Элла Крылова-Гремяка

Элла Крылова-Гремяка

Элла КрыловаЭлла Крылова-Гремяка – поэт, прозаик, художник, бард. Автор более ста семидесяти публикаций в российских журналах: «Знамя», «Дружба народов», «Арион», «Новый мир», «Золотой век», «День и ночь» (Красноярск), «Вестник Европы», «Звезда», «Ковчег» (Ростов-на-Дону), «Дальний Восток» (Хабаровск), «Зинзивер», «Дети Ра», а также в зарубежных изданиях: «Вестник РХД» (Франция), «Время и мы» (США), «Millelibri» (Италия), «Tuli & Savu» (Финляндия), «Russian women poets» (Великобритания, США), «Borussia» (Польша), «Бостонский курьер» (США), «Каштановый дом» (Украина), «Отражение» (Украина), «Русский журнал в Атланте» (США), «Согласование времён» (Германия), «Поэзия третьего тысячелетия» (Германия), «Edita» (Германия), «Витражи» (Австралия), «Интеллигент» (СПб – Австралия), «Зари» (Болгария), «Slawista» (Польша), «Shamrock» (Ирландия), «Эмигрантская лира» (Бельгия), «Испанский переплёт» (Испания).

Стихи переводились на итальянский, финский, английский, польский, болгарский, французский, японский языки, на иврит.

Творчество Крыловой-Гремяка заметили и оценили Иосиф Бродский, Вислава Шимборская, Архиепископ Кентерберийский Rowan Williams.

Папа Римский Иоанн Павел II удостоил письменного благословения.

Получила благословение Далай-ламы.

Награждена призом за победу в городском конкурсе эрудитов (Мончегорск, 1975). Награждена почётным знаком «Почётный эколог» за организацию движения «Зелёный патруль» в Битцевском лесопарке (Москва, 1981).

Элла Крылова-Гремяка – победитель международного конкурса «Ломоносов – великий сын России» (Москва, 2011), лауреат международного конкурса «Согласование времён» (Германия, 2011), премии газеты «Поэтоград» (Москва, 2012), премии «Готическая роза» (Франция, 2013); награждена дипломом Российского Императорского Дома (2014), лауреат премии журнала «Зинзивер» (Санкт-Петербург, 2015). Награждена медалью имени М.Ю. Лермонтова (Москва, 2017), наградным знаком «Заслуженный деятель культуры» (Москва, 2017), орденом «За заслуги в области культуры» (США, 2017), орденом «За веру и верность» (Россия, 2018), Пушкинской медалью «Александр Пушкин. 220 лет» (Москва, 2019) «за вклад в развитие русской литературы», медалью «Анна Ахматова. 130 лет» (Москва, 2020), наградным крестом «Родина. Мужество, Честь. Слава», почётным знаком «Пётр I – основатель города Санкт-Петербург», медалью Сергия Радонежского I степени «Смирением возвышаемый», медалью «За заслуги в культуре и искусстве».

Картины Эллы Крыловой-Гремяка находятся в частных коллекциях Европы и США. Как бард выпустила два альбома: «Время сов» и «Прахом и пеплом».

 

«Христос воскрес, но не для всех…» 

 

Сущность мира непознаваема, если исходить из нашей психофизической организации. Сознание обманывает нас, перенося свои свойства на окружающий мир. Наука бессильна преодолеть барьер между когнитивными клише и истинным познанием. Но сущность мира можно воспринимать и раскрывать в поэзии, одним словом, только интуитивным методом через искусство. Моменты экстатических состояний, сверхинтуиции в религиозной коллективной связи людей даёт только искусство. Бакст писал, что «мир искусства выше всего земного и звёзд». 

Поэзия Крыловой соединяет звёздное и земное. Творец любит красоту и говорит с ней на её языке.

 

Мы мало видим, мало знаем

В убожестве и нищете,

А Бог – румяным дышит раем

И на кресте.

 

Поэта интересует не только его повседневная жизнь, он хочет заглянуть за грань, побродить с Кастанедой по Сонорской пустыне, пройти отрезки пути «Розы мира» Даниила Андреева, помедитировать с Шри Ауробиндо, увидеть иные миры или хотя бы вообразить их:

 

Ангел-хранитель – словно ручной попугай,

На правом плече сидящий.

