядом ржёт гнедая кобылица –
не оттого ли, что змея устроила пирушку,
поймав за лапу бедную лягушку,
которой вечно быть, а мне – рассматривать альбом,
но младшая сестра к стеклу прильнула лбом,
взобравшись на заснеженные санки:
«Там мама в гастрономе за углом.
Дают консервы по четыре банки!»
* * *
Ещё златокудрое утро брело сквозь речную осоку
и в кронах деревьев блуждало, отведав вишнёвого сока,
за лёгкою тюлевой складкой фонарь пропадал кружевной,
и наш «Поцелуй украдкой» писал Фрагонар за стеной,
и сад над прибрежным откосом дрожал, обрамляя картину,
и дальним мычанием лоси будили тяжёлую тину,
и юность, сошедшая с неба, казалась и неба бездонней,
и сорванных ягод серёжки свисали с лукошка ладоней…
* * *
Нас плакучие ивы от глаз укрывали.
Стебли сорванных лилий вились, как спирали.
И стояли ленивые рыбы на дне.
И с японского мостика Клода Моне
наши взгляды над тихой водой повисали....
Приключившееся оказалось всерьёз
для счастливых и зеленоглазых стрекоз...
Уплывала цветная косынка.
И качалась немая кувшинка.
У картины Шагала
Я навстречу тебе лечу
над родимым теплом, над хлебом.
Захочу – твоему плечу
подарю полушалок неба.
Жизнь – театр, говорил Шекспир,
а отсюда, где реют птицы,
цирком кажется круглый мир,
и кумир колесом кружится.
Козы, куры и чёрный дым...
Ах, лиха судьба – не потеха.
Но цветеньем поют сады,
где твой смех переносит эхо
на своём крыле голубом.
Окрыли и тебя любовь!
Песенка о полной луне
Какая полная луна
плывёт по небосводу!
Давай сегодня пить до дна
за славную погоду.
Приблизит дали тишина,
огни в домах потушит.
Бокал холодного вина
согреет наши души.
Не дрогнет ель, не скрипнет дверь
во власти синей тени.
И хмель придёт, как добрый зверь,
дотронуться коленей.
Сорвутся звёзды с высоты,
закружат осторожно.
Сегодня только я и ты,
сегодня всё возможно.
Какая полная луна
парит на небе звёздном!
И ты люби меня сполна,
люби, пока не поздно.
* * *
Под мостом висячим мы с Вячей скачем,
оглашая речку водяной картечью.
Поскользнулся – встань-ка! – гладкая галька.
Удила долой! Удочка – дугой!
Знал бы водоём, где мы раздаём
червячкам – крючки, бычкам – червячки.
Выдержит ли леска королевского?
Лови – не жалко. Жарко!
Брошками букашки брезжат на рубашке.
Хватит кривляться. Купаться!
Тонет глубина, где закон бревна
по воде волной водит водяной,
выныривая, блеет, местами белеет.
Уплывают плавки. Не стесняйся, Славка.
Не пойман – не вор! Где мой помидор?
Косит глаз оса! Где колбаса?
Слишком не мешкай! Грызть мне орешки.
Это ли труд? Рядом растут.
Ниже бери-ка ртом ежевику.
Висит вдоль дороги, где проходят боги.
В глазах лучей булавки.
Лето в Михайловке.
* * *
Я стул во тьме нечаянно задел.
Был шум, затем – глубокий вздох ребёнка,
простившего во сне.
Недавно звонко
смеявшегося, глядя, где торшер
отбрасывал на стену круг, в котором,
поддавшись пальцев скорым переборам,
махая крыльями и разевая рты,
сменялись зайцы, гуси и коты.
Потом уселась с куклой, и тетрадь
увидев, что кладу на стол широкий,
сказала: – Папочка, учи уроки,
ложась на нераскрытую кровать.
Спи, девочка моя. Когда я засыпаю
и жёлтая звезда ясна и высока,
я в собственном дворе кровь близких посыпаю,
но вновь и вновь она сочится из песка.
* * *
Мы там будем жить, где есть лес.
Пусть сосны кивают с небес.
Обёрнуты в карты, платаны
напомнят далёкие страны.
По узкой тропинке к реке
ты будешь гадать по руке.
И ветром обрушенный ствол
нам будет как стул и как стол.
У гладкой воды мотыльки
найдут поплавков стебельки.
Олени посмотрят без страха,
хоть громко залает собака.
* * *
Пусть любят другие,
души в нас не чают.
Пускай в гамаке
под пальмой качают,
и халу пекут,
и приносят халаты,
«...а мы уезжаем до дому, до хаты»,
на бис нам спивають.
И кончится век
в доме,
который построил Джек.
© Георгий Садхин, 2007–2020.
© 45-я параллель, 2020.