Эвелина
Ракитская

* * *

Всё вижу я, и всё открыто мне.

Всё вижу я, безумием объята.

Я вижу, как ваш храм горит в огне,

и даже знаю имя герострата.

Я вижу души под покровом сим,

который вам не кажется покровом.

Я вижу ясно то, что вам самим

века спустя взойдёт созвездьем новым...

(И Бога нарекут всего лишь Словом –

таким понятным и таким простым...)

...А на дворе, как в месяце нисане,

(века, века!) распутица стоит,

когда во мне – недавней обезьяне –

однажды человек заговорит.

И я увижу, как смешон и глуп

ваш белый свет – Великий и Кровавый,

в котором выбивают зуб за зуб,

и жгут дворцы, и ждут грядущей славы,

и славят крест, терпение и труд,

и жизнь несут легко и величаво,

как реки воды мутные несут...

Всё знаю я – что будет и когда,

и отчего бестрепетно и немо

горит над вами белая звезда,

что назовут звездою Вифлеема...

Я вижу души под покровом сим,

который вам не видится покровом.

Я вижу ясно то, что вам самим

века спустя взойдёт созвездьем новым

(ещё я вижу: с именем Христовым

смерть понесут одни стада – другим...)

Века, века... и кровь, и пот, и дым...

И знанья чад – пустой и одинокий.

О чём тут спорят и о чём молчат,

о чём кричат отважные пророки?

О чём тут спорят и о чём молчат,

зачем стоят тяжёлые кумиры

так одиноко, холодно и сыро,

как будто всё – века, века назад...

Мой бедный мир! Мой бедный детский сад,

который вы зовёте страшным миром

(и он прильнёт ко мне ребёнком сирым,

взрослеющим от горя и утрат...)

И плачу я – века, века назад...

1988

* * *

Для того чтоб глаза не покрылись коростой,

то есть коркой засохших расчёсанных ран,

я себя убеждаю, что многое просто,

как простое армянское слово «яман»*.

О яман! О яман! Над родною страною

плачет небо, и нету спокойного дня...

Но такого вовеки не будет со мною –

я еврейка, и родины нет у меня.

Как армяне поют свои древние гимны,

от любви и от гнева сужая глаза,

мне любить не дано.

Совершенно взаимно.

Я еврейка, мне верить России нельзя.

Мы с Россией друг друга ещё не простили

и, взаимные счёты взаимно храня,

мы молчим. А чтоб в памяти волки не выли,

этой памяти тоже лишили меня.

Ни врагов, ни друзей – адвокаты и судьи

вычисляют-считают «жидовский расчёт»...

Мне Россия родною вовеки не будет –

ни одной моей жертвы она не возьмёт.

И руки не дадут, не поверят на слово,

Говоря о своём в полупьяном бреду.

Я еврейка – мне брать не велели чужого:

ни чужого куска, ни чужую беду...

...Я иду по земле – гордой дикою кошкой,

от любви и от гнева себя берегу.

Чувство родины – это великая роскошь,

я такого позволить себе не могу.

Я иду по земле осторожною тенью,

забывая о предках (но имя им – тьма...)

Я не стану тереться о ваши колени,

я не буду проситься в чужие дома.

И, за русское дело наполнив стаканы,

Не заметили вы, как я мимо прошла. –

Мне привиделись лёгкие дальние страны,

где не больно питаться с чужого стола...

Где меня не услышат, и я не услышу,

где не будет нужды ни в борьбе, ни в мольбе,

где я буду гулять по невидимым крышам

никому не заметной,

сама по себе...

1985

‑‑‑

*Яман – горестное восклицание у армян

* * *

Когда-нибудь меня разоблачат,

и по дороге от метро до дома

мне будет всё казаться, что летят

за мной глаза обманутых знакомых...

Когда-нибудь меня разоблачат

и растрезвонят весело повсюду,

что мой так называемый талант –

не Божий дар, а цирковое чудо...

Когда-нибудь на всё укажут мне:

дешёвые приёмы,

шарлатанство,

«легко жила»,

«писала о себе» –

и возвратят в обычное пространство.

Когда-нибудь меня вернут назад,

как слово, убежавшее из песни.

Так в утренний холодный детский сад

приводят после месяца болезни...

...Я помню всё: дразнилки за спиной,

и как совали шарики из хлеба

за шиворот... и мысль:

не мне одной

заметно, как я выгляжу нелепо...

Я помню всё: унылый вкус котлет

и тайное сознанье превосходства.