 

А здесь, в нашем мире, «в форточку хрипло бранится ветер», «Венера зловеще над кровлями розовеет», лай собак звучит как плач. И, тем не менее, чистый свет звёзды освещает путь, по которому поэт идет «сквозь джунгли суеверий»,

 

Дорогу прорубая, как мачете,

крылом души свободной…

 

Сегодня каждый видит, что общий мировой порядок нарушен, жизнь поставлена под угрозу, и мы проживаем эту жизнь, вынося из нее осколки надежд, любви, разуверения и боль.

Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец, как говорил Чехов. Многие избегают этой темы, в стихах Эллы Крыловой она звучит постоянно. В таких случаях нужны не избитые «истины», не детский идеализм, а осознание собственной чистоты, хотя бы ментальной. Богоискательство происходит в одиночестве, когда человек остаётся один на один со своей совестью.

 

Христос воскрес, но не для всех,

Ведь большинству по нраву грех,

Что застилает пеленою

Свет истины от праздных глаз…

 

Жизнь поэта не должна изобиловать какими-то драматическими событиями, она драматична уже потому, что она – жизнь поэта, который воспринимает мир так, как будто он лишён кожи. И всё же, видя грязь мира, поэт надеется:

 

грехи с нас сойдут, и пороки, и пагуба,

Засияем опрятностью, как образцовая палуба,

Засверкаем отмытыми нимбами, олухи,

Пред тобою, Всевышний, как будто подсолнухи!

 

Элла Крылова в своих стихах признается в любви ко всем живущим, ей милы и кошачий «мур», и птичьи голоса, и слоны, и крокодилы, и поэты – «богоизбранные калеки». Жалость и милость ко всему живому ставит Крылову в один ряд в Владимиром Соловьёвым, который считал, что «жалость, нежность и восхищение выше любви и страсти». И поэт хочет, чтобы все были счастливы не там, за смертной гранью, в некоем сомнительном раю, а здесь, в обыденной жизни. Поэт везде чувствует свою свободу – «в оркестрах струнных, средь оград чугунных», – свободу выбора дела, предмета любви и символа веры.

 

Рабам догматов дороги оковы,

Но мистики не ходят в кандалах. 

 

Мандельштамовский «хищный глазомер простого столяра», по словам Крыловой, доставшийся ей от деда, который был столяром, преображает обыденность в нечто богоданное и наполненное божественным присутствием:

 

Нет, не от батюшек узнала я о Боге –

Он сам позволил мне Себя узнать

И воспретил церковные пороги

Мне обивать: «Не в этом благодать.

 

Да, Я бессмертный, да, Я сильный, крепкий,

Я создал жизнь, небытие поправ.

Так разгляди меня в простой сурепке!

Начнёшь ходить, не приминая трав».

 

Екатерина Крылова 

 

2012

 

Духовность в поэзии Эллы Крыловой
как эффект амальгамирования
ментальных пространств лирического субъекта
(на примере сборника стихов «Мерцающий остров»)

 

О великая радость чувствовать грусть и страдания  

O опыт, который кружит в наших жилах

Что делать с тобой? Что делать?

Юлия Хартвиг

 

Элла Крылова, 1967 года рождения, русская поэтесса, почти 20 лет регулярно пишущая и издающая книги стихов. Это философская лирика, религиозная, любовная, всегда тематически конкретно определённая автором. Объединяющим элементом тематически разных произведений является духовность, будучи их отличительной чертой и важным элементом внутренней мотивации, придающей ей идейную цельность.  

Духовность в стихах Крыловой означает близость и к Богу, и к природе. Не следует отождествлять её с религией, особенно одной, избранной. Духовность для Крыловой является не столько актом веры, сколько актом самосознания.    

Взаимозависимость творчества, понимаемого как духовная самореализация, и духовности как творческой сущности человека, представляется сегодня естественной и обоюдонерасторжимой. Исследования многих психологов, начиная с Авраама Маслоу, подчеркивали в равной мере значение как субъективного характера особенностей восприимчивости человека, его экспрессии, мировоззрения, так и умение выражать мысли и эмоции. Когнитивная психология, исследующая функционирование сознания, концентрируется на механизмах перцепции и преобразования информации, полученной в процессе познания. Широко понимаемая когнитивистика позволяет трактовать творческий акт как выражение человеческого сознания через посредство языка.

