Евгений
Минин

Литпроцесс

Строчка – кирпичная кладка,

а междустрочье – раствор,

после строфу ждёт усадка,

критиков злой приговор.

И к стихотворной стенке,

избежавший петли,

ставшей напротив шеренге

сам скомандуешь: «Пли!»

Критик

То ведёшь ты в мир открытий,

то на бред наводишь глянец –

враг мой – критик,

друг мой – критик,

ты всегда – двуликий Янус.

Обличаешь паранойю,
и дуреешь от халтуры.

Пой же критик  за спиною –

бек-вокал литературы.

* * *

Жизнь – тяжёлая такая,

Всё поставлено на кон,

Трудно жить, плечом толкая

Богом брошенный вагон.

Только места нет укору,

Лишь спасибо и поклон,

Хорошо, что путь не в гору,

И порою под уклон.

Вопросы

Вы в Триполи были?

Вы были в Кабуле?
Вы слышали свист пролетающей пули,

Как воет от боли горящий автобус?
Кто держит в руках кровью крашеный глобус?

Как жить в этой огненно-жуткой купели,

Ни дня, чтоб от горьких потерь не хрипели,

Где слева – война, и где справа – война.

А сверху – божественная тишина.

* * *

Времени бесстрастна морда,

не постичь его громаду:

то у нас на хокку мода,

то – на Иру Хакамаду.

Всюду митинги – парады,

то – обутых, то – раздетых…

И нигде не сыщешь правды –

ни – газеты, ни – в газетах.

* * *

Прошла мимо.

Я только искоса глянул.

Всё – проходит…

И всё по одной дороге.

Помню волшебную земляничную поляну,

мимо которой домой возвращаются боги.

Всё тоньше памяти ветхая нитка,
голоса ушедших тише и звучат вразнобой.

Горчит на губах сладкая земляника,

а боги уходят вдаль и не зовут за собой.

Сумбурное

Три желания угадай, золотая рыбка,
Хотя глубоко сомневаюсь в твоём IQ.

У Шерлока шершаво хрипит скрипка,

Но как заслушался  грустный Эркюль.

В рамках привычных «Пушкинослива»

Вспоминаю салтыковского карася.

На стене напротив пейзаж висит криво,

И вода из озера вытекла вся.

Каинственное

Разрешено к публикации имя

застреленного человека,

возможно, он был уголовником,

возможно, что ехал к маме.

Он просто шёл по тротуару
и щурил глаза на солнце.
Но неужели в каждом из нас
где-то прячется Каин?

* * *

Андрею Ширяеву

День, как пуля – вжик и мимо,

Где там – правда,

                           где там – роль,

Жизнь смывает краски грима,
А под ним – сплошная боль.

Не храня проблемы в тайне,

С жёстко

сжатым

желчью

ртом,

Написать письмо в онлайне

И потом…

Потом…

Потом…

Аве, Мария

Дева Мария!

Аве, Мария!

Бытом забита, но Богом богата.

Так как история есть истерия,

Суржик рождается из суррогата.

Фальшь превращается в облако фарса,

Мнений и сплетен летит кавалькада.

Дева Мария – давай, попиарься!

Аве, Маруся!

Съешь авокадо.

* * *

С рожденья своего мы в клетке золотой –

поскольку нет цены Божественному дару.

Мы привыкаем в ней к блаженству  и удару

от лицемерья, лжи и нечисти иной.

Из ниточек надежд судьбу свою сплети, 

в ней чёрным будет боль, а счастье будет белым…

Откуда в мир пришли  за времени пределом,

куда мы все идём – оттуда нет пути.

Демократия

Не хочу видеть трупы в Найроби,

Не хочу слушать о мясорубке в Пешаваре,

Потому что сам живу у войны в утробе,

И кругом ходят с кровавыми лапами твари.

Ты, демократия, просто безмозглая шлюха,

Я видел твой танец живота в Бамбасе.

Утрись, получая за оплеухою оплеуху,

И улыбайся сквозь слёзы, улыбайся.

Опять зима

Опять зима – ну сколько можно?

Любовный угасает зной,

А было столько растаможено

Прекрасных чувств ещё весной.

И снова жизнь на все застёжки,

И вновь метелей бахрома.

Готовим тёплые одёжки –

Опять зима.

* * *

Я радио включил – нет, завтра не война,

Нет, не идём в поход, не раздают винтовки,

А, значит, повод есть – по рюмочке вина,

И чем-то закусить из утренней готовки.

А после – в интернет, звонят по скайпу мне,

Ах, интернет меня всё больше занимает,

О завтрашнем совсем не буду думать дне,

Всё обмозгует Бог!
Пусть голову ломает.

* * *

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

А. С. Пушкин

Лишь двести лет прошло от просьбы «…где же кружка?»,

Всех приковал к себе бессонный монитор.

Забыл, когда была последняя пирушка,

И с дамой тет-а-тет нескромный разговор.

Оторваны давно от дружеских застолий,

Ах, как теперь редки попойка и банкет.

Бог с ним, что счастья нет,

                                     что нет покоя с волей –

всё можно пережить, пока есть интернет.

* * *

У твоих обещаний короткие крылья,

Покружили вокруг, до ушей долетели.

Да  жужжат, как в ночи комаров эскадрилья,

Но летят облаками и тают недели.

Мы стремились с тобою к намеченным целям,

Помня то, что за битого – двое небитых.

В планах было, что поровну прибыль поделим,

Но пока пополам делим только убыток.

