Геннадий
Жуков

Я к вам пришёл, и вот я ухожу...

В декабре 2008 года ушёл из жизни Геннадий Жуков – поэт, бард, игротехник, методолог, член Союза писателей России, член Академии Поэзии (Москва), руководитель Театра элитарных искусств, автор международного проекта Автор-Уникум (ЮНЕСКО), основоположник жанра, известного теперь как «бард-рок». Художественный руководитель музыкального, художественного, театрального проекта «Дионис-Катарсис-Крым», прошедшего в 1992 году в Крыму. Один из организаторов поэтической «Заозёрной школы», с которой у большинства читателей ассоциируется имя поэта.

Столичный писатель и литературовед Леонид Костюков выразился так: «Как бы то ни было, СТАРАЯ “Заозёрная школа” – это как раз то, как был виден Ростов из Москвы, отовсюду…»

Вот что писал о Геннадии Жукове и «Заозёрной школе» Андрей Анпилов – московский литератор, исследователь жанра авторской песни: «Они входили в литературу кучкой, как положено по традиции… Выпустили в конце 80-х книжки, обыграв свои имена на латинский манер – просто, без фамилий – “Игорь”, “Виталий”, “Геннадий”. Читателям ожидался классицизм – ожидания обмануты: “заозёрщики” – романтизм во весь рост. Время перестройки располагало к риску и удаче – получалось всё, что не складывалось раньше ни при какой погоде. Жуков публикуется в альманахе “Весть”, рядом с “Москвой – Петушками”, Л. Губановым и т.д. И не теряется в соседстве… В изменившемся мире медийных технологий, пиаров, раскруток – Жуков жил именно как поэт, кустарь-одиночка – на земле налегке – подхватил гитару и в путь. Эта уязвлённая, язвительная, вопрошающая, нежная поэзия обязана быть в воздухе. Хотя бы как пример неприземлённости, неуспокоенности, дерзкого сострадания, любви, боли.

А заочных “жуковских” поклонников, исполнителей его песен я встречал Бог знает где – в Хабаровске и в Сочи, в Сан-Диего, Рочестере, Хайфе и Берлине…»

А вот слова Владимира Ершова – одного из основателей «Заозёрной школы», сказанные им после кончины поэта: «Трудно писать о человеке, недавняя жизнь которого, ещё не ороговевшая и не окаменевшая, не описанная ещё и не втиснутая штатными натуралистами от литературоведения в прокрустово ложе выморочных теорий и диссертаций, является частью и твоей жизни. Но момент прощания стал для меня тяжким осознанием невосполнимого и неотвратимого грядущего. Я знал, что он уходит. Хотя теперь всё отчётливее понимаю, что это прощание “навсегда” было незримо и тонко растворено во всех наших прошлых мимолетных прощаниях в течение всех этих прошедших десятилетий. Как запах миндаля… С точки зрения здравого смысла, жизнь художника – это заведомо проигранная партия с невнятным многоходовым дебютом, сумбурным продолжением и разгромным эндшпилем. А на самом деле проигрывают все – поскольку смертны. Видимо, надо успеть вскочить на подножку идущего без остановки трамвая, который зовётся Дело-Ремесло-Творчество-Любовь... Не надо чувствовать себя обделённым и, дойдя до самой сути, до первоосновы, до первопричины, понять, что только для этого ты и призван, и одушевлён, и наделён речью. “Никто не знает ни дня, ни часа!”, но роль свою надо доиграть до последнего слова. Нас затем и позвали…»

Жукова похоронили на сельском кладбище близ раскопок древнего города Танаиса, с которым так тесно связана была его судьба. Несколько часов прощания возле Башни Поэтов. Песни, речитативы, стихи в аудиозаписи, непрерывно сменяющие друг друга. Не меньше сотни друзей, почитателей, съехавшихся в Танаис из самых разных краёв. Долгий путь по стылой просёлочной дороге. Кресты, с театрально расположившимися на них воронами. Преклонных лет священник с белой бородкой, отпевание, а в качестве певчих – одна лишь старушка-поселянка. Тому минул год…

