* * *
Романа старого страницы,
Где каждый год – одна глава…
И сердце больше не боится,
Боится только голова.
А сердцу хорониться жалко
От пламени и от волны.
Как говорит одна русалка:
«Смешно бояться глубины».
Оно – мой истинный ровесник.
И, если иногда зовёт:
«Пойдём, старик, покуролесим», –
Я пью таблетку и – вперёд.
Ну, по столу ладошкой стукнуть,
Распить напиток во дворе
Или нечаянно мяукнуть
Перед начальством на ковре.
Или по лесу пошататься,
Прилечь на травке у дубков,
Увидеть сон и в нём остаться
На пару лет… Или веков.
* * *
Твой голос мне слушать досадно.
Сними несгораемый плащ.
Не плачь о России, Кассандра.
О Трое разрушенной плачь.
О Трое, об озере праха,
Что плещется ночью в окно...
О Трое... А что о ней плакать?
Её уже нету давно.
В саду задымлённом и горьком
Упал, обронивший копьё,
Сатир с перерезанным горлом,
Последний защитник её.
И трубы взревели досадно
И смолкли. И факел погас.
О чём же ты плачешь, Кассандра?
Ужели и вправду о нас?
О русском глухом безразличье,
О тысяче путанных пут.
И вновь в тебя пальцами тычут
И дурочкой бедной зовут.
Не плачь. Не отмеривай сроки
И не хорони сгоряча.
Свои у России пророки,
Своя на окошке свеча.
И даже качнувшись от боли
В кругу смертоносных огней,
Она никому не позволит
Заранее плакать о Ней.
* * *
Путь предстоит тебе долгий
С солнечным светом в груди.
Победоносец Георгий,
Главный твой Змей впереди.
Он себе славы не ищет,
Козырь храня под сукном,
Не разрушает жилище
И не плюётся огнём.
Манит в прекрасные дали,
Рядом с престолом встаёт,
Храбрым вручает медали,
Преданным деньги даёт.
Доброй улыбкой лучится.
Но, непонятно с чего,
Падают замертво птицы,
Слыша шипенье его.
И прогибаются спины,
Как колоски вдоль межи.
Словно бы хвостик змеиный
Вырос у каждой души.
Скромницы и недотроги
Вдруг оказались в грязи.
Ты не жалей их, Георгий,
Только его порази.
Не соблазнись на застолье,
Если, раздвинув народ,
Именно он с хлебом-солью
Выйдет к тебе из ворот.
* * *
Попались навстречу однажды зимой
Хромой человечек с собакой хромой.
И было пустынно в сгустившейся мгле,
Как будто бы нет никого на земле.
Как будто мгновенно из краткого сна
Возникла и кончилась в мире война.
И много погибло народу зимой.
А эти вот – двое – хромают домой.
И кто их там встретит? И что их там ждёт?
Какой сейчас месяц? Какой сейчас год?
Так шёл человек от столба до столба,
А рядышком с ним семенила судьба.
Перекур
И вот – ничего не болит.
И в мире становится тише.
И в будке щенок не скулит,
И ветер траву не колышет.
Не движется пламя свечи
И только сияет чудесно,
И только бросает лучи
На тёмные стены отвесно.
Не думай, не злись, не злословь,
Не надо ни много, ни мало.
Какая такая любовь?
Чего она так волновала?
Какое затменье луны?
Какая ночная работа?
И деньги уже не нужны,
И вроде бы жрать неохота.
Не то чтобы стал очень крут,
Да и не ко мне это дело,
А это на десять минут
Куда-то душа отлетела.
* * *
Неприкасаемый месяц взошёл,
Гордо прошёл мимо полей ледяных.
Словно надменный небесный посол
Встал неподвижно у окон моих.
Чем-то встревожен и даже сердит,
С места не может сойти своего.
И говорит, говорит, говорит,
Зная, что я не услышу его.
Песни глухие роняет во тьму,
Словно охрипший и злой соловей,
То ли я сам не по нраву ему,
То ли страной недоволен моей.
Экий ты парень – луна не луна.
Я хоть и сонный да умный зато.
Плюнь себе, парень. Страна, как страна,
Только болтают о ней чёрт-те что.
Я пред окошком стою и курю,
Сонную оторопь спешно гоня,
И говорю, говорю, говорю,
Зная, что он не услышит меня.
Мне ничего и ему ничего.
Рухну в постель и усну на боку.
Хоть бы однажды услышать его
Да объяснить ему всё,
Чудаку.
* * *
Отгуляла баба снежная
Новый год и Рождество.
Затвердело сердце нежное,
Будто не было его.
Во дворе стоит, неловкая
У замёрзшего песка.
Только нос торчит морковкою
И глаза – два уголька.
Будто нищая на паперти
В день холодный в январе.
Ни фамилии, ни паспорта,
Просто баба во дворе.
Может, так и надо дурочке?
Ты судить её не смей.
Говорят, что все снегурочки
Горько плакали о ней.
* * *
Им – по шестнадцать от роду,
Их одиночеств не тронь.