Стикс

На осеннем Стиксе кружатся мёртвые листья.

Персефона трогает ножкой холодную воду.

Обдували когда-то богов времена бескорыстья,

Чтобы жертвовать кем-то любому пороку в угоду.

В ту же воду входили не раз, если верить столетью,

И Аид наблюдает за нами, презрительно щуря веки.

Наплевать Персефоне, что всё это кончится смертью.
Ведь она-то – воскреснет,

а мы – дураки-человеки?

Колокольчики

Одиночества странная каторга –

Так сидит в паутине паук.

Не кофейною гущей, не картами

Заполняю текущий досуг.

Не дождусь ни награды, ни почести,

Поседевший от смеха блондин.

Но утешно звенят колокольчики:

Не о-дин…

Не о-динн…

Не о-диннн…

* * *

Ничего, что суицид –

Похоронят за забором.
Но уходишь без обид

В дальний путь навстречу с Богом.

Только б корку дожевать,

А потом во тьму без звука.

Это тяжкая наука

Сколько надо доживать…

* * *

Вот и кошки скребут на душе,

Видно, что-то она проглядела.

Где же бродишь ты, Дэвид Суше –

У меня для тебя есть дело.

Разберись в моих  сontra et pro,

И получишь ещё одну «Эмми»!

Расскажи всем Эркюль Пуаро

Чем и как убивал я время…

23.07.13

НОБУЖ

Памяти Леонида Лаврова

В биофизике я, разумеется, ноль,

Но всё то, что услышал, ввело меня в шок –

Убедил, убедил обаятельный Шноль,

Можно сутки сжимать  как сжимаем снежок.

Сколько в спорах наломано копий и дров,

Нынче время сжимается в каждом из нас.

И не зря проповедовал «НОБУЖ» Лавров –

Век сжимается в год, год сжимается в час.

Жизнь  прошла

Не веду пустые речи,

Не считаюсь дураком.

Лёг мальчишкою под вечер,

А проснулся – стариком.

Пробудился ото сна я,

Что там спрятано в мозгу?

Напрягаюсь, вспоминая,

Только вспомнить не могу.

Поэзия

Эта женщина взглядом выжгла мне душу,

И  заполнила её тем, что видят глаза.

Думал: не  выдюжу, но до сих пор дюжу,

Хотя не слышны мне поднебесные голоса.

А писать стихи – это такая проза, такая проза,

Навроде не очень мудрёной словесной игры.

А иногда слышится, как скрипят полозья,
И катятся санки со мною с невысокой  горы.

Жара

Чувствуешь, как работает солнца наждачка,

В нашем климате – особенно в предплечье?

Во рту клеем растекается жвачка –

У нас говорят – мы такое не лечим.

И не окунуться в средиземье – медузы в море,

Жжётся песок под ногами злорадно.

– В гробу вас видал, – написано у спасателя на морде.

Это, наверное, единственное место, в котором ещё прохладно.

* * *

Балансируем в жизни не когда идём по канату,

Не по тропинке горной, когда ноги, словно ходули,

А когда над головой далёкая канонада,

Или спасаясь от бандитской случайной пули.

Я о чём – обычная жизнь полна риска –

Уходящие на тот свет строятся в колонну.

На днях разбился корейский самолёт в Сан-Франциско,

А я через неделю лечу в Барселону.

* * *

Время незаметно подталкивает к обрыву

Точит изнутри, слово деревце короед.

Понимать эту неизбежность обрыдла,

Этот допотопный Полишинеля секрет.

И эти ежегодние Happy Birthday

С календарями отрывными на стене.

Не хочется заглядывать в бездну,

Потому что знаю, что там…   на дне…

22 июня, Иерусалим, полнолуние

Смотри, как луна близка,

Даже издалека.

Летучие мыши крылами цепляют её бока.

И кратеры, и моря,

В небе ночном паря,

Видны отчётливо глазу, пока не сотрёт заря.

Луна над моим окном

Горит золотым огнём,

И по лучу на землю спускается жёлтый гном.

У этого гнома нет

Других золотых монет,

Кроме этой луны на фоне дальних планет.

Верона

Над вечернею  Вероной  

по-шекспировски червонной

пролетал прозрачный ангел

мной увиденный на миг.

И подумалось, что это –

верная душа Джульетты,

древней юной итальянки

жертвы каверзных интриг.

А Верона виновато

затихала, как соната,

и в заката бурой пене

растворялась без следа.

Ехал под окном не смело

лимузин альфа-ромео,

дождик лил под  чьё-то пенье,

по стеклу ползла слеза.

Рассказ

Вот и стал я третий лишний.

Заметает время след.

На столе одна яичня

постоянно на обед

Незаметно всё случилось,

некому сказать словцо,

незаметно жизнь разбилась,

как упавшее яйцо…

Москва

Люди будто бы кильки в томате,

в этом городе, добром и злом,

проверяются, как в сопромате

на изгиб, на разрыв, на излом.

Не надеясь на метаморфозы,

жгут мосты и ломают дрова.

Мы же знаем, как смотрит на слёзы

недоверчивая Москва.

02.06.13

* * *

Иерусалим.

Ерушалем.

Словно линзой лучи в точку собрались.

Где – тот Жаботинский, и где – тот Лем,

Где – то Мёртвое море, и где – Солярис?

Это здесь и сейчас – передо мной,

смотри, постигай и в память бери ты,

чтобы чувствовать, как шар земной

постепенно сходит с орбиты…