Поэтам щестидесятых
...и снова на кухне сидим до зари
и спорим, и спорим, и спорим
И с нами Ремарк и Экзюпери
и Менделе Мойхер Сфорим
В гранёных стаканах забыто вино –
молдавское чудо сухое.
И смотрит в открытое настежь окно
на нас полнолунье рябое.
Кухонная площадь – вертеп наш, и скит,
и наша ночлежка порою.
О лесе Шервудском Серёга басит,
о дружбе стрелы с тетивою.
От строчек медвяных по коже озноб –
как будто по самой по кромке
обрыва скользишь без дыхания, чтоб
не свергнуться оползнем громким.
Сергей не приемлет словесной трухи,
позорного с цензором торга.
Девчонка, влюблённая только в стихи,
таращит два синих восторга.
Полны мы надежды на завтрашний день,
и кажется, всё разрешимо.
Не знаем ещё, что зловещая тень
на нас наползает незримо.
Что скроен уже и платок на роток
и в силе партийный келейник –
на время отпущен был наш поводок,
но скоро затянут ошейник...
* * *
Даниилу Долинскому
...а годы мчат!
И застит лёгкой дымкой
прошедшее.
И только лишь во сне,
как на нечётком, пожелтевшем снимке
проявятся, с кем был ты на войне.
А кожа пальцев вспомнит вдруг гашетку –
и заболит в предплечии рука,
глаза припомнят, как в прицела клетку
попался «Мессер» – чёрные бока.
Лихой сержантик с птичкой на погоне
вращает нервно лёгкую турель...
В какой машине и в каком вагоне
вернуться можно в яростный апрель?
Как воздух пахнул речкой и лугами,
как чувствовалось приближенье дня,
когда страна салютными огнями
затмила годы смертного огня!
Пройти сквозь ад и возвратиться целым!
Храни и впредь спасённого, Господь!
И всё нам дай, до срока поседелым –
от радости и до страданий вплоть.
А что стареем – это просто враки.
Наш каждый миг – на форсаже разгон!
Для нас вся зелень вечно цвета хаки,
а небо – цвета голубых погон...
* * *
...пара слов незначащих –
прощание недолгое.
В зелёной скрылись чаще
друзья мои – геологи.
И всё...
В блокнотах – адреса.
Для них я день вчерашний.
Их адреса – поля, леса,
а мой – домашний.
Но мы мужчины –
в этом суть.
Грустить нам не положено.
И знаю, не дадут уснуть
слова, не очень сложные.
И зимними ночами
наедине с листом
припомню я вкус чая,
пропахшего костром.
И повторю я долгий –
трудность что ни шаг,
и ни на шаг от долга! –
наш маршрут.
В стихах...
* * *
...мускулы налились свинцом,
горит опалённая солнцем кожа.
Даже чай, что кипит над костром,
нашу усталость прогнать не может.
В тревожную песню сумели сплестись
синий ветер с закатом зелёным.
И луч прощальный из щедрой горсти
раскрасил тучи в осенние клёны.
Последний комар гудит надоедливо.
На озере утки готовят отлёт.
Сжав в ладонях хлеб недоеденный,
спит поисковый народ.
На спальных мешках игольчатый иней,
в кружках льдинки рождаются с вечера...
А сны – о ветре, не дующем в спины,
о людях, идущих ветру навстречу...
Астраханский эскиз
Вольдемару Самойлову
...в гремящих робах,
смуглы, как черти,
рокочут оба:
– Пивка бы с четверть!
Еды начало
привычный труд –
о камни причала
воблой бьют.
С весёлой злобой
лупят воблой –
помягче чтобы,
преснее чтобы!..
А на солнце жарятся
крепкие сети.
Парни расправятся
с жёсткой снедью,
встанут оба
в робах гремящих,
скажут:
вобла
была подходящей!
Спрыгнут в лодку –
осядет она!
– Ну и погодка!
– Ну и волна!
– Не растрясло бы
нам волокушу.
– Ловить, брат, воблу –
не воблу кушать...
1960 г. Астрахань
* * *
…в тишине так явственно я слышу,
как восходит первая трава,
как росток плюща ползёт на крышу,
как весна – в который раз! – права.