Эта любительская фотография была сделана Сашей Соболевым ровно за месяц до кончины поэта – возле Донской государственной публичной библиотеки, где на ту пору проходил очередной фестиваль заозёрников «Междуречие», как и обычно в последние годы, организованный поэтом, бардом и меценатом в лучшем смысле этого слова Виталием Фёдоровым, возлагавшим большие надежды на новый виток в творческом существовании «Заозёрной школы». Это был последний фестиваль, в котором Жуков принял участие – пел, читал стихи, говорил простые и ясные слова…

Нина Огнева

2009

P. S. Адрес сайта Геннадия Жукова (стихи, песни, фото, аудио, видео):

http://jukov.tanais.net/texts.htm

«Заозёрная школа»: попытка группового портрета

…И был обычный ростовский вечер конца лета 1975 года. Сцена театра юного зрителя. Скоро спектакль. Дают, кажется, «Драму из-за лирики» по В. Розову. За дверьми зрительного зала, в коридорах, нарастает нетерпеливый говор и беготня подрастающего поколения. С видом маэстро, в берете, прохаживаюсь по сцене с кисточкой и закрашиваю тёмно-коричневой гуашью свежие царапины и сколы на декорациях, появившиеся, как всегда, по неаккуратности и нерадивости господ монтировщиков, измученных «Агдамом». В какой-то момент (о, судьба!) в поле моего зрения попадает молодой монтировщик с вытаращенными глазами, прущий прямо на меня огромную огудину, кажется, в виде какой-то архитектурной детали.

– Ну-с, молодой человек, и как вам этот вечный праздник? – спросил я у него. Он как-то обалдело посмотрел на меня, закивал головой и ответил что-то невразумительное, а я взял да и пригласил его в свою декорационную мастерскую на третьем этаже. Не успел он там появиться, как тут же был послан за пивом... своей будущей женой Ингой Маневич, работавшей у меня декоратором. Конечно, он стал моим другом, моим младшим братом, мы сутки проводили в метафорической эквилибристике, задавая друг другу темы и первые строчки стихов, распивая бесконечные чаи и засыпая посреди начатой фразы. Я перезнакомил его со всеми поэтами и поэтессами, которых знал, я втащил его в этот энциклопедически-филологический мир, в котором и сам то оказался не так уж давно. Нас приняли не сразу, была ещё, видимо, ощутимой некая печать плебейства, моя – после морского флота, его – после армии. И кто ж тогда мог знать, что этот смугловатый, с глазами навыкате, недавно дембельнувшийся из армии парнишка, до службы «лабавший» на танцплощадках битлов в ВИА, станет через какое-то время Геннадием Жуковым, нашим акыном, голосом наших сердец?! Как гуру, умудрённый жизнью, восточной философией и боевыми искусствами, уводил он за собой древние народы и превращал свои выступления в ритуальные камлания в стиле «спиричуэлс». Это от его баллад замирала «Гора» на берегу Оки, это от его голоса непорочно беременели наивные хиппушки, это эхо его гитары замирало в театральных кулисах и среди каменных лабиринтов Танаиса....

– Купите воды, собаки!

– Купите воды, собаки!

Так называемая «Заозёрная школа поэзии» была основана в Ростове-на-Дону в самом начале восьмидесятых годов прошлого века поэтами Геннадием Жуковым, Виталием Калашниковым, Игорем Бондаревским, Александром Брунько и автором этих строк. Возникла она не как кружок заговорщиков, ниспровергателей или нонконформистов – сам факт её существования являлся отрицанием тоталитарной литературы, пускай и в отдельно взятом регионе. Поэтов, образовавших эту общность, объединял не стиль, не манера, не приверженность к каким-то общим ценностям и идеалам и даже не близость мировоззренческих позиций – скорее всего, это было узнаванием по дыханию, по долгому пристальному взгляду, по красноречивому молчанию. Подобное притягивается подобным.