В начале 2010 г. вышел очередной сборник стихов Эллы Крыловой под названием Мерцающийостров1. Сборник состоит из ста двадцати двух стихотворений, написанных на протяжении двух лет – с октября 2007 по октябрь 2009. Произведения разделены на три части – Хрустальныйскит, Зелёнаяпагода и Хатаскраю.

Название сборника, как обычно у Крыловой, является знаковым выражением его идеи, объединяющим произведения в эстетической плоскости. Его можно воспринимать дословно, как конкретное место или переливающийся красками остров, или в переносном смысле, как необычный анклав. Можно также, зная о любви поэтессы к Васильевскому острову в Санкт-Петербурге, объединить оба варианта, в результате чего Васильевский остров приобретает особенные черты, становясь позитивно наполненным местом в мире.

Многолетнее знакомство с творчеством Эллы Крыловой подсказывает видение заглавной темы с ещё одной стороны. Поэтесса, высказываясь на тему своего творческого процесса и исповедуемых или предпочитаемых ценностей, неоднократно подчеркивала некоторый идейно-эстетический глобализм, неизменной последовательницей которого она является. Он одинаково широко касается понятий как духовных, как и эстетических. В связи с вышесказанным, показательным представляется обращение в этом случае к так называемой теории интеграции понятий. Она предлагает более широкий взгляд на сочинения Крыловой, чем, например, классическая метафора. Интеграция понятий или так называемое амальгамирование основывается на генерировании нового пространства на поле взаимоотражения ментальных пространств2.

Элла Крылова – поэтесса, которая, независимо от затронутой тематики, а следует отметить, что одной темой она не ограничивается, достигает в своих произведениях вершины творческой изобретательности. Она креативна, откровенна и отважна. Лирический субъект в её стихотворениях очень активен с интеллектуальной и эмоциональной точек зрения и бескомпромиссен с нравственной. Его взгляд, часто окрашенный иронией, указывает направление мыслительного сканирования, определённый индивидуальностью поэтессы. В результате так далеко продвинутой субъективации уровень обобщений, закодированных в поэтическом языке Крыловой, гарантирует оригинальность концепций и оригинальность их реализации.

Вернер Г. Дженрод утверждает вслед за Леви-Строссом, что литературные тексты, будучи продуктами культуры, с одной стороны, являются её творениями, с другой – способствуют её преобразованию3. Лирический субъект Крыловой неустанно и безусловно ищет возможности простого ответа на сложнейшие вопросы, как, например в стихотворении Так будет:

 

Пойдём мы росными лугами –

и кошка Юльча снова с нами! –

пойдём мы к Богу в Отчий дом.

Он даст нам новое жилище,

Одежды белые и пищу,

И весь небесный окоём.

 

Но для начала мы умрём4.

 

Считая поэзию представителем всех искусств, Йозеф Пипер подчеркивает, что философский, художественный и религиозный акт одинаковым образом относятся к «загадке мира и жизни»5. Крылова в своих стихах искусно объединяет эти акты:

 

Мы тащим крест из тьмы во тьму

теодицей и теологий,

пиара, нанотехнологий.

Знать, Царствие – не по уму6.

(Зимние строфы)

 

Когнитивная поэтика воспринимает ментальные пространства как находящиеся в понятийном пространстве областей, содержащих определённую информацию. Их отличительной чертой является то, что «возникают они постоянно в процессе речи или мышления»7. В сознании лирического субъекта стихотворений Крыловой появляются непересекающиеся пространства, наполненные греческой мифологией, равноправные элементы величайших мировых религий, мотивы, почерпнутые в литературе, традициях, философской мысли, современной культуре, природе. Амальгамирование этих пространств или объединение имеет целью создание новой ценности в макроструктуре, которую представляет собой поэтическое произведение. Элла Крылова позволяет своему лирическому субъекту свободно продвигаться среди накопленных ценностей культуры материальной, интеллектуальной и духовной и объединять их так, чтобы они становились полезными в поиске цели и смысла человеческого существования.

Поиск смысла во всём – в известной степени инстинктивное действие человека. Лешек Колаковский утверждает, что немецкие герменевтики считали это естественной способностью человека8. Ключом от этого мира для Эллы Крыловой является духовность. Как, впрочем, подсказывает Лешек Колаковский, мир вовсе не обязан быть описанным при помощи трудных для чтения знаков: «Никогда мы не избавимся от искушения постижения мира как тайного шифра, от которого упрямо стараемся отыскать ключ»9. Крылова прочитывает его самым простым способом – любовью – при помощи главного человеческого чувства:

 

И знаю: счастье кроется не в далях

заморских, а в обыденных деталях

совместногопростогожития.

