Евгений
Сенсуалис

1 сентября

Грустит сентябрь спиной к стене,

В день знаний знать уже не хочет,

Чем я его встречал во сне,

Чем сценаристы сна морочат

Того, кто ждёт, когда состав

Небесный тронется к рассвету.

Сейчас жерделевый сустав

Помашет на прощанье лету,

Неся в растресканной коре

Пыль городка, где мы с тобою

Искали счастья на земле

В разжатых линиях ладони.

5:27 сирена в крик,

Включили свет над облаками.

Сентябрьский лист под грузовик

Попал. И скоро каблуками

Их будут сотнями давить.

Ловить себя на том, как славно

Сияет паутинки нить,

Проплывшая по миру плавно…

ducato

И патина на теле серебра

Напоминает, что здесь мимолётна

История, религия, страна,

Сирень, что гроздьями стучится в окна

Твои. Монетку брошу наугад

И уловлю, как ветер занавеску,

Пока летит палермский мой дукат,

Прозрачною рукой ласкает веско.

Деньга упала аверсом наверх,

Где сицилийский выдавил чеканщик

Христа, а значит, ждёт меня успех,

В который верю, как когда-то мальчик

В красивом детстве с морем и травой

По родничок, на темени заросший,

Безмерно верил, что над ним Святой

Парит и можно смело прыгать в толщу

Солёной влаги с носа корабля,

Испытывая роскошь всю полёта.

И всё летит, летит, летит до дня,

Когда отменит время Главный Кто-то…

Май, 2020, М.Б.Х

Opium

Море неба у меня под сердцем.

Необъятность и необъяснимость.

Ты сестрой мне и единоверцем,

Так случилось.

Воздух густ, как кровь в моих протоках,

Чтоб вобрать, мне лёгких не хватает,

А весна высоковольтна током.

Так бывает.

Жизнь, как концентрированный опий.

Чувства хлещут, словно сок из раны.

Я тобой, как вытяжкой утопий, 

Вечно пьяный.

Ты – нежнее нежности, пожалуй,

До твоих высот мне жизнь и дальше.

Ты почти религией мне стала,

Где нет фальши…

У меня на сердце море света.

Что-то там кромешно обострилось,

Мой апрель безумствует отпето.

Ты случилась.

ангел Яшка Поц

День зацепился за луны рожок,

По шву пошёл, рассыпался словами:

Прохлада. Утро. Никотин. Восток.

«Норвежский пёс» Харуки Мураками

Изгнал меня на первой паре строк.

Мура такая, тянет в сон – и точка.

В бомонде он и гений, и пророк,

А для меня – как манная в комочках.

Ну что поделать? Я его простил.

Пусть пишет дальше, всем найдётся угол.

Господь не зря в прихожую впустил,

Дал коньяку, красивых дам и гугл,

Ну, чтоб не закисал в башке кисель.

А для души… Стихи, тумана дымка,

Бессонницей измятая постель,

Дассена в мелких ссадинах пластинка

И скрип уключин, словно скрип петель

На Ришельевской, в доме с рыжей крышей.

Вы помните? Ещё там капитель

Вся в трещинах и рухнувшая ниша,

Где Яшка Поц припрятывал «бычки».

Сейчас в Афгане служит скудной почвой.

Окислились отличия значки.

Там много наших, он не одиночка.

И вот, когда жирею я в конец,

Кляня судьбу свою на ровном месте,

Приходит он во сне ко мне, юнец.

И мы пьём пиво из бидона вместе.

Глаза продрав спросонья, Боже мой,

Я, будто отрезвев от бреди лютой,

Влюбляюсь в мир, а он идёт домой

По глади голубого перламутра.

2013, Мариуполь

Апгрейд

А Господь любил их случайно встречать

в каком-нибудь переулке вместе,

когда солнца заваливалась печать 

за вечерние крыши, старухи в подъездах 

завершали котов и собак возврат 

по квартирам, где пахнет вишневского мазью,

на затёртых обоях ковры висят,

а на окнах зашторки линялой бязи.

