Галина Маркус

Галина Маркус

Четвёртое измерение № 4 (424) от 1 февраля 2018 года

Всё рифмуется

Часы

 

Старинные часы всегда стоят...

И пляшет свет, и сонно липнут тени.

А люди, опускаясь на колени,

Из года в год наверх бросают взгляд –

Такой обряд, хотя часы стоят.

Они вне расписания и дат.

А время, их покинув, мимо-ходит.

И тянет за незримые поводья

И манит... но, как преданный солдат,

Не покидая пост, часы стоят.

Мерцает свечек призрачный отряд.

Людей сменяют люди, а хоралы –

Ночные скрипы. Исправляют нравы

И портят нравы сотни лет подряд.

Но на своем по-прежнему стоят

Часы. Когда мы явимся на суд

И все пройдём под ними вереницей,

То время предпочтет остановиться,

Чтоб не считать столетьями минут,

И всё застынет.

А часы пойдут.

 

Всё хорошо

 

Всё у нас хорошо! Но увозят осенние листья,

Собирая, бесправные, в пыльный казённый мешок,

По этапу, в расход, без надежд и грядущих амнистий...

Инквизитор с метлой, свой участок жестоко зачистив,

Смотрит в землю и помнит, что всё у нас тут хорошо.

 

Хорошо всё у нас. Этот дождик по капле опознан,

По манере письма, по рифмовке и ритмике фраз.

И стихи у него получаются лучше, чем проза,

Верный признак таланта – неверность погодным прогнозам.

Значит, тоже не врёт... бьёт и льёт: «Хорошо всё у нас».

 

«Хорошо у нас всё, – говоришь ты, не ведая фальши. –

Вот придёт новый день – облегчение он принесёт.

С каждым словом точней, с каждым небом – всё глубже и дальше...

Потеплее оденься – и так вдохновенно не кашляй,

Не пиши, не ругайся... Не плачь! Хорошо у нас всё…»

 

О будущей весне

 

Какие там стихи о будущей весне...

Чем стану я дышать в загаданном апреле?

Быть может, утеку, как надоевший снег,

Цепляясь за стволы безмолвных чёрных елей.

 

А может, повезёт, и всё-таки прорвусь,

Как новый клейкий лист из криворукой ветки,

И солнца тихий луч меня коснётся – пусть

На краткий только миг, нечаянной пометкой.

 

А может, я очнусь от запаха земли –

Тревожно заскрипят мои больные корни.

По жилам потечёт древнейшая, как мир,

Та сила, что из тьмы на свет живое гонит.

 

А может, разольюсь – границы позабыв,

Покинув берега, разбив зеркальный панцирь,

Прогнившие мостки вскрывая, как нарыв,

Чтоб вновь, оставив стыд, у ног твоих плескаться.

 

Прогорклым летним днём сквозь мути пелену

О будущем, ты прав, загадывать без толку.

Ах, как бы проскользнуть в ещё одну весну!

...По краешку, тайком... продрогшей богомолкой...

 

Кленовые письма

 

Я пишу тебе письма – на каждом листке,

отправляю их в каждую новую осень.

Почтальон прилетает ко мне налегке

и всю стаю к тебе на крыльцо переносит.

 

И шуршат они там, и читаются вслух,

и трепещут, уснув на шершавом пороге,

но ты к шепоту этому, видимо, глух,

и спускаясь, не смотришь, наверно, под ноги.

 

Как выходишь из дома, является он

– твой усталый двойник, – подметает ступени

и ругает меня, и чихвостит сезон,

и стоит на подсвеченной золотом сцене,

 

подопрётся метлой и глядит далеко.

Там блуждает по городу странный прохожий

и послания ищет – с моею строкой,

и найти их которую осень не может.

 

Осенне-депрессивное

 

Мы поздние нотки на слабенькой ветке –

Пора нас судить беспощадней и строже.

Никто не спасётся, расставлены метки,

и хоть бы скорее... пускай не тревожат

 

пустые надежды. Последние песни

поют дураки, оторвавшись от стаи.

Но небо закрыто, диагноз известен,

кто смог бы взлететь – тот давно уж летает.

 

А нам и пытаться теперь уже тщетно,

а нам – покружив, пополнять эти сонмы

шуршащих и мёртвых, цветных и бесцветных –

осеннюю норму упавших и сорных

 

из прошлого года, из прошлого века

– мы ляжем слоями, от нас не убудет,

мы смыслы без звука, мы ноты-калеки,

обычные души обыденных судеб.