Вотжелтыйклен. Вотголубойцикорий.

А вот, свободны от духовных хворей,

в раю Адам и Ева: ты и я10.

(Настоящее)

 

С позиции сторонника феноменологии интуиции, расположенный в центре конкретной ситуации субъект подчеркивает, что «(он) убеждён в исключительности (уникальности) своего мышления, взгляда, способа понимания ситуации»11. Это выражается в специфике кодирования, связанной с трудностями передачи мысли и образов с помощью «стандартных знаков коммуникации»12. Японский мыслитель, Д.Т. Судзуки приходит к подобным заключениям: «Вот именно сюда заводит нас язык, которым пользуемся каждый день, и которому не удаётся точно передать того, что хочет сказать Дзен»13. На этом также делает акцент Карл Густав Юнг, подчеркивая, что «мир сознания неизбежно является миром ограничений, наполненным стенами, преграждающими дорогу»14.  Однако, вопросы  коммуникативности языка как такового не касаются или касаются в малейшей степени языка поэтического, чьи функции отличаются от языка общения. Ориентация на эстетику и содержательность языка поэтического дает ему другие выразительные возможности. Элла Крылова использует эту ситуацию с большой свободой, заставляя язык точно выразить свои мысли:

 

Я жду божественного знака,

но далека моя Итака –

святая Индия моя.

И я томлюсь тоской острожной,

что так живу я, как, возможно,

в грязюке нежится свинья15.

(Крик души)

 

Смешивание Крыловой разных стилей, объединение их, использование прозаизмов и вульгаризмов, архаизмов и неологизмов – всё это, с одной стороны, служит коммуникативности, приближает поэзию к языку улицы, являющемуся сегодня  исключительным связующим звеном того, что имеется в языке высокого и низшего, а с другой стороны творит новую эстетику, выражающую бунт той же улицы.

Интеграция ментальных пространств благоприятствует интеграции различных выразительных свойств языка, расширяет возможности языка поэтического:

 

С любовью всё рифмуется. И Бог

рифмуется со всем. Но эти рифмы

для голого ума страшны, как рифы

для корабля, колдобины дорог –

 

для велосипедиста. Лишь поэт

и мистик не боятся преткновений –

всё из наитий, всё из откровений, –

и видят скрытый за вещами свет.

 

И видят не объятый тьмою свет16.

 

Имя крупнейшего популяризатора дзен-буддизма на Западе, Д.Т. Судзуки появилось здесь неслучайно. Элла Крылова неоднократно давала понять, что учение Будды близко её жизненной философии:

 

Тварь Божия любая не ничтожна.

Ты, человек важнее всех? Ура!

Ты комара убьёшь. Весьма возможно –

переродишься в комара17.

 

* * *

 

Однако, в отношении других конфессий, поэтесса оставляет за собой право свободного, неформального подхода к вопросам веры, в которой ищет гармонии, а не догм. Духовность в поэзии Эллы Крыловой – это, прежде всего, позиция, определяющая точку зрения лирического субъекта:

 

Пионов роскошь из ближайших сёл.

Рай нараппашку – кто устал, входите!

Котёнок дремлет на Бхагавад-гите.

И мы в обнимку, крепко. Бог во всём18.

(Полнота)

 

Психолог Чеслав С. Носал подчеркивает, что «Быстрое, внезапное и неожиданное озарение и прозрение наступают без направленной, осознанно контролируемой работы разума»19, а такой ситуации «сопутствует чувство глобального охвата ситуации с разных сторон, перспектив и точек зрения»20. Точно так же Карл Густав Юнг сравнивает феномен одарённости с  просветлением, – что в дзен-буддизме называется «сатори»21. Судзуки такое состояние определяет как «неожиданную вспышку в сознании новой правды, которая даже не снилась». «Это, – по его мнению, – род духовного катаклизма, который внезапно наступает после долгого напластования материала для размышлений и примеров»22, – следовательно, отражает интуитивный взгляд:

 

Озарение

 

На дне стакана спит амёба.