За которыми быстрый сгущался мрак 

в фонариных проколах, как в дырках моли.

Чёрный свитер небес надевал Мастак

сочинять этот мир, назначать нам роли.

Бог смотрел, как те двое глазеют ввысь,

различая Его силуэт по звёздам,

рассуждая, что всё-таки эта жизнь

самый лучший апгрейд, где ничто не поздно

начинать от любви до библейских строк

«и откроется дверь перед тем, кто стучится».

А потом он губами её грел висок

и просил на прощанье почаще сниться.

вещество

На тонких спицах вещество дождя

Прозрачных, мокрых бродит по округе,

Играет тучей в тучного вождя,

Что осенью командует на юге

Приморском, там, где прожитая жизнь

Теперь для многих – дальние частоты

Сгоревших песен. Поминальных тризн

Стоят столы. Разорены все соты

Проспектов и бульваров, как в кино

«Последний день Помпей» на свежей плёнке.

Сквозняк поёт в разбитое окно

Про вещество дождя на спицах тонких.

23.11.22

городские сумасшедшие

Здравствуй грустная, рыжая, здравствуй.

В мокром ворохе светлой души

Что ты прячешь, давай напиши

Мне на сердце влюблённом – и царствуй!

Пусть они никогда не поймут,

Те, кто мимо живёт по привычке,

Как сгорает божественной спичкой

Всё, что долгим мерещится тут.

Пусть они продаются и спят,

Догоняют увязших по шею…

Ну а мы побредем по аллее

В растерявшийся листьями сад,

Будем бредить стихами и жить

На манер городских сумасшедших,

Под зонтом дом счастливый нашедших,

Где так просто друг друга любить.

2012, Мариуполь

Дырка. Осколочное

Жизнь вместилась в пару строк в книжке почерком казённым.

Пограничник одинок, а когда-то был влюблённым.

Из нажитого – медаль, телевизор, старый чайник.

Пограничник смотрит в даль, сам себе теперь начальник.

Больше нет уже страны, чьи берёг старик границы.

Нет на кухне полстены. Окон битые глазницы

Наблюдают, как в гнезде, на корявой ветке клена

Сойка, полетав везде, желторотых кормит дома,

Пока залпы не слышны и заткнули глотки пушки.

Пограничник подобрал от снаряда завитушки –

Алюминий чист и бел, хищен рваными краями.

«Град» в двор старый залетел. Больше нету тети Ани.

Перебит газопровод. Электричество осталось.

В третий раз за этот год дому дедову досталось.

Пограничник матом гнет, поливает тех и этих,

Он на линии живет, на ничейном белом свете.

Сквозь помехи передач пропаганда, ссора, склока.

А в подъезде стон и плач, да мольбы о мире к Богу.

Пограничник китель взял из руины шифоньера.

Пыль стряхнул и зарыдал, не сдержался, блин, холера,

Обнаружив, что война дырку сделала в медали,

Будь ты проклята... А даль снова залпы сотрясали... 

ещё

А воздух тёпл, в пространстве благодать,

ещё не вышло в раж моё светило

из трубок трав последний сок сосать,

раскачивая над страной кадилом

верховного жреца всех знойных сред,

но явно отыграется в обед...

Да так, что крыш рукою не касайтесь.

Прячь старики себя в тени, спасайтесь.

На неотложку налетят звонки

густым, как жар тревожным, липким роем...

Ну а пока мерцают мотыльки,

как фантики летучие над полем

футбольным школы №3,

где лагерь размещается внутри

и юный педагог в закрытом классе

коллеге дышит жарко в локон в брассе

в ней размещая орган свой слепой,

как крот, пещеркой прущий земляной.

И этот рай под самым пышным небом

кому-то успевает надоесть...

Да, да, средь нас такие кадры есть.

Оставленные без прозрений Фебом.

Им что среда, что пятница – тоска.

