* * *
Мои стихи ищите под забором,
Они растут, не ведая стыда,
И избегают девушки позора,
Воспользовавшись ими иногда.
Поверьте мне, душою я невинна,
Хотя циничной грязи полон рот,
И мне, как на пиру – дешёвым винам,
Настанет свой черёд!
Ростова – Ржевскому
Пусть влез ты снова на кого-то,
Пусть выражаешься нескладно,
Зато в народных анекдотах
Ты навсегда со мною рядом.
Никто не знает тайны женской,
Ведь начинают не с начала,
Но нас недаром, милый Ржевский,
Молва людская повенчала.
Пусть лихо скачет на кобыле
Кавалеристка из «Баллады»,
Но нам с тобою, друг мой милый,
Крестов и подвигов не надо.
Пускай то к Пьеру, то к Андрею,
Дурной Толстой меня кидает,
Но сапоги тачать умея,
Он ничего не понимает.
Ну кто ещё из двух романов,
Сквозь время, кадры и сюжеты
Сошёлся прочно так и странно –
Как две мятежные кометы?!
Два существа, слегка нелепых –
Не Бетмен и не Анджелика,
Из двух миров метнувшись слепо,
Зажгли собою космос дикий.
Вне времени и вне пространства
Любовь абсурдная сияет.
Небесный образ постоянства
Она влюблённым всем являет,
И перед страстью странной этой,
Под Розы ароматной сенью,
В Раю ромео и джульетты
Стоят веками на коленях.
Мерзавцу Каю
Я добиралась на олене,
Я мчалась на аэроплане,
Не зная устали и лени,
Без пищи, без гроша кармане.
А ты тем временем слюбился
С ужасной бабой ледяною.
Подлец! Ты вовсе не стремился
Скорей увидеться со мною!
А я, с растрёпанной причёской,
Без шубки на ветру холодном,
Бежала, смахивая слёзки,
Со рвением антиприродным,
Я сокрушала все преграды,
Геронтфил непостоянный,
Но это ведь тебе не надо,
Тебе как будто даже странно.
Вокруг тебя теснятся льдины –
Тьма с белизной соединилась,
Вокруг тебя снуют пингвины,
И баба где-то притаилась.
В твоей душе замерзли лужи,
Ты тёплых слов не понимаешь,
Но мне топор мой греет душу...
Зачем топор? Сейчас узнаешь!
Морось
ты морось равнодушная злая морось
стеклянная морось со звоном падает
в пламя луж, как будто мелкий хворост
туда подкладывает
кто-то
морось так морось ладно уж
не поспоришь
впишусь в углы твои неприютные
растворюсь я солью на дне холодных луж
ночных и утренних
я словно пёс, который весь из падали
сделан и сверху шкурой покрыт косматою
пробродил по городу
капли сверху падали
падали
падали
ты морось бездушная морось злая
вы с этой сукой на пару меня так мучили
что я
поэт казалось бы
надорвался лая
в щель меж тучами
стекала вода с вонючих боков моих дорожками
даже от мусорных баков пахло хмарью
и мы
всю ночь
дрожали почти в обнимку с какой-то кошкою
надменной тварью
творя молитвы собачье-кошачьи встык
от грома горнего дёргаясь
шкурами в грязный пол вжимаясь
а всё ведь могло
совершенно быть по-другому
но не каюсь
всё равно морось равнодушная злая морось
сердце на рейде корабль без гавани
уже сколько раз мы с тобою вдвоём и порознь
пускались в плавание
и сколько раз над волной холодной медленной
замирал на миг
не мог был робок
и сколько раз я спал со скалою ветреной
бок о бок
с высоты 16 этажей любимая
вы горите мне окном с монетным деревом
а я собакой
злой собакой на киле гляжу из дыма
вам
представляясь чем-то средним между ёбарем и химерою
Стансы
Купила дура с люрексом колготки –
И на панели подвывает от тоски.
А я держу в руке бутылку водки –
И на меня призывно смотрят мужики.
Не трачусь я на молочко для тела,
Не крашу ногти, презираю тушь и лак,
А если денег заработать вдруг сумела –
Отдам при встрече их мужчине просто так.
И он сожмёт меня в огромных смуглых лапах,
Покрытых корочкой от дыма сигарет,
Вдыхать он будет благодарно женский запах,
И безразлично станет, кто во что одет.
Мой бюст красноречив и без трибуны,
Обычной для амбициозных дам,
Моих эмоций атлетические струны
Звучат свободно, без почтения к годам.
