Георгий Крылов

Георгий Крылов

Четвёртое измерение № 13 (433) от 1 мая 2018 года

Следы безжалостной войны

Девочка из «Трансвааля»*

 

Саше Ершовой


Сферу конструкции руша,
Балки и стёкла летят.
Боже, спаси же их души,
Останови этот ад!


Господи! Дай людям силы
И укажи им пути,
Чтоб из бетонной могилы
Выход к спасенью найти!


Сердце трепещет, одышка.
Всё пред глазами плывёт.
Слабое тельце малышки
Девочка в руки берёт.


Стиснула зубы девчонка.
Холод, воды глубина…
Но над собою ребёнка
Держит упорно она!


Плиты сдвигаются глухо,
Камешком мелким шурша…
Держится силою духа
Стойкая эта душа!


В хаосе голос так тонок,
Почти что не слышно его:
– Со мною ребёнок, ребёнок,
Спасите сначала его!


Среди катаклизмов стихии,
Врагов, которых не счесть,
Я верю в мою Россию,
Где дети такие есть!

______________

*14 февраля 2004 года, во время

обрушения кровли в аквапарке «Трансвааль»,

8-летняя тверская школьница Александра Ершова

спасла трёхлетнюю девочку, которую

полтора часа держала на руках,

стоя в холодной воде до прибытия спасателей.

 

Старики

 

Чёрный крест от окна под луной серебрится,
Блик дрожит от стекла, как огарок свечи.
Старики, старики, отчего вам не спится?
Иль команды атак вас срывают в ночи?

Уставал старшина переделывать списки
Боевых единиц, что сжирала война,
И росли на пути со звездой обелиски,
И белила виски у живых седина!

Старики, старики, вам с войной бы проститься –
До сих пор будоражит она, как вино.
И приходят в ночи сердцу милые лица,
Тех, кого вам вовек позабыть не дано.

Время – птицей – вперёд, и закон непреклонен,
И, как выстрел в упор, рвётся жизни стезя.
У последней черты встали вы в обороне –
Отступить перед смертью никак вам нельзя.

Старики, старики – благородные лица…
Вы стары и слабы и от ран и утрат.
Вы уйдёте, где звёзд и миров вереницы,
Но земные фанфары вам славу трубят.

В запредельном – бессильны любые напасти:
Ни забот, ни хлопот, ни безжалостных бед…
Старики, старики, всё ж вам выпало счастье
На спасённой земле отпечатать свой след.

 

Три сухаря

 

С годами видится всё шире.

Мы глубже мыслим о былом:

Ночь новогодняя в квартире –  

Стучит блокадный метроном.

 

В буржуйке мебели осколки,

В коптилке масла чуть на дне,

И нарисованная ёлка,

Гвоздём прибитая к стене.

 

А к ней приколоты игрушки,

Сусальным золотом горят.

Не умолкают в полночь пушки –

В бою блокадный Ленинград.

 

А в тайнике, в шкафу на полке,

Тот хлеб, что долго я копил,

И вот торжественно на ёлку

Я дар бесценный прикрепил!

 

Три сухаря! Подарок – диво!

На миг – и голод позабыт,

И ёлка кажется красивой,

Где иней стены серебрит.

 

Когда в глазах не много толка

От сытой жизни наших дней,

Встаёт перед глазами ёлка –

И три сухарика на ней!

 

Песня

 

Со сцены промёрзлого зала

В тревожной глухой тишине

Мелодия песни звучала,

Как клятва и вызов войне.

 

И слушали люди с волненьем,

Забыв на минуту дела.

Казалось, в ином измеренье

Певица и песня жила.

 

И вдруг отступили печали;

Душевным теплом обогрев,

Мелодия гордо звучала,

И ширился вольный напев.

 

Он плыл, разрывая границы,

Над городом, полным беды –

Светлели суровые лица,

И скорби стирались следы.

 

Сожжённые книги

 

Блокадные сугробы, непогода,

Да хлопья снега, словно толокно.

И мёрзнет брат, ему всего два года,

И взрывом бомбы выбито окно.

 

Проём стены пожарами освечен,

И на обоях изморозь видна,

И растопить «буржуйку» больше нечем:

Уже давно вся мебель сожжена.

 

А там, на стуже, близкие раскаты

И отблески негаснущих зарниц.

Библиотека деда – фолианты

Нам отдают тепло своих страниц.

 

Да, гибнут книги! Не могу смириться...

Кормлю огонь, почти сходя с ума,

А он сжирает мудрые страницы,

Шевелит почерневшие тома.

 

Я эту боль таскаю, как вериги,

С тех страшных лет она живёт во мне.

Горят в огне святыни наши – книги –

Проклятием фашизму и войне!

 

Поле боя

 

На вешних крохотных листочках

Пороховых ожогов вязь,

Бинты кровавые на кочках,

И каски, вдавленные в грязь.

 

А по истерзанной равнине,

Где шрамы страшные видны,

Всё тщетно прячет сумрак синий

Следы безжалостной войны.

