* * *
Белый страх покидает небо,
- Запорошены все проспекты.
Предвесеннего мира треба
Исключает цвета из спектра.
Пробивает февраль билеты,
– И летят облака-вагоны.
И глядится в озёра света
Ледяная зима-Горгона.
Наши руки оцепенели,
Наши души – на грани краха.
Но на страже людей – капели!
– Тает страх, точно снег, по взмаху,
Чтобы мы сквозь зимы тоннели
До весны добрались без страха
Бурю можно смирить изнутри
Ты – ничто перед ширью степей!
Выходи и дыши до отвала!
Здесь тебе не по силам – не петь,
Здесь душа от земли оторвалась!
Стала облаком, ястреба сном,
Дерзкой частью божественных игр,
И следила, как в небе ночном
Полыхают соцветия искр!
То сходились дождей племена
До зубовного скрежета грома,
И ветра в грозовых стременах
Привставали у солнечной кромки.
Но в тебе зароптала земля
Древним голосом крови и пепла.
– Защищай, сохраняй, исцеляй! –
В каждом атоме яростно пела.
И ты понял, что, встав у двери,
Сбережёшь и травинку любую!
Бурю можно смирить изнутри
Навсегда,
только став частью бури.
Васильковое воинство
Этой непозволительной вольности
Снова не избежала Земля!
И моё васильковое воинство
Покоряет без боя поля!
В мире, где ураганы и бедствия
Повседневной рутине сродни,
Чудо-армия (цвета небесного)
Лета сердцебиенье хранит!
Обходя наши души дозорами,
Выдыхая весны на краю,
Родниково, светло и лазорево,
Вопреки
наступает июнь!
Воробьиные титаны
За четыре дня до чудес
Мы ещё почему-то живы…
И стоят тополя и ивы,
Подпирая края небес.
Год ещё не сложил копья.
И в житейских земных боях нам
Нужен стержень (маяк ли, якорь),
Пусть без листьев и в воробьях!
Может, мы потому – в строю,
Что у этих древесных стражей
На всю зиму хватает стажа –
Побеждать в ледяном бою?
Днём и вечером, и с утра,
У подъезда твержу на память:
– Небо точно не будет падать
По периметру их двора!
Встретиться с морем
Как просто Шагнуть… Посмотри, – этот путь не заказан,
Тут нужно всего-то – Проснуться и Верить в Себя.
Здесь так же светлы и лукавы посланники сказок,
И время воздушные змеи ворочают вспять.
Ты помнишь? – Мы были пиратами и моряками!
Наш домик из стульев – то замок, то быстрый корабль,
А мы с тобой – птицы! И крыльями (или руками?)
Махали, кричали по-чаячьи, или – «Уррааа!»
Дельфины под нашими пальцами били хвостами,
С солёною пеной мешался восторженный крик,
А мы за три вдоха с тобой становились китами,
На спинах несущими детства мечту – материк!
И струны звенели, и страны себя открывали
Для наших распахнутых глаз и распахнутых душ,
А мы паруса до краёв наполняли ветрами,
И правили смело на Ту золотую звезду…
Пора повернуться и взглядами встретиться с Морем,
Которое скалы бессильны зажать в окоём.
Узнать эти волны, свободные априори,
И вспомнить, что имя у этого Моря – Твоё
* * *
Если ты, мой друг, не владел земляничной полянкой,
По доске не мчался, выплескав пол ручья,
Если Зло не свергал в руинах седого замка,
Дав отведать ему берёзового меча,
Если голыми пятками ты по траве не шлёпал,
Ощутив июль восторженно под стопой,
Значит, друг, для тебя весь этот весенний шёпот,
Мне о жизни ещё и петь, и играть с тобой!
Я скажу про волшебное (чтобы забросить гаджет).
Электричка ждёт, как верный железный конь!
Сладкий запах угля из чёрной трубы расскажет,
Как добраться в Страну Непойманных Облаков!
Где под звёздами в небо растут сквозь лишайник скалы,
И сосновым духом полнится малахит.
Где в ночи, у костров, видны очертанья сказок,
А на глади озёр луна ворожит стихи.
Ты серьёзен до ужаса: сроки, зарплата, офис,
И тебе – не восемь (даже – не двадцать пять).
Но ты чуешь: в душе холодной занозой осень
Прорастает в тебя, и корни её скрипят!
Вот ладони – ладьями, вот – ветер, холодный, колкий,
Вот – тернистый путь отважным твоим ногам!
Вот – Весна! И тебе звенящей, живой иголкой
Суждено найтись в ароматных её стогах!
Кофейный бог
Не сотвори кумира! – В памяти между строк.