Если бы не музей Танаис, куда их в восьмидесятом пригласил тогдашний директор Валерий Чеснок, то эта тусовка «отщепенцев» никогда, может быть, и не была бы признана как некое литературное явление. Они бы так навсегда и остались компанией городских эстетствующих стихотворцев, собирающихся по забитым книгами квартиркам, мастерским художников и, как мятежные гладиаторы, под трибунами стадиона «ТРУД». Но вот сложились числа, и они очнулись «среди тихих рек, поросших камышовой гривой», в дельте Дона. Здесь, среди руин античной фактории, на задворках империи, «в глухой провинции у моря», их полушутя, полупрезрительно обозвал «Заозёрной школой» какой-то, ныне забытый, «рабочий поэт» на вечернем построении «донской литературной роты», как когда-то назвал Ростовское отделение союза советских писателей Михаил Шолохов.

Прозвище неожиданно прижилось. Оно начало жить своей, непредсказуемой и таинственной, жизнью и стало своеобразным брендом универсального экологического андеграунда Юга России. Тяга к ремёслам, бодрящая смесь эпикурейства и аскетизма, любовь и ревность, подённая монастырская работа под палящим киммерийским солнцем и дионисийские ночи у языческих костров – всё это подпитывало капризную городскую музу, с трудом привыкавшую к грубым одеждам и экспедиционной кулинарии.

И вот однажды самым молодым из них стало тесно в Танаисе. Их звала и манила Евразия. Их кибитка качалась и скрипела по каменистым дорогам Крыма, их одежды впитывали пыль и запах столиц и провинций, бардовских караван-сараев и фестивальных торжищ. Их единственно верной подругой оставалась только гитара. Они пели и скитались по Млечному пути, они несли имя Танаиса по свету, и только иногда до оставшихся на хозяйстве аксакалов с голубиной почтой долетали от них вести с бивуаков и стоянок. Как бы сами собой у любимых женщин рождались от них закалённые дети, привозимые в Танаис каждое лето и растущие на горячих руинах, как степные цветы.

Те, кто никуда не уехал, оставаясь под флагманским штандартом, то и дело встречали в Танаисе неприкаянных пилигримов, скитающихся по округе с восторженными глазами и бормочущих бессмертные строчки танаических стихов. Их отлавливали, давали еды, отпаивали чаем и устраивали на ночлег, а после, отдохнувших и немного пришедших в себя, расспрашивали о запропавших в столицах братиях и сёстрах, нимало дивясь тому, каким сказочным и таинственным представляют они всё, что связано с этими местами, наслушавшись от кочевых танаитов стихов, песен и историй, написанных или произошедших в Танаисе.

Вот так, с годами, «Заозёрная школа» и археологический музей Танаис стали синонимами. И, как синонимы, они высечены на скрижалях российской контркультуры, упорно не замечаемые штатными литературоведами и критиками, которые в угоду конъюнктурному эстетству и заумной псевдоинтеллигентской вкусовщине пестуют и подсаживают невесть откуда взявшихся литературных выкидышей и отморозков. Остался проигнорированным ими и коллективный сборник «Ростовское время», изданный Ростиздатом в 1990 году. Это была первая и единственная попытка антологизировать южнороссийский поэтический андеграунд.

В «Заозёрную школу» невозможно «вступить», как в Союз писателей, или быть из неё исключённым; она – как древний клан или как маленькое племя, и выбыть из неё можно только в одном известном направлении. Но и там твою грешную усталую душу то и дело будут окликать оставшиеся, будут читать твои стихи, ревновать к тебе своих возлюбленных и рассказывать про тебя всяческие смешные дурацкие небылицы.

Как же всё-таки им всем повезло друг на друга: ни бедность, ни деньги, ни слава, ни женщины не смогли разорвать их круг. Они со временем стали видеться всё реже, но невидимая дольнему миру связь между ними с годами становилась всё крепче и надёжней, они окликали друг друга через пространства, каждый раз убеждаясь, что строй не нарушен, что всё ещё летят вместе.

Владимир Ершов

Творчество