И пусть. Зато с тобой мы в три броска

через сюжет про бабочек с цветами

нырнём туда, где счастье вечно с нами

лишь потому, что мы его хотим.

Развалят Рим, построим новый Рим...

2019, Мариуполь

заживаем

Мы заживаем, только боль ещё

Такая, что в зрачках земля кренится.

Мы от прохожих прячем свои лица,

Как раны обнажённые. Как то,

Что может нанести порез аортам

Тех, кто не в силах никогда представить,

Как город убивают, и как мёртвым

Вдоль моря он вгрызается вам в память

Огарками соседей и друзей,

Кусками человечины кровавой,

Мы заживаем, только всё острей

Боль дышит в нас неостудимой лавой.

4.10.22

как хорошо, блин!

атрибуты реальности

Февраль. Окно распахнуто. Сквозняк.

Я жадно поглощаю свежий ветер.

Как хорошо, блин! Утро. Лай собак.

Небесный свод невыносимо светел.

А дальше – просто бездна красоты!

Там, говорят, весна уже готова

Античный мрамор – паковые льды

Срывать с морей, их обнажая снова

Для пьяных оргий солнца и волны…

Закрыл глаза: как в старенькой киношке

Феллини – зной, провинция. И мы

С тобой.

           Малина пахнет счастьем в плошке.

Песок на коже, бреющий полёт

Осы над этим райским эпизодом.

Тринадцатый наивный мирный год

Шёл вдоль по Лете белым пароходом.

Не подорвите! Пусть себе идёт.

А если скучно, то с кормы к… дельфинам

Бросайтесь и водите хоровод

С русалками, Харон вас подберёт

И обеспечит всем необходимым.

Февраль 2013, Донбасс.

Канонада

Я вырван птицей из контекста сна. 

Скрипела сойка, что уже весна

и распрямляла крылья голубые.

Кричала, что ей скоро на обед

Господь подаст птенцов, не спи сосед

воробушек, у этих соек нет

завета «не убей», они такие,

что нужен непременно глаз да глаз.

Они не знают арамейских фраз,

как и не чтут библейского иврита.

Им заповеди, что тебе песок,

холодный ветер в тоненький висок

или Сатурна странная орбита.

Кричала сойка, что уже апрель,

разбрасывая на лужайке прель

останков прошлогодних листопадов.

А с колокольни лился благовест,

на маковке сиял согретый крест

 и близкий фронт рассеивал окрест

тяжелые цитаты канонады…

когда упал

Не доброе, не злое волшебство:

Надкушена, как пряник в Рождество,

Луна в чернилах не дрожит, не дышит.

Полпервого. Он что-то нервно пишет.

Безмолвие, нависшее над крышей,

Роняет наугад охапки снов,

Те вспыхивают в головах соломой

И гаснут. Всё закрыто на засов:

Дверь, сердце, чувства, даже смыслы слов.

Всё заперто, чтоб быть открытым снова.

Он что-то пишет в гуще тишины

Под маленькой подделкою светила.

Ватт сорок напрягают свои силы

Над вязью рваной синего курсива:

«О, Боже правый, как же ты красива,

Я просто дохну без твоей весны…»

Разжались пальцы, выпало перо.

Он был смешон и жалок, как Пьеро

В известном итальянском водевиле.

Он был влюблён наотмашь и до дна,

Он понимал, что для него она

Нет, не сквозное, нет, и не на вылет,

А навсегда – ранение души,

Когда упал от боли и дыши

Тяжёлой ночью миллионотонной,

Хватай, как рыба, воздуха мираж,

Воткнув глаза в небесный татуаж

Холодных звёзд на чьей-то коже тёмной.

2013, Мариуполь

крылышко упало

Форточка глазеет в небеса,

Ржавою петлёй играя фугу.

В паутине за стеклом оса.

Крылышко упало на фрамугу.

Жизнь как жизнь. Жаль, кончился коньяк.