Не напрасно ж землю напоило
дождевой и талою водой.
...И во мне неистовая сила
в эту ночь под новою луной.
Я покой вдыхаю безоглядно –
сердце гулко бьёт в моей груди.
Начинаю верить: будет ладно
на остатнем краешке пути.
И душа сказала, что негоже
расставаться надолго с тобой...
Где-то в Занебесье ангел Божий
вострубил серебряной трубой...
* * *
...приползу,
как собака с ногой перебитою
приползает под двери хозяина,
через долгую ночь, метелью обвитую,
к тебе, на земли окраину.
И буду тихо лежать у порога,
подрагивая костенеющим боком.
Буду ждать тебя,
как не ждали Бога
в свой час последний убогие.
Чтоб сон спокойный твой не нарушить,
не поскребусь даже лапою в двери.
Сквозь двери дыханье твоё буду слушать
и в твоё пробуждение верить.
А когда разуверюсь в твоём пробуждении,
уползу по насту из сил последних.
И в белых кустах мне будет видение,
что мир не мир уж, а ледник.
Покроет мороз меня искрами-звёздами,
а лапа не станет моей уже лапой,
а горе пронзит, как финкою острою,
затвердевающий сердца клапан.
И я соберу всё, что есть во мне сильного, –
стук сердца последний, последний мой вздох.
И через глаза, замутнённые инеем,
крикну в небо:
– Любил как мог!
* * *
...почему ты такая гордая?
Я брожу по ночному городу –
на меня постовые косятся.
Шепчут губы мои околёсицу.
Я как лодка, в море затерянная,
я как мысль, второпях потерянная.
Я как берег без моря глубокого –
одинокий я, одинокий.
Не прошу никакой я жалости,
даже самой премалой малости.
Не прошу ничьего участия –
я хочу счастья!
Я его хочу – человечьего!
На мои чтобы сильные плечи
свои тонкие нежные руки
положила ты перед разлукой.
Чтоб тепло твоих губ говорило
мне без слов, что тебе я милый.
Чтоб была ты строптивой и кроткой.
И писала чтоб письма короткие –
пусть две строчки! – только б писала.
Неужели же этого мало?
Неужели же этого много?..
Я опять собираюсь в дорогу.
Я опять улетаю в степи,
где солнце жжёт и слепит.
Где вода пьянит, как сирень,
где тоска чернее, чем тень...
Степь! Её ж не окинешь взглядом.
И тебя там не будет рядом...
Я сейчас позвоню тебе на дом –
грохнет звонок, как атом,
всех разбудит, посеет тревогу.
Я звоню тебе перед дорогой,
я звоню тебе в раз последний,
прими это, милая, к сведению.
– Выходи – здесь звёзды такие!
Даже звёзды бывают двойные!
Капитаны
...под парусом алым
уплыло детство.
Но куда
от романтики деться?
Суть в деле,
а не в названии –
бухта Свершения,
остров Желания.
И –
долгожданный! –
в морях безбрежных
мыс Доброй Надежды!..
Просмолённый парус,
форштевень усатый!
Спросит лишь трус:
– Отдых, когда ты?
А у смелых
простые планы.
На валких мостиках –
капитаны!
И жгучий ветер,
И ветер промозглый
их продувает до самого мозга.
На случай трудный –
солёная шутка.
На случай грустный –
старая трубка.
В коротких снах
им видятся косы,
косы невест
златоволосые.
Приходят улыбки
на лица грубые,
и нежное разное
шепчут губы их...
А день за днём –
только
ветра смех.
И каждый день:
– Свистать всех наверх!
На судна
штормом бросается с гор
проклятый мыс Горн.
Грозит невестам
тяжёлым горем,
вдовством грозит
Саргассово море.
Но плывут,
плывут капитаны!
У капитанов
простые планы.
Капитанам нужно,
чтоб их потомки,
листая страницы ломкие,
на картах лоций
прочли названия –
бухта Свершения,
остров Желания.
И чтоб им маячил в пути,
как прежде,
мыс Доброй Надежды.
© Гарри Лебедев, 1960–2015.
© 45-я параллель, 2023.