И Бог в амёбе крепко спит.

Лишь я не сплю. Смотрю я в оба

в стакан с амёбой – в Божий скит.

 

И гул полночного эфира

вдруг вкусом истины во рту:

друг в друга встроены два мира –

посю-сторонний и поту-23.

 

Несомненно, здесь можно сказать, что духовный смысл поэзии Эллы Крыловой  заключается и в амёбе тоже. Своеобразный пантеизм, достигнутый в процессе, напоминающем просветление, является специфическим примером амальгамирования ментальных пространств через лирического субъекта. Его роль в поэзии Крыловой очень важна, прежде всего, с точки зрения возможности отождествления его позиции по отношению к миру и ценностям с позицией самой поэтессы.

Процесс интеграции понятий в отношении поэзии – без сомнения процесс индивидуальный, зависящий от конкретного мыслящего и говорящего лирического субъекта. Однако принцип интеграции всегда один и тот же – объединение в результате даёт амальгаму, т.е. целостную структуру, являющуюся результатом индивидуального мышления. В поэзии Эллы Крыловой специфическая, полная смирения и уважения и, одновременно, пытливости и противоречия позиция её лирического субъекта по отношению к традициям и современности, культуре и природе, науке и философии, человеку и животному претворяет переполняющую её духовность в идейно-эстетическое единство.

 

---

1 Э. Крылова, Мерцающий остров, Санкт-Петербург 2010.

2 Por.: P. Stockwell, Poetyka kognitywna, Kraków 2006, s. 138.

3 Por.: W. G. Jeanrond, Hermeneutyka teologiczna, Kraków 1999, s. 130.

4 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 11.

5 J. Pieper, W obronie filozofii, Warszawa 1985, s. 24.

6 Ibidem, s. 17.

7 V. Evans, Leksykon jzykoznawstwa kognitywnego, Kraków 2009, s. 116.

8 Por.: L. Koakowski, Horror metaphysicus, Warszawa 1990, s. 137.

9 Ibidem, s. 143.

10 Э. Крылова, Мерцающий остров, с. 119.

11 Cz. S. Nosal, Intuicja, kodowanie, metapoznawanie, (w:) Subiektywno a wiadomo, Pozna 2003, s. 23.

12 Ibidem, s. 30.

13 D. T. Suzuki, Wprowadzenie do buddyzmu Zen, Warszawa 1979, s. 64.

14 C. G. Jung, Przedmowa, (w:) D. T. Suzuki, Wprowadzenie do buddyzmu Zen, Warszawa 1979, s. 23.

15 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 45.

16 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 89.

17 Ibidem, c. 164.

19 Ibidem, s. 22.

18 Ibidem, c. 44.

20 Ibidem.

21 Ibidem, s. 8.

22 D. T. Suzuki, Wprowadzenie do buddyzmu Zen, Warszawa 1979, s. 125.

23 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 57.

 

Эва Никадем-Малиновская

Доктор филологии, профессор, директор Института неофилологии

 

Полотно для ангелов

Элла Крылова. Бамбуковая хижина. Стихи и проза. Санкт-Петербург: Геликон плюс, 2012.

 

Новую книгу Эллы Крыловой, как и предыдущую, «Не приминая трав», можно счесть поэтическим дневником, хронологическая последовательность записей в котором – стихотворений – нарушается лишь несколько раз в угоду композиции и вёрстке. Стихи в этой книге охватывают осень 2011 («Вести осеннего ветра») и зиму 2011-2012 («Шёпот зимнего очага»). Внимательно изучив оба дневника, я – для себя – пришёл к выводу, что между стихами Эллы Крыловой и посвященным им критическим работам постоянно ощущается некий досадный, дискомфортный зазор. Да, она прекрасно владеет поэтической формой – но какой именно? Да, она упорна в своем богоискательстве – но чем оно у неё оборачивается?

 

Немного статистики

 

Поэзия Эллы Крыловой весьма традиционна – в самом лучшем смысле этого слова. Не то чтобы она не могла блеснуть какими-то небывалыми ритмами или бенгальски-яркими рифмами, нет, такое у неё случается довольно часто, но всё-таки в основе её просодии лежат давно опробованные стихотворные метры и вполне традиционные рифмы. 