Вот если б кожа у меня была похуже,
Иль, скажем, талия не уже, чем корсет,
Иль запах тела приводил знакомых в ужас,
Тогда пришлось бы совершенствовать минет.
* * *
Над вами так природа надругалась,
Она вам причинила столько зла,
Что я, как только с вами повстречалась,
Как лютик под косою полегла.
На вас печать божественного жеста.
Он столько в вас вложил несовершенства,
Что я пропала, нет пути назад –
Своих гостей не отпускает ад.
Вы кажетесь не то, что бездуховным –
Как будто вас не знает божий дух,
Но даже недостаточно греховным,
Хотя и соблазнительным для мух.
Однако где изнанка злого лика?
Коль есть она, то это же – улика.
Вдруг станет достоянием молвы,
Что я внутри – такая же, как вы?
Поэтому вы чувствуете сами,
Что мучаюсь я тайною виной,
Что, поглумившись походя над вами,
Природа надругалась надо мной.
Она дала мне стройную фигуру
И женственную мягкую натуру,
Чтоб осквернить из мести это смог
Мучительный хтонический мой бог.
* * *
Есть некоторое лукавство
В том, что, понравиться желая,
Мы, дамы, проявляем хамство,
Тупыми тварями ругая
Мужчин – и смотрим исподлобья
На них так дерзко и бесстрашно,
Как смотрит карлица микробья
С макушки Эйфелевой башни.
Мужчине нравится, порою,
Когда объект залез повыше.
Он равнодушьем, как игрою,
Объятый, стужей так и пышет.
Но как попасть на возвышенье?
Есть способ честный и невинный –
К нему вскарабкаться на шею,
Ему когтями впиться в спину
И закричать: «Пошёл, скотина!!!»
Мужчина, чуть взбрыкнув ногами,
В даль голубую поплетётся,
Потом, увидев Бога в раме
Оконной, ангелом взовьётся
К высотам чистым и мгновенным,
Лишь одному ему открытым,
Оставив даму в мире бренном,
Как счёсанного паразита.
О сыновьях
Любить своих – неблагодарный труд,
Не сыщется накладней платонизма.
Их любишь – терпят, денежки берут,
А что в ответ? – Порыв алкоголизма.
Я с рубенсовской женщиной – душой,
И с манекеном сходна по фигуре,
Но свой ребёнок, даже и большой,
На стороне отдаст долги натуре.
Пускай на вид я девушки его
Кажусь, ей-ей, на пару лет моложе,
Пусть не болело сроду ничего
(Лишь сердце и царапины на коже),
Но всё равно… за столько юных лет
Я, чёрт возьми, уже сформировалась,
И если есть любовь, а секса нет,
И весь исход – заботливая жалость,
То (может, я не русская душой,
И сердце у меня – как ягодица),
Пусть лучше это будет сын чужой,
И в сыновья мне только лишь годится.
М и Ж
Мальчишки пока никого не имеют,
А в кучку собравшись, мечтают и млеют,
Но в душах у них собирается мгла:
Потом за словами настанут дела.
Однако, в реестр помещая пиписки,
Они раздувают заветные списки…
До старости самой в мужской голове
Одна гениталь превращается в две.
* * *
Мне обидно, что мужчины меня любят не за душу,
А всегда они, мерзавцы, на живот глядят открытый.
Я стихи им прочитаю, им становится так скучно,
Что они вовсю зевают и вздыхают, паразиты.
Но иные извращенцы во мне женщину не ценят,
А какое-то устройство, что стишки активно лепит.
Как бесплатная Джульетта на провинциальной сцене,
Распинаюсь и не знаю, что у них вообще под кепи.
Всё не то. И всё не это. Так и жизнь проходит мимо,
Дрябнут ямбы, вянут рифмы и рифмуются морщины.
Это издали не видно, хоть вплотную различимо,
И по-прежнему зевают – спать со мной хотят – мужчины.
Венок на день рождения
1.
В свой день рожденья принимать гостей
Я ненавижу непреодолимо,
Как просыпаться с кем-нибудь без грима
И вскакивать в интимной наготе.
Я в это время слишком уязвима,
Чтоб думать про котлетки при коте...
Хотите есть – возьмите на плите
В обход таможен – прямоту из Рима.
Давно, давно, в молчанье ухожу,
А если иногда забрезжит львиность –
То это тряпка, свёрнутая в жгут.
