Евгений
Обжаров

Чаша

Едва дыша, отпей до половины.
Адамов корень, мы с тобой едины.
Внутри поёт хрустальная душа,
Хоть вылепили нас из грубой глины.

* * *

Все перемены – форма слога
Да благовидность лобных мест.
Они – на крест послали Бога.
А мы – на Боге ставим крест.

* * *

Не по плечу вздымая ношу,
Дерзай, но помни и о том,
Что будешь вкалывать как лошадь,
А назовут тебя ослом.

Краткость

Сестра таланту как заплатка,
О нищете своей кричит.
Там, где ленивый скажет кратко,
Там мудрый просто промолчит.

Авель

Авель убил Каина
И понял, что это неправильно.
И в мире этом неправильном
Зовут теперь Авеля Каином.

* * *

...в Риме любая дорога приводит к храму,
по ночам приалтарный не гаснет свет.
Дети и в семьдесят лет свою любят маму,
дарят ей лотерейный билет.

По утрам разливается солнце в эспрессо.
И становится храмом любой музей,
где могучих пиний слушают мессу
молодые Форум и Колизей.

В полдень улиц песня
совсем от жары охрипла,
и асфальт струится в небо ещё быстрей.
Иорданским цветом вода из Тибра
отражает жребии всех лотерей

в синеву до алмаза в глазах. А выигрыш
терпеливо ждёт, не принявших от жизни фальши,
но дошедших до – если идёшь, увидишь,
все дороги ведут в Рим, и дальше...

* * *

Ни света, ни тьмы, ни просвета.
Хвостом повиляет комета
Да в царство теней улетит,
Как чайка в туман с парапета.
А смерть всё упрямо свербит,
Как трещиной в раструбе флейта:

– Проверим, как твой монолит.
Повертим его вверх ногами,
На вкус каковы эти грани,
И верен ли крови окрас
Созвучиям ангельских труб.
И так ли уж крепок на зубик
Алмаз…

С улыбкою выйду из чата.
Обрушатся тени заката
На город. Но город не спит,
Под блеск грозового раската
Из друз бриллиантовых плит
О жизни со смертью щербатой
Оркестром огней говорит.

* * *

Зрачок в ночи светлее неба.
Сверчок шалит в шале из щепок
И песню странную поёт.
Кто ж это песней назовёт?
Скрип сердца под смычком молчанья...

...дверь доскрипела «до свиданья»,
И зазвенела под обрез
Струной сиамская аорта,
Туда, где крестик самолёта
Блестит на горле у небес.

* * *

И хмарь ночная в полудрёме
Становится ещё ядрёней.
А там, где вбитый в стенку гвоздь
Похож на колесницы ось,
Вокруг которой шляпа вертит
Своей пустою головой,
Лежит на тумбочке в конверте
Знакомый голос твой.

А с ним тепло твоей руки.
Но в твёрдом почерке строки
И ветреный изъян сердечный,
И вкус прикушенной губы,
И колокольчик русской речи,
С которым кажется, что легче
Услышать колокол судьбы.

* * *

И снилось мне, что я ещё живой,
Хоть погребён под мёртвою листвой,
Но по глубинам шевелю корнями
С такими же другими пнями.

Приснится же такое. Был я груб,
Не целовал луны манящих губ.
А нынче из распахнутых ветвей
Поёт, не умолкая, соловей.

* * *

Я живу в фиолетовой башне.
Из бетона она и стекла.
Мне немного от этого страшно.
Вдруг рассыплется эта скала.

Ведь кругом ходят разные люди,
На работу спешат, в магазин.
Я волнуюсь за них – кто же будет
Отражаться в осколках витрин?

За себя опасаюсь не очень.
Если рухну безбашенно сам,
Разве стану длинней иль короче,
Может, ближе чуть-чуть к чудесам.

А пока в фиолетовой башне
Я всё чаще стою на краю.
На разрушенный полдень вчерашний
По утрам как впервые смотрю.

* * *

Только во тьме замечаешь свет.
Если потом не зажмуришься,
Видишь, как, разгадав секрет,
Летает над крышей курица.

Как, от Чукотки несущий восход
До берегов Геллеспонта,
Небо и землю сшил самолёт
Ниткою горизонта.

Как над землёй нависала мгла,
Но протащили волоком
Звёзды. И вот, где чернела зола,
Белое светит облако.

Как это просто произошло.
Словно Харон с веселья
В небо забросил своё весло,
Вытряхнув пух и перья.

* * *

В Алжире цветёт миндаль.
А здесь за окном февраль.
Последний шабаш зимы,
Агония белой чумы.

Здесь ночь как лавины сход.
И сердце – не сердце, лёд.
Хоть песня его звонка,
Но ёжатся облака

И тратятся снегом зря.
Израненная заря
Ложится в ночную даль
На белый, как снег, миндаль.

Икар

Не знавший с детства изобилья,
Я получил зачем-то крылья,
В которых только пух и прах.
Земля мне снится, степь в снегах,
Край неба беспредельно синий.
Но мне нужней дюралюминий,
Чем пух и прах земли стократ.

Я превратил себя в булат
И штопор в небо запрокинул
Сквозь тьму кромешную и лёд,
До сердца выгрыз пуповину
И вышел молнией в полёт.

А в небесах такая пропасть,
Что сводит судорогой лопасть
У самолётного винта.

И твёрже камня высота.