Так, из первых 25 стихотворений книги 81,4% написаны классическими силлабо-тоническими размерами, остальные – дольником и логаэдами, причем первое место среди классических размеров занимает 5-стопный ямб – 54,5%, по 13,75% приходится на анапест и амфибрахий, 9% составляет 4-стопный ямб, а по 4,5% занимают хорей и дактиль. 

Словом, Элла Крылова в полной мере принадлежит русской поэтической традиции (своими учителями она считает Блока, Михаила Кузмина и Мандельштама), создавая при этом произведения, неизменно вызывающие пристальный читательский интерес.

 

Опровержение домыслов

 

Последнее обстоятельство не может не радовать, потому что в пух и прах разбивает новомодные (якобы) теории, согласно которым ритмизация и рифмовка служат не более чем мнемоническими приёмами, отягощёнными избыточностью. Дескать, с развитием компьютерных поисковых систем необходимость во всякой избыточности отпадёт (но почему эта необходимость не отпала с изобретением письменности, тем более книгопечатания?). 

В этих измышлениях на самом деле ничего нового нет. Николай Глазков давным-давно сказал в шутку: «Зачем нужны стихи? Какая польза / От ритма, рифм и прочих пустяков? / А вы попробуйте запомнить столько прозы, / Сколько на память знаете стихов!» И вот теперь эту шутливую мысль доморощенные гуру пытаются облекать в торжественные одеяния наукообразия. Поэзия, однако, неподвластна им схемам.

 

Взгляд и голос

 

Поэт не отворачивает взгляда ни от чего. Вот Элла Крылова пишет: «Я смотрю на экран, как на рвотное: / прёт новьё, старину губя. / Ты, Россия, – больное животное, / пожирающее себя». Или: «Губищи труб дымят угрозою, / в пруду бычки, мешки, ошмётки, / и на газоне рядом с розою / блестит бутылка из-под водки». Примеры можно множить и множить, однако ощущения безысходности её строки не оставляют. Почему? 

Сама она в эссе «Розовый куст свободы» рассуждает об особенностях человеческого зрения так: «Если вокруг вы видите только хорошее – значит, вы никогда не думали. Если только плохое – значит, вы никогда не любили. Если то, что вас окружает, ни хорошо, ни плохо – значит, вы мертвы. Когда я смотрю в окно, я замечаю, что зацвела вишня. Мой спутник, глядя в то же окно, констатирует, что наш сосед по подъезду опять пьян. Мудрец восточного толка заметит и то, и другое, но сконцентрируется на вишне». 

Наверное, про себя она говорит здесь не вполне точно: ведь не только цветущую вишню она замечает, но и стеклотару рядом с розою. Значит, не только особенностями взгляда объясняется отсутствие безнадёжности в её стихах. И не только концентрацией на цветении. 

Наверное, многое здесь кроется не только в психологии, но в фонетике (хотя нельзя отрицать, что две эти стороны взаимосвязаны). Александр Пешковский в своё время выдвинул теорию благозвучия, основанную на соотношении «музыкальных» звуков (гласных, а также звонких и сонорных согласных) и «шумов» (аффрикатов и глухих согласных). Легко видеть, что в приведённом выше четверостишии о розе из 90 звуков «шумов» только 9, то есть музыкальные звуки составляют 90%. Не думаю, однако, чтобы многие сочли такой «количественный» подход достаточно убедительным. Разумеется, огромную роль играет просодия, интонация, масса других вещей, возвышающих стих, возвращающих слову его первозданность или же поворачивающих его какой-то новой, неведомой ранее гранью. И тогда, о сколь бы тёмных сторонах жизни ни шла речь, стих излучает свет, сродный ликованию. 

Крылова, конечно, это чувствует – и понимает, что за подобное ликование многие «трезвомыслящие» готовы будут её осудить. Дескать, всё вокруг так мерзко, безысходно, трагедийно – а ты... Не понимают, что «ликованье», быть может, трагичнее «гореванья» – хрупкостью своей, мимолётностью. Так первый цвет, которому грозят заморозки, трагичнее голых чёрных веток. Но, несмотря на горечь содержания, стих способен искупить её, пересилить: «Пусть пропитает виноград / мои измученные кости – / глодать их будет во сто крат / приятней главной в жизни гостье». Здесь уместно привести слова Алексея Макушинского из превосходного его эссе о Ходасевиче и Ларкине: «Безнадёжность не разрушает очарования… стихов; безнадёжность, если угодно, остаётся на смысловом уровне и компенсируется чем-то иным (звуком, ритмом, тайной дистанцией между автором и текстом), так что всё в целом (собственно — стихотворение) оказывается не таким уж и безнадёжным». 