 

Музы

 

Нет, нас не покинули музы

В блокадные грозные дни.

В теснейшем с народом союзе

Сражались с фашизмом они!

 

Гуляли в развалинах ветры,

Но только кончался обстрел,

Художник склонялся к мольберту

И руки дыханием грел.

 

Надрывно стонали сирены,

Рвал плоть ненасытный металл,

А скульптор, творец вдохновенный,

Героя портрет создавал.

 

И люди в солдатских шинелях

К искусству не стали глухи:

И песни слагали и пели,

Писали поэмы, стихи.

 

Несломленный дух человека

Был выше военных преград,

И лучшая музыка века

Рождалась под гром канонад.

 

Нет! Не был юдолью печали

Наш город в блокадные дни,

И музы его не молчали –

Сражались с фашизмом они!

 

Пацаны

 

В тесных старых дворах довоенной поры

Беспокойно жильцам от весёлой игры.

Всё шумят пацаны – совокупность всех зол.

Стёкла бьют, рвут штаны и гоняют футбол.

 

С той далёкой поры много кануло лет,

Но остался в душе нерубцуемый след.

Словно только вчера в грозном лязге войны

Уходили на фронт, повзрослев, пацаны.

 

Пацаны... Пацаны прибавляли года,

Всею силой души вы стремились туда,

Где на тысячи вёрст разгоралась борьба,

Где решалась любимой Отчизны судьба.

 

Опустели дворы, постарели дома.

И весёлых забав не слышна кутерьма.

И всех школьных программ оказалась трудней

Вам наука бойцов тех трагических дней!

 

Проредила ряды одногодков война.

И на плоти живых старых ран письмена.

Но в торжественный час в ветеранском строю

Я вихрастых мальчишек тех лет узнаю!

 

Луга

 

Приди на берег, словно к другу,

И ты в вечерний тихий час

Услышишь в плеске мудрой Луги

Былин волнующий рассказ.

 

По-женски плавные движенья,

И гордость женская и страсть,

Волны стремительной круженье,

Порогов буйственная власть.

 

Разбудят мысли яркой вьюгу

И чувства новые в груди,

В вечерний час приди на Лугу,

Как в откровение, приди!

 

Я полюбил тебя за вольность,

Ты, все условности порвав,

Хранишь веками непокорность,

Имея свой особый нрав.

 

То затоскуешь без движенья,

На плечи берега припав,

То мчишься в бешеном теченье

И стихнешь в заводях, устав.

 

Улыбкой тронешь мимолётной,

Глаза кувшинок ввысь подняв,

И вновь цыганкой искромётной

Запляшешь, бубен в руки взяв.

 

И в мерном гуле перекатов,

Как очевидец, без прикрас,

Всё, что свершилось здесь когда-то,

Мне, Луга, точно передашь.

 

И ясно выплывут из дали

Шатры и отблески костра,

Где отдыхают на привале

Гвардейцы грозные Петра.

 

Из вековой туманной сини

Встают крутые берега.

Идут вперёд сыны России

Громить заклятого врага.

 

Там ив приспущены знамёна

И слышен гильз горячих звон,

В бою бойцы укрепрайона

Стоят, как Брестский гарнизон.

 

И где солдат последний дрался,

Последний в ствол дослав патрон,

Безмолвный памятник остался –

Немая скорбь застывших волн.

 

Садится солнце ярким кругом

В шуршащей чаще камыша.

Моя властительница – Луга,

Моя любовь, моя душа!

 

Гусары

 

Блестят эполеты, клинки, пистолеты.

Как музыка, треньканье шпор.

И томные вздохи – издержки эпохи,

Гусарам отнюдь не в укор.

 

Грозна, величава наездников лава:

В сраженьях двенадцатый год.

И с храбрым по праву военная слава

Наперсницей верной идёт.

 

Мы все по натуре гусары,

И нам не претят до сих пор

Мелодии огненной чары,

Гитарный лихой перебор.

 

Мы помним о гвардии старой,

Героев храним имена

И верим в душе, что гусары

Пребудут во все времена!

 

Сумрак

 

Сумрак полз в лиловом облике

По тропе, зарёй проложенной,

Там, где небо грудью облака

Кормит месяц новорожденный.

 

Лесом шёл, где дятел тукает,

Как часов старинных маятник,

И зверьё детей баюкает,

По головкам гладит маленьким.

 

По полям промчался конником,

Погасил берёзок свечки,

Кошкой прыгнул с подоконника

И улёгся спать у печки.

 

Осень

 

Славит лесные угодья

Песней восторженной дрозд.

Падают на воду гроздья

В августе вызревших звёзд.

 

Красные капли рябины

Птиц на застолье зовут.

Как на гравюре старинной,

Старый заброшенный пруд.

 

Падают, падают листья,

Главный сейчас – листопад.

Словно ленивые мысли,

В воздухе листья кружат.

 

В не просыхающих лужах

Синяя стынет вода.

Осень над рощами кружит,

Близки уже холода.