Евгения Босина

Евгения Босина

Четвёртое измерение № 18 (474) от 21 июня 2019 года

Там, где нас нет

* * *

 

Начало сентября не отличить от лета,

Как прежде, божество казнить обречено,

Не явлены никак осенние приметы,

Что август, что сентябрь – казнимым всё одно.

 

Начало сентября... Да нет ли тут подвоха?

О, игры высших сил – коварство и расчёт...

И надо как-то жить от выдоха до вдоха,

Не верить, не просить – и так из года в год.

 

И помнить: осень там, в уютных тихих странах,

А здесь – ловушки цифр, обман календаря,

И если всё же есть – то разве только в странных,

Но сладостных словах: начало сентября.

 

* * *

 

Привези мне «Амаретто»,

Гость нежданный, поздний гость.

Мы надеялись на лето –

Лето нам не удалось.

 

Мы раскладывали карты,

Но молчали короли –

Золочёные штандарты

Потускнели и в пыли.

 

Что же нам осталось? Только

Этот город, этот зной,

Пол-луны – лимонной долькой –

Над Масличною горой,

 

На полу – квадратик света,

Сон, увиденный во сне:

Август, полдень, «Амаретто» –

Горькой капелькой на дне.

 

* * *

 

Памяти Андрея Вознесенского

 

В первую ночь наступившего лета,

В миг возгоранья высоких Плеяд

В тайное Общество Мёртвых Поэтов*

Призван и принят был новый собрат.

 

Бледен. У рта эти горькие складки...

Впрочем, пустяк – отболит, заживёт!

Жутко ли, весело, горько ли, сладко –

Будет отмечен собрата приход!

 

Свечи пылают, собранье в разгаре.

Кто-то в сторонке дописывал стих.

Кто-то негромко играл на гитаре.

Спорили, пили, жалели живых.

 

В шуме и гаме, в цветной круговерти,

С добрым вином поднимая бокал:

«Где всё же грань между жизнью и смертью?» –

Спрашивал он и ответа не знал.

 

Что-то вскипало в небесных ретортах,

Звёзды срывались и падали вниз,

В тёплые руки, и не было мёртвых –

Только смертельно влюблённые в жизнь!

 

Спрошено, сказано, выпито, спето...

Ветер июньский к рассвету затих.

Ночь напролёт принимали поэта

В тайное Общество Вечно Живых.

 

_____

* «Общество Мёртвых Поэтов» («Dead Poets Society») –

фильм, снятый режиссёром Питером Уиром в 1989 году.

 

* * *

 

Раздвигая пространства кромешные,

Мимо Львов, Козерогов и Дев,

Над землёй плыли странники снежные

Ясной полночью в месяц кислев*.

 

Плыли по небу зимние ангелы,

Ледяным полыхая огнём,

То смеялись негромко, то плакали,

То молчали о чём-то своём.

 

Шелестело над стылой планетою

Б-жье воинство, белая рать.

Но ни смеха, ни плача, ни света их

Мы тогда не сумели понять.

 

И вершилось великое таинство

На глазах удивлённых светил...

А зима предстояла нам та ещё –

И крылатым, и тем, кто без крыл.

 

_____

* Кислев (иврит) – девятый из двенадцати месяцев еврейского

календаря.

 

* * *

 

Когда придут большие холода,

А мы, конечно, будем не готовы,

Что нас спасёт от холода тогда?

Какое нас тогда согреет слово?

 

Когда метели выстудят наш дом,

Ничьим дыханьем больше не согретый,

На чей огонь во тьме мы побредём?

Кто нам с крыльца фонариком посветит?

 

Когда придёт Великая Зима,

Да так придёт, чтоб навсегда остаться,

Я разбираться буду с ней сама –

Не всё же ей со мною разбираться!

 

Накину плед, на пальцы подышу,

В который раз скажу себе: «Не бойся!»

И, если сил достанет, опишу

Великой стужи признаки и свойства,

 

Чтоб понял всяк, настигнутый Зимой,

Какое ей, Зиме, угодно слово,

Чтоб в холода идущий вслед за мной

Не так страшился холода большого.