Так и получается, что «целует ангельская высь / Земли болезные колена».

 

Игры с богами

 

«Христа и Будду водкой угощаю», – пишет Крылова. Можно ли после этого утверждать, что она принадлежит хоть к какой-либо из конфессий? Нет, разумеется: она принадлежит им всем (или принадлежала). Всегда готова впитывать любой духовный опыт. Способна понять любого верующего – ведь у неё «на столике лежали Библия / и Дхаммапада, / друг дружку не казня обидою». Окольными путями поэт выходит на свой единственный путь, когда «уже не надо / чужих благих вестей, ведь собственной / душа согрета: / быть в примирении пособницей / для тьмы и света». 

Разумеется, в таком мировосприятии нет ничего кощунственного. Напротив, если бы все были способны на такую широту взглядов, было бы куда меньше бессмысленных распрей.  Подлинная духовность состоит не в механическом отправлении по-разному красивых обрядов, но в непрерывном поиске Бога – в себе и во вселенной. Соблюдение же упомянутых обрядов зачастую означает не столько исполнение духовной работы, сколько уклонение от неё. Крылова упорно распутывает клубок противоречий – в итоге её поисков Бог и обещанная жизнь вечная то утверждаются, то отрицаются: «Верю, верую, Боже! – Да нет, совершенно не верю. / Всё закончится так, словно лампочка перегорит». 

Такое круговращение ещё более явно обозначается самой Крыловой в статье о близкой ей по духу Елене Бондаренко: «Лирическая героиня Елены прижимает Будду к груди, как прижимают к груди ребенка или просто близкого человека. И пусть Будда фарфоровый, то есть ненастоящий, игрушечный. Любимую игрушку ребенок тоже прижимает к сердцу. Вот именно – игрушку! Не играем ли мы в христианство, в буддизм, в индуизм, как дети, предоставленные самим себе? И порой так заигрываемся, что платим своим психическим здоровьем, а то и жизнью. Или так и задумано? Индуизм говорит, что всё – только лила, Божественная Игра».

 

Проза, которая многое проясняет

 

Заключает «Бамбуковую хижину» прозаический раздел «В жанре non-fiction». Собранные в нём воспоминания, «байки» и эссе не только подтверждают, но и проясняют её «Автопортрет»:

 

Я – стихолюб, эстет и хиппи.

Я – зверофил, аскет, пьянчужка.

Девчонкам – друг, парням – подружка.

Шалаш мой, скит мой, иглу, типи

 

открыт для всех, кто с добрым сердцем

войти захочет днём ли, ночью,

чтоб разглядеть меня воочью,

не в мониторе. Солью с перцем

 

посыпана моя макушка.

Глаза медовы (мёд – с горчинкой).

Улыбка с доброй чертовщинкой.

А в сердце – пагода, церквушка,

 

а то и просто день осенний,

холодный, яркий, скучный, праздный,

но сплин мой, словно грипп, заразный,

чреват безудержным весельем.

 

Душа – ликуя, озоруя, –

болит, как рана ножевая.

Меня ругайте: ведь жива я!

Меня любите: ведь умру я...

 

Так, в «Дорожных байках», написанных лёгким, озорным языком (в манере, предупреждаю, ничуть не схожей с манерой Довлатова – совсем иной здесь юмор, совершенно другие интонации), живописуется шестнадцатилетняя Элла, путешествующая автостопом в компании с сестрой из Москвы в Крым, далее – везде. И эта шестнадцатилетняя озорница отчётливо прослеживается в характере лирической героини Крыловой. 

А в «Триколоре мечты» опять разъясняются особенности зрения автора: впервые попав в Париж, о котором так долго мечтала, она поначалу не видит там «ни романтического шика, ни эстетского надлома». Но, изнывая от серых стен, вскоре находит-таки «тихий пруд, поросший осокой и жёлтыми ирисами». То есть жизненные поиски опять смыкаются с поэтическими. 

Порадовала и пародия на памфлеты феминисток – «В защиту честных куртизанок». В том, что это именно пародия, убеждаешься мгновенно, сопоставив её текст («Мужчины – самовлюбленные эгоисты, они насильственны и похотливы» и т. п.) с любовной лирикой автора, «эротичной, как форма SS». 