Любить мамону, поиметь взаимность;
Ловить моменты, что ладони жгут –
Какая неприятная повинность.
2.
Какая неприятная повинность –
Родиться и однажды умереть.
И даже нет гарантии, что впредь
Небытия не разорвётся чинность.
Я прозябаю, но в аду гореть
(Учитывая наказанья длинность
И по большому счёту, беспричинность)
Не хочется, а надо песни петь!
Зачем в исканьях счастья землю рыть,
Замаливая каждую провинность,
И в то же время проявляя прыть?
Зачем мне биографии былинность?
Рождаешься и начинаешь быть –
Как будто нарушается невинность.
3.
Как будто нарушается невинность
И тут же замечаешь наготу
И видишь, что переступил черту,
Где снобы обнажают примитивность.
Не плюйте в воду, стоя на мосту –
Не следует плевком вторгаться в тинность.
Любите то, что можно взять на вынос
И будете у неба на счету.
Да, умным наставленьям нет числа,
А ведь прошло уже так много дней,
И я их опровергнуть не смогла.
Уже – поэт, нельзя менять коней.
Зачем же горизонт метёт метла
Всей жизни обновившейся твоей?
4.
Всей жизни обновившейся твоей
Единым вздохом аромат вдыхаешь,
Когда большое горе испытаешь,
Когда проплачешь несколько ночей.
Гекубы упиваешься слезами,
Кайфуешь, равнодушный книгочей,
И вдруг... нет, не еврейский, а ничей
Сердитый бог затеет свой экзамен...
И сразу жизнь становится полна,
И солнце ладан начинает лить
С небес, и синим куполом весна
Встаёт, чтобы законы отменить,
И бабочке, примявшейся от сна,
Так хочется расправиться и взмыть.
5.
Так хочется расправиться и взмыть
Классической, в пометах школьных, книге.
Есть только миг... но что жалеть о миге –
Нам жизнь дана, чтоб классику учить.
Помимо шутки горестной про фигу
Немало можно шуток отмочить
Про то, что нравы классикой лечить –
Как мерседесы запрягать в квадригу.
Своё носить с собой – тяжёлый груз,
Который нам навязан, хоть не прошен.
Я собственного прошлого боюсь,
А раз оно гнездится в общем прошлом,
То убегу, наделав на искус,
Отбросив накопившуюся ношу.
6.
Отбросив накопившуются ношу,
Точнее, смыв скопившуюся грязь,
Я как тетрадь, вся в клетках, родилась,
И встретил мир меня весь в клетках тоже.
Вступая в мир, вступаешь сразу в связь
Со всем, что есть и даже – что быть может...
От мира среди ног и среди ножек
Я под столом спасалась и паслась.
Но выросла, понадобился муж,
Имущество понадобилось тоже,
Поклонники – штук пять пропащих душ,
Чтобы талант по мере сил тревожить,
И Бог меня оставил среди туш,
Как ворон, им обглоданную лошадь.
7.
Как ворон, им обглоданную лошадь
Ещё украдкой с высоты блюдёт,
Так я, когда настанет мой черёд,
Блюсти свою могилку буду тоже.
Нельзя перевернуться на живот,
Припудрить пятна тления на коже –
Ужасна смерть, хотя такое ложе
Всех неженок, живущих ныне, ждёт.
Привыкну. Вот в подъезде подоконник
Хотя бы можно курткою прикрыть
И посетить ближайший рукомойник.
Легко, живя, манеры нам хранить.
Но как растленно пассию покойник
Бросает, разрывая с нею нить!
8.
Бросает, разрывая с нею нить,
Учитель нерадивую студентку,
Которая тетрадку на коленку
В руках его пыталась заменить.
Родился – шевелись и лезь на стенку,
Есть мыло пробуй и пытайся шить,
Люби, пока осталось, чем любить,
А не осталось, так пиши нетленку.
Прислушайся: везде поёт Земфира.
Гляди: на небесах горят хвосты.
Принюхайся: капусту ест полмира.
А если женщиной родился ты,
Тайком откушав килограмм зефира,
Бедняга, медитируй у плиты.
9.
Бедняга, медитируй у плиты.
И кстати, это к лучшему, наверно.
Противно ведь, какой ты стала нервной,
Особенно – когда влекут в кусты.
Конечно же, досадно быть не первой,
Но хорошо, что щи твои густы
И хорошо, что помыслы чисты,
И бабушки тебя считают верной.