Курится трубка мира, – Смуглый кофейный бог
(Очень земная штука!) чашку мою согрел.
Есть только я и турка. Нет ни огня, ни стрел.
Метко летят молитвы в сердца живую цель,
– Ангел на поле битвы тьму захватил в прицел.
Цепью – стихи и лица, воины и рубежи.
И продолжают литься кофе, слова и жизнь
* * *
Мне снилась иная земля,
Где, не устрашения для,
А чтобы надежда жила,
Терновник пылал.
И шли на восточный базар
Гаспар, Мельхиор, Бальтазар...
И, звонкая, будто слюда,
Сияла звезда.
Я плакала. Чайник свистел.
Там кто-то для копий и стрел
В терновом венце и в крови
Стал неуязвим.
А после за ширмою штор
Очнулась и вспомнила, что
На стыке начала и мглы
Мы были светлы
На границе апреля
Устроители тонких баррикад в твоём сердце
Сотворили на совесть: нет ни скола, ни щёлки,
Ни намёка на то, что монолитная глыба
(Без которой уже ты себя и не мыслишь)
Из сомнений и страхов, легко и внезапно
На границе апреля срывается с места,
Исчезая в потоке перелётного солнца!
Но кричит от восторга заплутавшая птица.
И трещат оголтело тиски ледостава.
– Разве стольких напрасных усилий не жалко
Для вмерзающих в лёд, потерявших надежду
Ярко-синих побегов весеннего неба?
А ты машешь с моста и вливаешься в стаю.
Заговариваешь и себя, и побеги,
И врываешься в жизнь, пробиваясь навстречу
Ярко-синему, звучному, вечному небу,
И становишься светом. Ну вот ты и дома
* * *
Ночью подсвечено небо и край земли. Снится мне детство – лета и солнца сплав.
Вот – мои деды! – Семечком проросли в детской душе Сумы и Ярославль.
Я – паутинка, ниточка… (Я – не я, а незаметная странного мира часть),
Между натянута, – силюсь свести края стран, чьи границы болью кровоточат.
– Дедушка! Дедушка! Что это за игра? Кто сочиняет правила? – Расскажи!
– Спи, моя рыбонька, я расскажу с утра. Будет вовсю июль, и беспечна – жизнь.
Вы не застали холодный, больной февраль (два паренька: ярославский и тот – из Сум),
Только во сне вас и вижу. Не буду врать, я с февраля – словно бы навесу.
Поздно не спится. Мало кому – до сна. Где-то подсвечено небо огнём войны.
Всё чаще мне кажется, держится небо на плохо пришитой пуговице Луны
Ныряльщица
Едва плыву, качаясь на плаву,
Утята украшают нарукавник,
А солнечные зайцы – синеву,
Озёрного стакана!
Ещё учусь играть, удить, нырять,
Издалека присматриваюсь к морю,
Босые пятки рвутся покорять
Прибой у мола…
Как «Отче» знаю магию ветров,
Созвездий атлас и течений шифры.
Во мне компас – моя морская кровь:
Смотри за горизонты! Шире! Шире!
Звонка, стройна, в стихию влюблена,
(Пускай потом воздастся за грехи мне!)
Стена волны цунами – не стена
Для дерзкого дельфина!
Киты гудят, очнувшись ото сна,
Индигово, протяжно, ледокольно.
А тело обнимает тишина –
Изнанка непокоя.
Ныряльщица пронзила океан!
Сомнения теряются из вида.
Легка моя подводная строфа,
А в душу мне глядит левиафан –
Хранитель Атлантиды!
Одно утро
Ветер переехал в апартаменты,
Утром в кроне клёна, в лесу напротив,
Обживался, лихо скакал по веткам,
Упражняя вой на мажорной ноте.
Небо таяло, проливалось ливнем.
Утро было мятным, прохлада – свежей.
Птицы пели искренне о счастливом,
И притихший мир обнимала нежность.
И в росе огнями горело солнце,
В каждой капле – свет – драгоценный камень.
А река в тумане катила сонно
Волны, зачарованные веками.
И, вздохнув сосново, проснулась чаща,
Небо на груди приютив как будто
Там, где Бог осколки любимой чашки
Превратил в нежнейшие незабудки!
По зёрнышку
В сумке – уйма гранатовых зёрнышек. Ветер свистнул и сразу притих.
Помани – и примчится воробышек – перелётный стремительный стих.
Сила жаркая – в зёрнах рубиновых. А земля по весне – лепота!
На развалинах, на руинах ли, – Время зёрнам моим – прорастать.
А соседи глядят недоверчиво, – Что там может уже зеленеть?
(Но задумаются тем же вечером, – Может, стоило бы и мне?)
Во дворе – первозданно и тихо. Незатейливо наше бытьё.