На огрызке выцветшем газеты,

Там, где гороскоп на каждый знак

И дыра от пьяной сигареты,

Шариком заклинившим пера

Раня пожелтевшую бумагу,

Я царапал голые слова

И ронял из глаз скупую влагу

От того, как было хорошо.

Капал дождь, скрипела половица.

На минуту в душу Бог вошёл

И решил, наверно, поселиться.

2013, Мариуполь

лавочка. нам тоже...

В небе такая луна,

Словно дерево спилено под корень:

Белеет свежий срез.

Мацуо Басё

Щелчок, искра и воспалился газ.

Вечерний сумрак был разбавлен светом.

Работа пьезо – миру выдать нас

Алеющим пульсаром сигареты.

Висок к виску, над головой века.

Мы строили с улыбкой облака,

Нет, не в затяг, а так, для аромата.

Они стекали струйками наверх

И таяли, как сахарная вата

Или весенний запоздалый снег.

Окраина. На двух столбах доска.

В прожилках мёртвых дерева тоска

По шуму листьев и смоле из ранки.

Но гвозди вбиты в память, и уже

Лишь россыпь межпланетного драже

Бросает свет на шрамы от рубанка.

Нам тоже через сорок скажут: «Всё»,

И станут пофиг тонкости Басё,

Рембо изыски и печаль Бодлера,

Как дерево отключат от сети,

И мы уйдём по Млечному пути,

Не рассуждая, что такое вера…

Ключом дверным я резал имена,

Два сердца с плюсом на твоей скрижали,

Которые ты сохранить должна.

Сдул стружку. Мысли титром пробежали,

Что у тебя роскошный есть предлог

И впредь служить счастливцам сладким ложем…

Когда мы эту вечность подытожим

И перестанет быть загадкой Бог.

2013, Мариуполь

о смерти, которой нет

Коньяк уймёт пустоты озноб,

Улыбка тронет легонько мима.

И ночь лизнёт влажным мраком лоб.

А та, с косой, слава Богу, мимо,

Звеня ключами от всех дверей,

Напоминая, как тонко свита

Гирлянда смятых, коротких дней,

Цена которых давно пропита.

Уткнувшись мыслью в туман окна,

Учуяв нервный синдром рассвета,

Я поднимаю себя со дна

И зажигаю источник света.

Горит, сворачиваясь в спираль

И обжигая мне пальцы, спичка.

Душа на ощупь вновь ищет даль,

Взатяг вдохнув никотин привычно.

А на заброшенном пустыре

Немого сердца, под болью шрама,

Счастливый мальчик лежит в траве,

Мир нараспашку, смеётся мама…

2013, Мариуполь

окраина

посвящается не вернувшимся братьям

Окраина нездешней тишины.

Как будто ничего и не случилось.

Как будто Бог послал свою нам милость.

И нет разлук, смертей. И нет войны.

И не пробит бессмысленно висок.

Май торжествует, пенится сиренью.

Короткой тишины густой глоток

Через минуту обратиться тенью

Покоя. И агония возьмёт

Своё. Шрапнель порвёт аорту клёна.

И лист невинной жертвой упадёт.

Лист липкий, лист неопытный, зелёный,

Как мальчик тот, чьи белые уста

Уже не встретят влагу поцелуя.

Лишь в кулаке застывшем лик Христа,

Который не сумел спасти от пули,

Вдруг потемнеет, щедро обагрясь.

И небо упадёт, горча полынью.

А он лежит ничком, уткнувшись в грязь,

Как в грудь любимой, повторяя имя…

Окраина нездешней тишины.

Как будто ничего и не случилось.

Как будто Бог послал свою нам милость

И нет разлук, смертей. И нет войны.

Май, 2012, Донбасс

падает под но́ги и молчит

Май падает под но́ги и молчит.

Каштаны погасили свои свечи.

Он жарко дышит, но его не лечат.

Сказали, что он временно убит.

Что, мол, всё понарошку, не всерьёз.

Антракт на год, а там весна сначала.

Но я подумал, как безумно мало

Глаза блестели от счастливых слёз.