В общем, non-fiction достойно оттеняет, проясняет и высвечивает страницы поэтического дневника. Который ведётся вот уже двадцать лет:

 

Ткала Пенелопа. Хранила она

для мужа заблудшего сердце.

Я столько уже наткала полотна –

всем ангелам хватит одеться.

 

Думается всё-таки, что ещё далеко не всем.  А значит, надо ткать дальше.

 

Георгий Яропольский

 

Рыцарь слова, Элла Крылова. «Отчаянные чаянья». Чебоксары, «Новое время», 2017

 

Лучение стихов Эллы Гремяки

 

Дзен – принцип бесконечного вглядывания в бесконечные же миры, отражённые в сердце, символизирующем душу: или – являющемся местом её обитания в телесном составе: в плотяном мешке, который может так тяготить…

 

Дзен – волновые волны света, за которыми открывается новый свет: горизонты безграничны; и омытые мистическою силою лучений запредельные леса, не знающие взаимопожирания живых существ, они звучат торжественными гимнами красоте и истине.

 

Неудивительно, что дзен-буддизм увлёк Эллу Гремяку ещё в юности и со временем вошёл в её плоть и кровь, стал стилем жизни, способом мировосприятия.

 

…поэт не может без метаморфоз: жизненные ли ступени заставляют к ним обратиться, собственные фантазии, невозможность контакта с миром, часто предлагающим пошлость как завет богов? Скорее всего – сумма оных причин, каждой из которых и в отдельности бы хватило…

 

С годами стихи Эллы становятся пристальней – хоть не теряют трагизма, в них появляются и ранее звучавшие ноты всеобщности, но берутся они с использованием новых регистров: в том числе высокой ясности органного звука:

 

Посидим мы с Буддой у костра,

мать ему, жена я и сестра.

 

Я ему спою про снежный лес,

он таких не видывал чудес.

 

Я спою про белок и синиц,

с длинных пепел я стряхну ресниц.

 

На колени мне положит он

голову и погрузится в сон.

 

Буду гладить волосы его,

тихо плача о судьбе всего...

 

О! Тут совмещаются пласты русской снежности: словно на заднем плане проходит Христос, босыми ногами ступая по скрипучей от снега тропе, Христос, сгибаемый крестом, слаженным из берёзовых досок – и нежная оптика буддизма; тут словно происходит перенесение великолепного, величественного буддийского храма в простоту русского пейзажа; и богатство звукописи, умноженное на тонкое касание смыслов, подчёркивает меру всеобщности.

 

 …неожиданно возникнет и выкруглится мотив сакрального романа, перетолкованного по- своему, и мы увидим:

 

А Маргарита умерла.

И Мастер день и ночь тоскует.

Она одна понять могла

всё то, что он живописует.

 

Теперь писать и смысла нет.

В его глазах – осенний ливень.

Он был художник и поэт,

а стал одна сплошная гибель.

 

…увидим, почувствуем – хотелось бы добавить: посочувствуем, но большинство «сочувствий», увы, не имеет деятельного воплощения.

 

…сплошная гибель, руина былого, ошмётки воспоминаний…

 

Тяжесть жизни, превращаемая в золото стихов: таков путь Эллы Гремяки, и ярость некоторых строк, касающихся любезного Отечества – той силы, что идёт от лермонтовского: «Прощай, немытая Россия…»

 

Моя страна мне розы в гроб не бросит –

её я не любила никогда.

И кулака её мордашка просит,

и мразь у власти – вечная беда.

 

Народ же – холуи, рабы, холопы,

всех под гребёнку Коба причесал.

Но не хочу я пристаней Европы –

по нраву Леты мне речной вокзал.

 

Что ж, свинцовая суровость констатации оправдана: как и речной вокзал Леты, выплывающий таинственной мечтой о благодатном покое, коли пределы жизни слишком бередят… всё, что можно бередить в поэте.

 

Кристаллы, через которые Элла Гремяка смотрит на мир, и благодаря которым свершает свои стихи, красивы – и лучи, идущие от поэтического свода поэта, не могут упираться в пустоту.

 

Александр Балтин

18 сентября 2020, Москва

Подборки стихотворений

Эссе и заметки об авторах