 

Но кто же тот, кто в сумерках густых

Встречает – на крыльце ли, у колодца?

Не знаю... Разглядеть его черты

Мне из-за слёз никак не удаётся.

 

Нагария

 

В городе Божественной реки,

Вдоволь и веселья, и печали.

Только вот названью вопреки

Что-то мы реки не замечали.

 

Что это: ошибка? Звук пустой?

Лгут слова, не совестясь нимало?

Пусть и не божественной – простой –

Нет реки в нём. Сроду не бывало.

 

В городе Божественной реки,

Кружевном, изменчивом, как ветер,

Юные мудры, как старики,

Старые наивны, словно дети,

 

Не поймёшь, где лето, где зима,

Небеса плывут куда незнамо,

И плывут, как лодочки, дома,

Может быть, по речке этой самой,

 

По воде серебряной скользя,

Сотканной из воздуха и света...

Если реку видеть нам нельзя,

Разве это значит – вовсе нету?!

 

И узнает каждый в свой черёд,

И увидит каждый неизбежно,

Как она божественно течёт

И куда впадает безмятежно,

 

Из небытия возникший брег,

Мельницу и дом с покатой крышей,

И поймёт, что прожил целый век,

Ничего не видя и не слыша...

 

А покуда в городе одном,

Где февраль неотличим от мая,

Все плывут, и мы с тобой плывём

По реке, реки не замечая...

 

* * *

 

Умолк трубач. В пыли знамёна.

Пора смириться, видит Бог...

Что если приручить дракона,

Убить которого не смог?

 

Тебе ль не знать его повадку,

Его погибельную власть?

Он – тень твоя, твоя загадка,

Твоя – пусть худшая! – но часть,

 

Всё неотвязней год от года...

Что если, храбрый Ланцелот,

Он будет жить в углу, у входа,

И охранять к тому же вход?

 

Почти ручной, почти домашний,

Когда б не мёртвый страшный взгляд.

А ты засмейся, если страшно,

Засмейся громко, невпопад!

 

Смеяться – вот что нам поможет!

Драконы, битвы – сущий бред.

Забыть бы напрочь... Да на коже

Когтистой лапы рваный след.

 

* * *

 

Там, где нас нет,

Какие светят звёзды?

Как шелестит

Осока у пруда?

Известно ль там значенье слова «поздно»?

Или другого слова – «никогда»?

 

Там, где нас нет,

Да, впрочем, и не будет,

Как на рассвете дышит

Спящий сад?

Своим любимым,

Богом данным людям,

Слова какие люди говорят?

 

О чём молчат?

Что им ночами снится –

Дом у реки,

Над ветхой кровлей дым?

Поют ли там серебряные птицы

На языках, известных им одним?

 

Там, где нас нет,

Но где мы быть хотели,

В июльский дождь

Распахнуто окно.

Всё решено. Все битвы отгремели.

И все грехи отпущены давно.

 

Там, где нас нет

И сроду не бывало,

Как терпеливо,

Много зим и лет,

Река и лес, и лодка у причала

Всё ждут и ждут. А нас всё нет и нет.

 

* * *

 

В излучине серебряной реки,

За облаком, за дальнею межою

Живут себе и ныне чудаки –

Те самые, из города Янчжоу*.

 

Я сразу их узнаю, как дойду.

Их ровно восемь: шапочки, косицы...

Что делают? Рисуют: след во льду,

Засохший куст, крыло летящей птицы,

 

Ручей и камень, робкую весну,

В осенний мрак плетущихся скитальцев,

Дощатый мостик, озеро в Цзянсу –

Движеньем рук, касаньем лёгких пальцев...

 

Что мне сказать, явившейся к ним вдруг,

Непрошеной и тем уж виноватой?

Сказать ли, что внизу расцвёл бамбук?

Просить ли позволенья быть девятой –

 

Мне, так любившей звуки и слова,

Их завитки, таинственные струнки,

К тому же не умевшей рисовать,

Ну, разве только плакать над рисунком?

