Элла Крылова-Гремяка

Элла Крылова-Гремяка

Четвёртое измерение № 28 (520) от 1 октября 2020 года

Стихи о Японии

* * *

 

В Японии танцуют журавли,

хрустальные струятся водопады.

Туда бы улететь, на край земли!

Там вишен подвенечные наряды –

 

лекарство от тоски по чистоте,

там каждый день подкармливает рыбой

орланов госпожа Тиё; мечте

моей седой отрадно горной глыбой

 

стать на Хоккайдо или клёном стать

у хижины буддийского монаха.

Когда землетрясение – стоять

невозмутимым воином без страха.

 

Хоть на вулкане жить бы, но в ладах

с собой, не зная на судьбу обиды.

А умереть – с улыбкой на губах

и с именем спасительным Амиды.

 

Дворец в Киото

 

Насколько скромно и достойно

живёт японский император!

В саду ручей журчит спокойно,

а солнце – жизни генератор –

 

на самом деле есть богиня

Аматэрасу, яснолика.

Её поют в священном гимне

здесь все от мала до велика.

 

И кипарисовые крыши

дворца из дерева простого

провозглашают: Небо выше

и императорского крова.

 

И трон сродни простому стулу,

хоть и украшен перламутром.

Не предаётся здесь разгулу

народ в смиренье любомудром.

 

Старинные ремёсла живы,

Природа здесь в ладах с прогрессом,

а Красота важней наживы.

Иду киотским горным лесом...

 

Памяти Хиросимы

 

Журавлик оригами, нежный, тонкий,

о чём курлычешь ты в тиши ночной?

Погибли наши братья и сестрёнки,

и смертный мрак не разогнать свечой.

 

И всё же верю я: в раю Амиды

мы встретимся, а может быть, в раю

Христа. И без надсады, без обиды

припомним юность звонкую свою.

 

Не упрекнём по имени кого-то,

кто в нас швырнул расплавленный зенит.

И колокол на пагоде в Киото

незыблемым прощением звенит.

 

Ицукусима

 

С.

 

Я омываю руки в водоёме,

чтобы войти в святилище богов –

людей, ушедших к предкам, ставших ками,

живущих в каждом дереве и камне.

Служитель в белом так похож на чайку,

и красен клён не потому, что осень...

Ты нарисуй на рисовой бумаге

мне бабочку – как иероглиф счастья,

овей меня листом, как опахалом,

чтоб отогнать печали и тревоги,

и сделай из листа фонарь бумажный,

его повесим мы на ветку клёна,

поярче сделай пламя, потому что

уж сумерки сгущаются, сгуща...

 

* * *

 

Японских поэтов особенно сладко весною

читать-перечитывать, нежною вишней сквозною

любуясь, как сакурой, воображая горы

и океан за ними, в котором споры,

досужие разговоры, как камни, тонут,

и белые чайки в истоме любовной стонут

над волнами, перемывающими посуду

к столу императора. Клёны – они повсюду:

в моём подмосковном окошке, промытом с тщаньем,

и возле лачуги отшельника Тамбы, что обещаньем

служить только Будде обрёк себя век поститься.

Ах, как же порою хочется опроститься,

одеться в рванину, её подвязать верёвкой

и шлёпать по миру без цели, но со сноровкой

отважного мастера дзэн! И дурь из людей повыбить,

как пыль из ковра! Но не лучше ли просто выпить,

ведь вишня уже лепестки осыпает в слякоть.

Читаю: «Как сладко немного выпить, потом поплакать».

 

Храмы Киото

 

Киото – шумный современный город,

но больше тысячи вокруг него

старинных храмов, каждый – вечно молод.

Синто. И Будда – тоже божество.

 

Здесь на моих друзей – на иудея

и христианку – благодать сошла.

Монахиня, за монастырь радея,

кольцо им (для меня) преподнесла.

 

Во мху деревья, а в воде зелёной

озёрной красным рыбкам вольно здесь.

И в иероглифах багряных клёнов

записана душе благая весть –

 

парадоксальный дзэн! Его премудрость

храню в сознании десятки лет,

и в мысли ясность превратилась мутность,

как ясен над Японией рассвет.