Однако жаль, что лезут все подряд –
Застать тебя в пикантном положенье,
Чтоб сердце успокоить, норовят.
Заслышав к дому чьё-то приближенье,
Тарелки доставай, бутылки – в ряд –
Показывай знакомым достиженья.
10.
Показывай знакомым достиженья!
Пускай ты даже трижды инженю,
Женившись, демонстрируй простыню,
Ходи на пляж, как все – для обнаженья.
Но выкормив элитную свинью
В комплекции, достойной уваженья,
Таи её вдали людского мненья,
Так тщательно, как верность я храню.
Людская злость дотошна и искусна –
Ей вылепи божка из пустоты
И спрячь подальше то, что вправду вкусно.
Не выходи за рамки простоты,
Но проявляй при этом много чувства
В приготовленье жареной мечты.
11.
В приготовленье жареной мечты
Сильны не первой свежести красотки,
Которые идут скорее к водке,
Чем к белому вину, как я и ты.
В семнадцать лет кто не носил колготки
В мороз и зной, на пашню и в кусты?
Но в сорок пять от этой суеты
К стационару слишком путь короткий.
От жизни нам не нужно остроты,
Не нужно черезмерного движенья,
Не радуют останки красоты.
Ты очень хочешь самоутвержденья
И обожаешь заполнять листы –
Припоминай успехи, пораженья.
12.
Припоминай успехи, пораженья,
Раскатывай на лист по всей длине –
Писать дневник – как плавать на спине
(На облака пассивное гляденье).
Однако, мемуары – это не
Дневник, который пишем для сожженья,
Они – не монологи в День Рожденья,
Привычно обращённые к стене.
Обычно затевают мемуары
В начале самой чёрной полосы,
Надеясь, что её развеют чары.
Когда напуган – выставляй посты
И чтобы отразить судьбы удары,
В минувшее прокладывай мосты.
13.
В минувшее прокладывай мосты
И вдохновенно отступай, солдат,
Рази врагов, показывая зад,
Фасолью и горохом холостым.
Пускай ты не герой на первый взгляд,
Но ведь попал туда, где шум и дым,
Ввязался ведь, а мог бы часовым
Вдоль погреба ходить вперёд-назад.
Мы все сильны на канапе лежать
И мир испепелять в воображенье.
Мы все вольны внутри протестовать.
Интеллигент – умей ответ держать,
А любишь капитал преумножать –
Зубри свою таблицу умноженья.
14.
«Зубри свою таблицу умноженья,
Женоподобный маленький осёл!» –
Себе сказала, и накрыла стол,
Дойдя, как Феникс, до самосожженья.
Заветный час уныния прошёл,
Прошла пора самоуничиженья,
Иссякли все ума соображенья
И внесены в любовный протокол.
Уже никто не хнычет и не плачет,
Расстроившись от собственных затей,
От пены дней не пятится по-рачьи.
Глаза подкрашу – станет веселей.
Сейчас моя насущная задача –
В свой день рожденья принимать гостей.
15.
В свой день рожденья принимать гостей –
Какая неприятная повинность.
Как будто нарушается невинность
Всей жизни обновившейся твоей.
Так хочется расправиться и взмыть,
Отбросив накопившуюся ношу,
Как ворон, им обглоданную лошадь
Бросает, разрывая с нею нить.
Бедняга, медитируй у плиты,
Показывай знакомым достиженья
В приготовленье жареной мечты,
Припоминай успехи, пораженья,
В минувшее прокладывай мосты –
Зубри свою таблицу умноженья.
Мужчине средних лет
Как сладко головы кружить,
Пьянея юным опьяненьем,
Бояться и терять терпенье,
Страдать, рыдать – ну, в общем, жить,
Из петли выбравшись едва,
Поступки совершать плохие.
И перед этою стихией
Бессильны вещие слова.
Когда бесплотная зима
В душе аллюзии рождает,
И голый остов обнажает
Осиротелого ума,
Одна надежда на детей,
Для чувства древнего открытых,
Что будят в нас полузабытых
Печальный котильон страстей.
Но вы давно остыли сами,
И не теряя головы,
На пепелищах черных вы
Хотите снова вызвать пламя.
Порой, как будто виден свет –
Холодный фосфор сладострастья,
Но мало в том романе счастья,
Где заблуждений юных нет...
© Евгения Чуприна, 1991–2011.
© 45-я параллель, 2011.