 

Нас поздняя осень привычно зачистит,

а мы никого не зовём за собою...

Вот только немного сочувствуем листьям,

что станут надеяться новой весною.

 

Отраженье

 

Белый снег и чёрные стволы.

Голо и стерильно, как в больнице.

Новые реальности малы,

Не хочу ни плакать, ни лечиться.

 

Лампа за спиной, окно без штор.

Вот, стою – мишенью чёрных улиц.

Тьма слепит, в упор глядит Ничто –

Где-то я с собою разминулась.

 

Нет, там кто-то целится, молчит.

Может, обозналась – вечер, тени?.. 

…Не спасут врачи и палачи,

Если убивает отраженье.

 

* * *

 

Затянулся этот день,

Затянул в слепые лужи.

Складки на земле утюжит

Вечер – скучный телепень.

Мир внутри и мир снаружи

Чаще сходятся теперь.

 

Завтра, угадаю – снег,

Белым тестом всё слепляя,

Ноты, провода, сараи,

Щёлки между сонных век,

Край вселенной с дома краем,

– Снова выпадет – навек.

 

Все мы, знаешь, за окном,

Кто – внутри, а кто на ветке,

И у нас теперь нередки

Снега ком и в горле ком…

От всего дают таблетки

В мире белом и простом.

 

Залетев в своё гнездо

И укрывшись с головою,

Слушаем, как ветер воет:

Ми-ре-соль… соль-ля-си-до…

И живущая с живою

На два такта – заодно.

 

Надежда

 

Снег валит и валит, ты прячешь озябшие руки

и думаешь – вечность застыла под этим окном,

сейчас всё решится – иначе ты сгинешь в разлуке,

и этой расплаты ждут небо, деревья и дом.

 

Ах, эти влюбленные – просто наивные дети.

Она не придёт, и что толку упрямо стоять

и слать смс... Но, хоть я за неё не в ответе,

я буду с тобою, я рядом – опять и опять.

 

Я в каждой развилке и в каждом твоем повороте,

в молитвах и снах, и под дверью сижу у врача,

и прячусь в словах, и звучу в самой трепетной ноте,

и в точке, и в строчке, что надо с абзаца начать.

 

Чем дольше с тобой, тем я буду сильней и заметней.

Я в тяжести лет и в концовках прочитанных глав,

и в длинных гудках, и в коротких... И самой последней

покину тебя, лишь на крохотный миг обогнав.

 

Подоконник, книжка, чашка...

 

Подоконник, книжка, чашка.

К мерзлому окну

Тонкой блеклой промокашкой

Зимний свет прильнул.

 

А за шторкою дремотной

День уже остыл.

Тянут время неохотно

Старые часы

 

И немодным циферблатом

Смотрят мне в глаза:

Ты-то, ты-то, вино-вата,

Так-таки и знай.

 

Любопытная, рябина

Тычется в окно.

Клин не выбиваю клином,

Так что всё равно.

 

Но глядят друг в друга окна,

Дотемна близки…

День твой был сегодня соткан

Из моей тоски.

 

Ангел первого снега

 

Я немного посижу и улечу...

В эту зиму – неподъёмная работа.

Хоть нам крылья и даются по плечу, 

но сегодня тяжело плечам чего-то...

 

Обвисают крылья, мокнут, тянут вниз, 

Над обрывом мира – словно над порогом.

Первый снег... я повторю потом на бис,

я взлечу... лишь посижу ещё немного.

 

За надеждой

 

А рябины моют в лужах ноги,

И густеет грязи тёмной каша.

Но земля вечерняя, о боги,

Не грустна – наивна и бесстрашна.

 

Не набухли почки – подождите,

Будет всё чудеснее, чем прежде.

И деревья тянут руки-нити

В небо, словно люди, за надеждой.

 

Низко потолок. Сырой и сладкий

Воздух. И давно привычен насморк.

Даже если что-то не в порядке,

То, наверно, тоже не напрасно.

 

Не до звёзд… Но будто бы свеченье

Где-то между туч и крышей мира.

Нет земли прекраснее вечерней,

Если ты саму себя простила,

 

И народу в храме было мало,

И ты вышла, зонт не открывая,

И с любимой музыкой совпала

Тишины мелодия живая,

 

И невольно попадая в ноты,

Повторяя шепот у престола,

Вторила в согласии с природой:

«Господи, скажи мне только слово».