 

А им? О чём беседовать со мной,

Пришелицей, вовек для них чужою,

К беседам не привыкшим и давно,

Давным-давно покинувшим Янчжоу?

 

_____

* «Восемь чудаков из Янчжоу» (Янчжоу ба гуай) – творческое

объединение художников, существовавшее в городе Янчжоу (Китай,

эпоха Цин) на рубеже 17–18 веков.

 

* * *

 

Забыть скорее этот дом.

Пусть он мне даже не приснится –

С его простуженным крыльцом

И воспалённой черепицей.

 

Забыть скорей, скорей, скорей

Окно, кричащее от боли,

Озноб горящих батарей

И чей-то плач на антресоли,

 

Забыть, что лгали зеркала,

Что провода ползли, как змеи,

Что в доме этом я жила,

Его болезнями болея.

 

А дом был болен – весь, насквозь –

От крыши до входных ступеней,

И всё ломалось, и рвалось,

И не отбрасывало тени.

 

Не вспоминать! Не помнить дом.

Укрыть туманом, снегом, дымом...

Ещё забыть живущих в нём,

Как он, вовек неисцелимых.

 

* * *

 

Когда слова вернутся в словари,

а реки тяжко двинутся к началу,

тогда исчезнут все календари,

и станут вещи глиной и металлом,

и прорастут сквозь камни лопухи,

и мир дождями первыми омоет,

а кто-то робко выдохнет стихи,

ещё не зная, что это такое.

 

* * *

 

Ты скажешь, конечно, мол, выдумка, нонсенс.

Клянусь – не во сне, не в жару, не в бреду –

Я видела: солнце, зелёное солнце

Светилось, как яблоко в вечном саду.

 

Откуда-то сверху – сквозь жаркую алость,

Сквозь промельк бегущих и тающих строк –

Глядел на меня (или так мне казалось)

Внимательный чей-то зелёный зрачок.

 

Да нет, не казалось! Я помню, я помню,

Как было плечам и лицу горячо,

И кто-то пылающий, дальний, огромный

Мой лоб осенял изумрудным лучом,

 

И небо вскипало зелёною страстью

Над миром, над морем, над спящим окном.

Не помнишь? Не веришь? О, как ты несчастен!

И только – по счастью – не знаешь о том.

 

* * *

 

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Иосиф Бродский

 

Шкаф, потолок, тумбочка, старое одеяло...

Как ты был счастлив! Господи, чего тебе не хватало?

Книги, окно, зеркало, парочка репродукций...

Вышедшему однажды больше нельзя вернуться.

 

Некуда, понимаешь? Даже мечтать нелепо.

Всё изменилось начисто, пока ты ходил за хлебом.

Так что и не пытайся. Ключ отошлёшь почтой.

Что изменилось? Мало ли: время, пространство – вот что.

 

Знаки, слова и помыслы... Разве ты сам – прежний?

Дальше – непредсказуемо, неразличимо, снежно,

Ветер качает облако, словно огромную зыбку...

Не возвращайся в комнату. Не совершай ошибку.

 

* * *

 

Я ещё не отыскала путь в страну Гиперборею,

Я ещё не утомилась от подарков и чудес,

Слишком поздно мне достались эти ямбы да хореи,

Я ещё не наигралась, я жила так долго без.

 

Очень странные подарки, очень грустные забавы.

То ли дело – пишут прозу, пьесы, тексты для кино.

А рифмованные строчки – это ж, Господи избави! –

Птицы в небе, ветер в поле, снег, растаявший давно.

 

Подчинять дыханье ритму, разбивать судьбу на строфы...

Что ж, играй, коли охота, и гори весь мир огнём!

Но не плачь, когда повиснешь на игрушечной Голгофе

И проткнут живое сердце невсамделишным копьём.

 

Вот к чему они приводят, эти милые затеи.

Жить без них невыносимо, да и с ними нелегко.

Но зато узнаешь верный путь в страну Гиперборею:

От Рифейских гор направо. Там уже недалеко…