* * *
Удел мой земной – тоска,
что прорастает в небо
наитья табачным дымом;
сверленье Музой виска
свирелью – нет слаще хлеба, –
и плач по мёртвым любимым.
Но в этой тоске всегда –
надежда на воскресенье,
на вечную встречу, обитель,
над коей – моя звезда,
как подснежник весенний.
Домой отведёт Спаситель.
В пику Дарвину
Я чувствую себя
космической
лягушкой,
у меня
две среды
обитания:
жизнь земная
с гнилою её
отдушкой,
а вторая –
небесное
улетание.
Агапэ
Маме, брату, Сашеньке
Бог знает, как я вас любила.
Но зло земное вас убило.
Вы в рай ушли, любовь осталась,
вот только боль к ней подмешалась.
Но в этой неизбывной боли
избыток океанской соли,
как в Мёртвом море, что целебно,
и песнь моя о вас хвалебна.
Вот зажигает свечи полночь
и тихо спрашивает: помнишь?
Я помню всё и не забуду,
как с вами приобщалась чуду
святой любви...
Подарки из Италии
Сергею Брелю, дарителю
1. Фигурка Пульчинеллы
Маска из комедии дель-арте,
на моём столе теперь стоишь.
Ты шуткуешь в записном азарте
и со мной по-русски говоришь.
Неаполитанский простофиля,
весельчак, и вовсе не так прост.
Не читал ты мрачного Эсхила,
и не надо. Дурачок, прохвост –
всё в тебе одном перемешалось,
так постой же рядом с Буддой ты,
наберись ума. Ты в мире – малость,
но и капля детской чистоты.
2. Древнегреческий кратер
В Греции из этого сосуда
наливали смесь воды с вином.
Глиняная так тепла посуда –
как рукопожатье с гончаром.
Под зеленоглазою оливой
вертит круг гончарный день за днём,
ремеслом своим простым счастливый.
Ремеслом? – А может, мастерством?
На пиру узорный этот кратер,
как и плющ венков, необходим.
У вина хиосского характер
крут – за тем водой и разводим.
Пир горой! Вакханки страстно пляшут,
словно нимфы, дивно хороши.
Собеседники руками машут:
спор – раскрепощение души.
В полисе нет должного порядка,
где-то в море тонут корабли...
А поэт под звуки лиры сладко
воспевает радости земли!
Юбилей
Двадцать пять лет в литературе.
Служила ревностно культуре.
Но вот в раю, на верхотуре
об этом скажут что – вопрос.
Пусть даден был мне дар поэта,
что стоит писанина эта?
В ней больше сумерек, чем света,
полыни больше, нежли роз.
Была б обычным человеком –
на двух подставках чебуреком, –
да где уж там, с умом-абреком,
нормальной жизни тут не жди!
Не то, чтоб планы Барбароссы –
метанья, страхи и вопросы,
бесчисленные папиросы
и, как у всех, смерть впереди.
Но рано подводить итоги.
Не все в тупик ведут дороги.
Ещё шагают резво ноги,
выводит буквицы рука.
Всегда была честна я с Богом,
и размышляла я о многом.
Надеюсь, будет мне итогом –
вихры потреплет Он слегка.
Рождество
Сергею Брелю
В Италии южной, где зреют оливы,
на ферме родился ослёнок, и встал
он сразу на ножки. Пусть будет счастливым!
И мать молоком обелила уста.
Какой он прелестный, ослёнок тот серый!
И в глазках – речная небес чистота.
И смотрит на мир он с надеждой и верой.
Такою бывает, друзья, красота.
Emerita Augusta
Могучая империя... Семья
бездетна. Но жену заботит внешность,
ведь женщины стараются себе
понравиться, а вовсе не мужчинам.
Хотя и этим – тоже,
и служанка,
вооружась горячими щипцами,
укладывала локоны красиво,
потратив два часа. Хозяйка тушью
ресницы подвела и умастилась
благоуханной миррой. Что же дальше?
Она пойдёт в театр? Нет, на бой
отважных гладиаторов, тем паче,
что нынче бьётся фаворит её.
Конечно же, она –
вне подозрений,
и строгий муж не знает ничего
об этой связи. Может написать
она подруге только: «Как хорош он!
С ним враз семь раз я возношусь до звёзд!»
Муж там же, только на другой трибуне,
и – надо же! – болеет за другого.
А фаворит жены заколот насмерть.
Муж ночью не поймёт: откуда слёзы?
Но перед этим, то есть, перед ночью
прикажет он рабыням приготовить
купальню между кипарисов, миртов,
в укромном атриуме, где с друзьями
обсудит он проблемы городские,
гетер расценки, пачку анекдотов
он выслушает да и сам расскажет.
И от жены внезапно он узнает –
о, счастье! – что беременна она.
Псалом
Куда я попала, о Боже?
Зачем покинула рай?
Здесь всё в тобою не схоже,
всё остро, как бритвы край.
Да, я попала в ловушку.
Названье её – Земля.
Ты помнишь девчушку-резвушку,
что счастье пила из ручья?
Зелёные яблоки ела,
срывая их прямо с ветвей.
Невинная юная Ева,
Адама и не было с ней!
В дремучем лесу заблудилась,
забыла дорогу домой.
Гроза, как пожар, разразилась.
Спаси меня, Боже ты мой!
Потоп в Москве
В Москве рекордный лет за полтораста –
как компенсация за зной, – могучий ливень.