Не задень, одноглазое лихо, ни соседей, ни воробьёв!
Колесо бесконечно вращается. Чуть земли да немного воды...
– В зябкий мир любовь возвращается сквозь гранатовые сады
Смотри, – Какие красивые!
Смотри, – какие красивые, смелые люди!
С морщинками, шрамами, склеенными мечтами,
С бедой заострёнными, заспанными чертами,
С любовью и верой, среди этой дичи и люти!
С земными надеждами и с воздушными замками,
С долгами до неба, с сердцами, сшитыми заново.
Спустили сюда, (не спросили), в шатёр небесный.
Пришли баловАться, радоваться, влюбляться.
А им говорят, – Забудьте про ваши песни!
Какие вам песни? Какие вам, к черту, танцы?!
Они – нараспашку. А им говорят, – Примерьте
Звериную хватку жизни, беззвучную пляску смерти!
Они говорят, – Мы этого не просили!
Но выжить не в силах.
Смотри! – Какие красивые смертные люди!
Прохожие. Преходящие. Первые встречные.
Атланты невыносимо недолго вечные,
Считалку говорящие на распутье.
Ковчег нам пошли/спасательный шаттл, и силы нам
– Смотреть, какие красивые,
Читать их сердцем и не поминать их всуе.
Идём! – Потанцуем!
Солнечная малость
Аховый апрель. – Весна подвисла.
Ночь. Огни. Людское шапито.
Я живу в тенётах урбанизма,
И помочь не в силах мне никто!
Под окном грохочут электрички –
Исполины. С головы до пят
Бог природы здесь, увы, вторичен,
Окультурен и почти распят.
Я сдала бы пост в кругу порочном,
Но (оплот покоя – в чехарде)
Там внизу есть маленькая роща,
Прямо между веток РЖД!
В ней живёт бунтарь обыкновенный
– Соловей! Дичится темнота
Рощи. Но во мраке постепенно
Тонет мой шестнадцатый этаж.
И когда почти уже сломалась
Я под ношей и лежу на дне,
Птичья песня – солнечная малость
Душу возвращает из теней!
По утрам украдкою пою я
И слежу, как там, среди ветвей,
Сердцем, в ожидании июня,
Держит оборону соловей!
Часовщик
Если вдруг осознал, что конечен, но тем не сломлен,
(Шестерни б разобрать и понять, как устроен мир)
Значит, друже, тобой несомненно победно словлен
Человеческий кризис лет двадцати восьми.
Мы привыкли уметь выживать при нехватке знаний,
Горизонты берём на скаку, не снимая лат.
Только (где-то ещё вдалеке), но стоит за нами
Часовщик, на ладони греющий циферблат.
Содрогаются стены твоей необъятной жизни,
Но стерпи, – пусть не дрогнет ничто на твоём лице.
Только ты выбираешь, когда улыбаться шире,
Сквозь какие смотреть очки, и в какой – прицел.
Что же делать теперь? ... Льётся кофе священный запах.
Бьётся море в груди, не мелея который год.
Часовщик улыбается, стрелки идут на «Завтра».
И вращается солнце в тёплых руках его
Шахматы
Стена неведенья упала! Ба!
Открылась истина – слоями.
И под ногой качнулась палуба.
Непостижимо! – Устояли!
Стреляли в сердце нам и в голову,
Скользили ноги (от воды ли?),
Едва не стали божьим оловом,
Но серафимы отводили.
В такой картине бытия расти
(И – Человеком) – Не слабо ли?
– Где корни гор дрожат от ярости,
А корни душ горят – от боли,
Где, баллистическими шахтами
Кору земную изувечив,
Блаженный мир играет в шахматы
На человеческую вечность
* * *
Я передам любовь по проводам,
Которые протянутся из века,
Где я живу. Я счастье передам
И свет от человека – к человеку.
Как эстафету вечности, вперёд
Пошлю привет горячий и нетленный,
Замкнув на сердце жизненные клеммы,
И голос мой с поющею вселенной
Без фальши пусть в тональность попадёт
Я уже была
Ощущение, – Как будто когда-то я уже была по ту сторону звёзд,
Что я – не тело, не разум, который живёт в темноте-за-глазами,
А малая часть космоса (его световая клетка,
Если бы уместно было делить его на мельчайшие частицы).
У меня есть работа. – Вот эта самая (Быть здесь, на Земле. Мной)
Она срочная, – Вахтовая что ли даже.
Но Там, за гранью есть нечто настолько невыразимо большее,
Что смешно даже пытаться описывать.
А самое важное, что пульсирует в крови: мы все – одно целое.
Оттого и больно так сейчас. Невыразимо. Потусторонне.