Да, есть отмазка: «Лето тоже в масть».

У вечности отменные резоны.

Всего-то лишь меняются сезоны.

И почему бы маю не упасть?

Всё грамотно, но почему же мне

Хреново так в скончавшейся весне?

Май 2013, БХМ

Порошок. Инсектицидное

Белел в углу каморки порошок. 

Бог мир творил в ускоренной вселенной. 

Кот вскрикнул, испытав культурный шок 

от кадра сна в своей душе нетленной. 

На плитке кухни солнечный разгул. 

Февраль сбавляет тихо обороты. 

Скрипит доска. В духовке дух «Шарлотки» 

и в яблоках видавший виды стул, 

как конь с картины di Bondone Giotto. 

Расстелен холст и выдавлен состав 

из тюбиков в открытое пространство.

Кисть тонкая саднит непостоянством

всего на свете, чем-то высшим став, 

как анкх Египта или кнехт идей 

в зачитанном до пустоты Талмуде.

За стенкой о войне толкуют люди. 

И мне всё меньше места средь людей.

Акрил покрыл льняное полотно.

Душа в разгул пустилась нараспашку. 

Господь простил грехи и дал отмашку

распахивать небесное окно. 

А там, где за околицей стрелял 

брат в брата, из гортани миномёта 

текла над полем, как туман, суббота. 

И пёс голодный чью-то кровь лакал. 

А высоко над этим пустяком 

звезда рождалась, атомы делились,

сжималось время в асинхронный ком 

и вечностью мгновенье становилось. 

Инсектицид. Сбегает насеком. 

Несёт сироп из яблочной кожурки 

он насекомке в бежевой тужурке

хитиновой, серьёзный, как домком. 

За ним следит всевидящий зрачок 

кота, что ус испачкал в синей краске.

А кисть холсту такие дарит ласки, 

что по созвездиям ураганный ток.

Бог мир творит. Я опустел и слёг

в Его надежду истину нащупать.

Глаза закрыл и слушаю, как ухать

продолжил фронт в уставший мой висок...  

Прожилка

На гладь прозрачную окна

Приклеен лист медовый лодкой.

Как я к событиям сейчас.

Не всё зависит здесь от нас.

Искусство осени. Она

Горазда мир менять весьма.

В прожилках тонкого письма,

С резной каёмкой, беззаботно

Вбирает солнце лист, пока

На небе кто-то расставляет

красиво очень облака

с заметной ленью знатока,

который всем здесь управляет.

Скребутся в стёкла пальцы веток.

Привет, сентябрь-малолеток,

Тебе сегодня стукнет два

И мои рваные слова

Твоих эмоций не охватят.

Пока запасы не истратят

Все кроны ближе к декабрю.

В сентябрь я снова полюблю

Весь мир и сердце моё спятит

От этой блажи обнимать

Душою промельк дат опять…

Пуля

Спотыкается ветер, врезается в шторку, раздувается органза.

Я сижу у окна человеческим волком, тычу в марта субстрат глаза.

С маячка сигаретного пеплы летели в серый вечер промозглый, а там

дождь, подробный как доктор, пальпировал цели на аллеях, стучал по зонтам,

норовил угодить за надушенный ворот чьей-то мимо бегущей мечте,

у которой в заложниках два ухажёра, и долги по теплу и воде.

Её плащик лавсановый не по сезону (столбик градусов к минусу льнёт).

Но мечта не сдаётся, пугает ворону, небо в лужах форсирует вброд. 

Держит спинку, и флагом улыбку, ей даже удаётся почти не дрожать.

Вечер катится к ночи, небесную сажу добавляют процентов на пять…

Гороскоп прогнозирует всем послабление. Понедельник готовят в тираж

облегчённою версией с опцией лени и блестящею кнопкой «кураж».

Антрацит завалил небеса воскресенья и углы моего корабля.

Я в ответ сорок ватт на спираль просветленья запускаю уютности для.