Природа говорит: «Со мной опасно
шутить!» Я чувствую себя счастливой,
поскольку обо-, ува-жаю я водичку –
и тихий пруд, и если струи льются.
Я слушаю дельфинов перекличку –
они в любви друг к другу признаются.
Проспекты превратились в воды Ганга,
почти затоплены автомобили,
похожие на из-под шпротов банки.
Должно быть, очень мало мы любили,
искали секс и индустрии роста
игр, развлечений – сами виноваты.
Плывут фрегаты, и торчат их ростры –
Москву захватят храбрые пираты!
И на стене кремлёвской выпьют рома,
запрету в пику задымят из трубок.
Но завтра воду, хоть она огромна,
впитает почва мириадом губок....
Святой Франциск
Ассизи – с виду скромный городок,
но мне особенно родной и близкий
(вновь по хребту – приятный холодок),
родился здесь и жил Франциск Ассизский.
Из всех святых любимый самый – он,
пусть некрасивый, неприметный. В вере
он был силён, как мускулом – Самсон.
И слушали не только люди – звери
и птицы слово праведное. Волк
был усмирён, а леопарды руки
ему лизали, словно кошки. Толк
не знал в теологической науке
Франциск – он жизнью Бога показал,
что не от мира... И сестричка Клара
была чутка: что сделал, что сказал.
Франциск и Клара – ангельская пара!
Теперь таких людей на свете нет.
Иль их не видим в окруженье близком.
Дают и нынче ведь монашеский обет.
Но кто сравнится со святым Франциском?
Вопросы, вопросы…
Что жизнь земная? Миллиарды лет
материальный космос существует.
Палеонтолог ящера скелет
находит – и научный мир ликует.
Неужто жизнь идёт таким путём:
был ящер, а теперь – палеонтолог?
Кто убедит, что к ангелам идём?
Был Дарвин параноик, хоть биолог.
Живая плоть... Меняет жизнь наряд
всего лишь? Разве вечность человечна?
Но нам Христос и Будда говорят:
душа бессмертна и сознанье вечно.
Азорские острова
Острова, затерявшиеся в океане...
Сколько было желающих ими владеть!
Медный колокол слышен далёко в тумане,
яхту с парусом белым могу разглядеть.
Белых домиков солнечная отрада,
тучных пастбищ круглогодичные закрома.
Острова в океанской пустыне – награда
путешественникам, лето или зима.
Может, здесь и была Атлантида, кто знает?
Извергается, пышет земля и ворчит.
Яхта с парусом белым в тумане летает,
и о счастье свободы мне чайка кричит.
Нагая душа
Не могу внутри жизни жить –
выныриваю вовне – вот неуёмная прыть!
Так мама лежала на сохраненье со мною –
спешила я домик-утробу пробить головою
и выйти на свет! И сейчас хочу выйти на Свет!
И нет оболочки – людской защищённости нет.
Удары мне сыплются каждый день.
О, Боже, нагую душу в рваньё хоть одень!
Александре
У каждого – своя звезда.
У каждого – своя планета.
Мы не уходим в никуда –
уходим в мир живого света.
Твой облик, сотканный из звёзд,
я наблюдаю. Величаво
он светоносен – скромен, прост
одновременно. Детка, слава
тебе! Богиней стала ты.
Шумят, нас освежая, грозы.
И я дарю тебе цветы
и благодарственные слёзы.
* * *
Мир иной – он как многоэтажка.
Каждый занимает свой этаж –
тот, что заслужил. На нижних – тяжко,
сверху – восхитительный пейзаж
и возможность творчества и странствий,
куда хочешь – в Лондон, в Орион.
Вот бы верхний нам этаж достался!
Но вопрос: заслужен нами он?
Дельфы
Весна, и вся природа зелена
по-разному: здесь – яркие салата
оттенки, здесь сгущённость – кипарисы.
И снова Аполлон вернулся в Дельфы,
чтоб пифия могла сказать слова
пророчеств – и простым, и власть имущим.
На заднем плане голубеют горы,
а впереди, вдали синеет море.
И тысячи гребцов отвозят греков
в Тавриду, на Сицилию и дальше –
на берег Африки. Родимый полис
стал тесен, там не видно перспективы.
А море – лучшая из перспектив.
Вернёмся в Дельфы (хорошо, когда
нам есть, куда вернуться, пусть в печали, –
к примеру, в отчий дом). Стоят колонны
как зримая метафора культуры:
века, века поддерживают небо,
но вечность не нуждается в опоре.
Клокочет ключ кастальский, но уж столько
к его воде профанов припадало,
что пить её не стоит.
В этом мире
всё загрязняют смерды, став свободным
электоратом, только не народом.
А впрочем, время всё перемешало:
грузин живёт в Москве, а грек – в Торонто.
И злополучной Вавилонской башни
взамен – и МГУ, и небоскрёбы.
Вернёмся в Дельфы. Как вернуться в Дельфы?
Их Время все разгрызло на кусочки,
ступени к храму заросли травою.
Тысячу лет здесь пифия вещала,
дурманными окутана парами,
иль всё же Аполлон ей посылал
взгляд в будущее?
Нет, ни археолог
и ни историк не дадут ответа,
ни мрамор – рафинадные куски
под синим небом в зелени весенней.
Вернёмся в Дельфы мы иль не вернёмся,
нам некого спросить: что с нами будет?
© Элла Крылова, 2017.
© 45-я параллель, 2017.