Машенька смотрит на воду,
Сашенька смотрит в огонь.
Над древнерусским простором
Дух воспарил молодой.
Сашенька будет боксёром,
Машенька – кинозвездой.
– Врёшь! –
Говорит непогода,
Пылью взметая пустырь:
– Сашка получит три года,
Машка уйдёт в монастырь.
Дуну на Сашку и Машку
И размету, словно сор.
Да и тебя, старикашка,
Брошу, как сор, под забор.
Но и под жалким забором
Не изменяется суть.
Сашенька будет боксёром,
Машенька,
Ты не забудь...
Полосы
Ну, видите, прелесть какая:
Цветов и плевков череда.
А полосы длятся, мелькают
И даже текут, как вода.
И даже порой цепенеют,
Почти неподвижны на взгляд,
И тёмные вроде длиннее,
Но светлые дольше звучат.
* * *
А глаза мои – обманщики.
Погляжу на белый свет:
Только я да одуванчики,
Никого здесь больше нет.
Как свидетель честный выйдите
Из калитки в добрый час.
Вы ещё кого-то видите
Вдоль дорожки, кроме нас?
Словно шарики-туманчики
Вдоль дорожки, вдоль ручья,
Вам не снятся одуванчики?
Точно снятся?
Ну а я?
* * *
Профиль твёрдый, как гранит,
В небе тучка почернела.
Если женщина молчит
Значит худо наше дело.
Говоришь ей: «Всё забудь.
Говоришь, мол, очень плохо,
Мол, прости уж как-нибудь,
А она молчит, дурёха.
А она – зима на вид.
Та зима, где дохнут мухи.
Лишь серёжку теребит
Пальчиком
На левом ухе.
Баю-баюшки-баю,
Полчаса или полвека
Как в могиле,
Как в раю
До прихода человека.
* * *
Повторял монарх без счёта.
Без конца Европе всей:
«Кроме армии и флота
У России нет друзей».
И почти не ошибался,
Потому что был умён.
И весь мир его боялся,
И про это ведал он.
Дипломатам недовольно
Говорил, в глаза смотря:
«Вы не кланяйтесь там больно,
Не мечите бисер зря».
Постарели дали-выси
Нет империй и царей.
Мечем бисер, мечем бисер
И не жалуем друзей.
* * *
Не ищи меня. Я здесь.
На снегу или в траве.
Я всё время где-то есть,
Словно козырь в рукаве.
Словно семечко в земле,
Словно впадина следа.
Словно капля на крыле
В дождь попавшего дрозда.
Где же ты, душа моя?
Вдалеке иль взаперти?
Ты дотронься: вот он я!
Размышляю: где же ты?
Мой измученный зверёк.
Обгоревшая тетрадь,
Видишь, как я занемог
И устал тебя искать.
С кровью яркой уголёк
Подкосил наверняка.
Я сжигал тебя, как мог,
Но – клянусь – не сжёг пока.
Грязно пальцами листал,
Грузно встав из-за стола.
Хорошо, что не продал,
Хоть, признаюсь, мысль была.
Успокойся и уймись.
Не исчерпан в сердце стыд.
Не казнит Господь за мысль.
Или всё-таки казнит...
Хроноскаф
Вдруг очнулись от краткого сна,
Как мужик за столом в общепите.
Хроноскаф отсчитал времена
И сказал, дребезжа:
«Выходите».
Светлый терем притих без властей,
Два холопа прервали беседу:
«Князь уехал стрелять лебедей,
Говорил, что вернётся к обеду».
Лебедей пострелять хорошо.
Покалякаем с князем ишо.
Как живёте, ребята-холопы,
На краю просвещённой Европы?
Сколько ступлено острых мечей?
Сколько ржи уродилося в поле?
Сколько умерло в год палачей
От инфаркта иль в горьком запое?
Слава Богу, живём, не таясь,
Но не сами по жизни решаем.
Перед Богом в ответчиках – князь.
А Европу мы не обижаем.
Князь заходит, хромая, с клюкой,
Несуразный и злой человечек.
Вот такой, вот такой, вот такой –
И отец, и судья, и ответчик.
Держит в памяти крепче всего,
Как народ прокричал ему славу,
И как плечи дрожали его,
На себя принимая державу.
Он изрублен, коварен, жесток,
Обернётся то тигром, то змеем.
Он – один.
Пожалей его, Бог.
Мы другого пока не имеем.
* * *
Календаря число
Кажется нереальным.
Сколько же дней прошло
В городе виртуальном?
Льда истончал настил,
Нету ему спасенья.
Как же я пропустил
Вербное воскресенье?
Лоб промокну рукой:
Господи! это что же?
И президент другой...
И губернатор – тоже...
Женщина, не кричи.
Лучше скажи о деле.
Может быть, и грачи
К нам уже прилетели?
Форточкою скрипя,
Воздух вздохну весенний.
Как же я без тебя,
Вербное воскресенье?
© Евгений Чепурных, 2009–2011.
© 45-я параллель, 2011.