Жизнь сочилась в корнях, бесшабашно ликуя, смяв блокпост с его вывеской «Стой». 

А Земля пролетала пространство, как пуля над окопом, и пахло весной. 

Расстреляла

Вселенная границы потеряла…

Вы спросите, а что было сначала?

5.22 сорока расстреляла

Короткой ещё сумрачный бульвар

И повторила очередь вдогонку.

Бомж собирал по урнам свой навар,

Звеня стеклом, благословлял попойку,

Которой горожане предались

Вчера. Над ним зонтом висела высь

замызганной изрядно атмосферы.

Поодаль дул в свою трубу завод.

Свет медленный прорвал весь горизонт

С востока, и устроил марш по скверам,

зализывая пыль окрестных крыш.

Паук поправил ниточки ловушки,

Готовясь доказать своей подружке,

Что атрибут его не лыком шит.

На мониторе тридцать дней восьмого,

Последнего из летней череды

Катрена года. Я на пару с Богом

Смотрел в себя, считал свои плоды

И размышлял над смыслом здесь сусеки

Скрести души, казаться человеком,

Познавшим всё, но хрен что понимать

И нарываться на рожон опять…

Оставив в прошлом этого сюжета

Преамбулу, идём прощаться с летом.

Идём тепло его запоминать,

Конечно к морю, как всегда, опять,

Не нарушая древнего обряда.

Предчувствуя красоты листопада,

Шумят деревья, ловят кроной бриз,

Как я твой взгляд, как голубь свой карниз,

Как сердце нежность, как Коран покорность.

Сорвалось время, набирает скорость…

И вот я паутинку разорвал

Лбом, обозначив августа финал. 

Скрипка

Ночь истекает в закрома свои

Рассвет с окон её смывает копоть,

Лишь влажными остались фонари

Глазами хлопать.

Нам раздвоиться наступает срок,

Из одного расстаться в двух спешащих.

Часы подрежут стрелками итог

О настоящем.

Ты тонкая, как напряжённый стон,

Лучишься из наброшенной рубахи,

В которой я пришёл из тьмы времен

Изгнать все страхи

Того, что ледяною станет кровь,

Что странно онемеем мы сердцами,

Что откровенья не случится вновь

Под небесами.

Мы двое тех, что сплетены в комок

Одной неутолимой дикой жажды

Поверить, что не зря придумал Бог

Любовь однажды.

Ночь истекает в закрома свои

День наступает светлый, как улыбка

Твоя. Глаза сомкнули фонари.

Играет скрипка…

сожгли

Пласт воздуха, которым мыслей лес

Купает пальцы голых веток –

Трагичный, как забитый малолеток,

В чьём небе жизни смысл совсем исчез,

Ранимый, как незаживший порез

На беззащитной шейной вене века,

Где город мой родной, как человека,

Сожгли подробно в злом финале пьес

О высшей цели. И скелет проспекта,

Запомнив ужас жителей своих,

Воткнувшись в брюхо неба чёрным спектром,

Оплакивает погребённых их.

1.12.22

убитый

Разгрузила светило в небо

баржа утра и прочь ушла.

В этом дне никогда я не был,

Не касался его тепла.

И теперь заходи пропиткой

Доз чернильных в строку листа.

Так осенний цветок меж плиткой

Тротуарной проник в места,

Где звезда потекла к зениту,

Водород расщепляя в свет.

Где свой город, войной убитый,

Воскрешает в стихах поэт.

25.11.22

Я увидел одиночество...

Я увидел одиночество.

Это Бог сидел на крыше

И смотрел, как расплываются под подошвой облака.

Он ронял в людей пророчества, чтобы кто-нибудь услышал

То, о чем ребёнок мается в ветхом теле старика.

Бог смотрел на нас задумчиво, как в стихи уставший автор.

Правил, черкал и дописывал, мял в сомнении листок.

Грезил, нервничал, вымучивал и откладывал на завтра

Эту вечную вселенную – совершенство в пару строк…