С тех пор я очень, очень много лет

скрываю от людей своё уродство.

...Когда-нибудь меня разоблачат.

1985

* * *

Нас победили в холодной войне

Те, кто живут на другой стороне.

Больше они не боятся войны –

Нам улыбаются с той стороны.

Больше они не боятся ракет –

Нас победили.

Нас более – нет.

Во поле чистом оставленный дом.

Вольная воля гуляет с ножом.

Дверь нараспашку – входи и бери.

Стыдно снаружи и тошно – внутри.

1990

Памяти Высоцкого

Я хочу быть такой,

чтобы каждый на мелкие части

мог меня разбивать,

как в лесу разбивается крик,

чтоб над каждой строкой

мог любой, леденея от счастья,

морщить лоб и вздыхать:

до чего ж примитивный язык...

Я хочу быть такой,

чтоб меня принимали за эхо,

чтобы кто-то локтями

меня отовсюду пихал,

чтоб над каждой строкой

критик мой, столбенея от смеха,

морщил лоб и вздыхал:

я уже это где-то слыхал...

Я хочу умереть,

всем понятной от корки до корки,

чтоб со всех сигарет

падал прах мною сказанных слов,

чтоб на кухнях гореть

дополнительной пятой конфоркой

и осесть на руках,

став четвёртою стрелкой часов.

Растерять всё своё,

стать приправой, замешанной в блюде,

разлететься в пыли,

чтобы, напрочь меня позабыв,

даже имя моё

отрицали учёные люди,

чтобы споры вели

и решили, что я – это миф...

1984

* * *

Семинару переводчиков Ури Цви Гринберга в Иерусалиме

и Михаилу Польскому – переводчику и пропагандисту

творчества этого известного еврейского поэта

Переводят Ури Цви в Иерусалиме.

И подстрочник вечных тем множество таит…

Как завидую я всем, кто в Москве и Риме

Знает много языков – в частности, иврит!

На иврите мата нет. Не пылит дорога.

Горы спят во тьме ночной, не дрожат листы.

…Как сказал один поэт, подожди немного,

И к тебе придёт покой, отдохнёшь и ты…

Отдохнуть бы мне сейчас от своих поэтов.

Все бы рукописи их запалить огнём!

Эх, настал бы Судный день

с преставленьем света! –

Объявила б я его нерабочим днём.

Но хоть будет Судный день, – а звонок раздастся:

“Я стихи вам посылал – вы читали их?”

И молчу я, будто пень, – скрыться не удастся,

Кто бы это ни звонил – гений или псих….

Не читать стихи нельзя – там такие мысли!

Там сияют небеса, там и жизнь, и смерть...

Кровь-любовь, и месть, и честь, –

в самом высшем смысле…

Надо лишь иметь глаза

это рассмотреть.

Уши надобно иметь, и большие уши… –

Чтоб расслышать вдалеке откровенье их.

Душу надобно иметь – и большую душу –

чтоб увидеть в чепухе настоящий стих…

Если счистить все слои и налёты дури –

то проявится само

то, чего и нет, –

так зачем мне Гринберг Цви? Что мне этот Ури? –

Если авторы мои – всяк большой поэт?..

Нужно лишь суметь пролезть в промежуток узкий,

меж словами проползти и увидеть свет, –

я бы всех перевела

с русского на русский!

А подстрочников не счесть – целый интернет.

… Говорят, что наш язык в мире ярче злата.

Он способен даже мат облекать в парчу.

Может, Ури и велик, я ж не виновата,

что на русском языке

умереть хочу…

2006

* * *

Эпитетов и образов-клещей

я не люблю... Камней, зимы и лета...

Я создана из тени и из света –

а вовсе не из слов или вещей...

Всех этих глин, песков, морей и рек,

дождя, хамсина, снега, листопада, –

не надо мне, не надо мне, не надо! –

Мои стихи писал не человек.

Мои стихи писались без меня.

И потому в них нет обычной кожи.

Они на скалы голые похожи.

Да, я люблю поэтов, ну и что же? –

Поэты – да. Стихи – не для меня.

В словах вообще большого смысла нет.

Слова – они всего лишь компромиссы.

А я хочу пробраться за кулисы,

пройти насквозь, увидеть ваш скелет...

Там, за бумагой, есть иная суть

у слов любых... вот-вот, ещё полшага –

и я уйду в пространство за бумагой

и не смогу найти обратный путь.

2005